– Это Алексей Дмитрич, большой начальник из губернии, – сказал почтительно Ермак и неожиданно поклонился Алексею. Тот опешил и не нашелся что ответить. Сеок бросил через плечо короткую фразу, и тут же два молодых парня в длиннополых суконных кафтанах, с медными от загара лицами, подскочили к «важному» гостю с двух сторон. Один принял от него поводья, второй подхватил под локоть, когда Алексей попытался сойти с лошади. Так, поддерживая его под локоть, он и подвел его к сеоку.
Тот обвел гостя взглядом хитро прищуренных глаз, затем произнес несколько фраз на родном языке с такой важностью и достоинством, что напомнил вдруг Алексею ректора Горного института в момент вручения дипломов вновь испеченным инженерам. По крайней мере, короткая его речь звучала не менее торжественно. Правда, Алексей не понял из нее ни слова, но Егор, стоя за его спиной, вполголоса перевел:
– Твоя дорога привела тебя в наш аал, пусть удача будет рядом с тобой, пока твои ступни будут касаться нашей земли. Пусть рот твой будет полон пищи и не посетят тебя болезнь и горе, пока твои ступни будут касаться нашей земли. Пусть сила и ловкость не оставят тебя, а кровь будет играть в жилах, как стригунок,[35] пока твои ступни будут касаться нашей земли. Ты пришел к нам как друг и уйди тоже как друг...
Сеок закончил говорить и приложил руку к сердцу.
И Алексей, склонив голову в поклоне, проделал то же самое и сказал по-русски:
– Спасибо, я рад встрече с вами и людьми вашего рода. Пусть удача и богатство не покидают его.
Он не был уверен, те ли слова надо было сказать. Но после того, как Ермашка перевел их, сам сеок и собравшиеся за ним люди заулыбались, зашумели и расступились, пропуская гостей в восьмиугольную войлочную юрту, возле которой стояла круглолицая, розовощекая, совсем еще молоденькая женщина. Выпирающий из-под широкого платья живот и радостно блестящие живые черные глаза ясно говорили о том, что это жена Ермашки. Охотник же старательно делал вид, что до поры до времени не замечает Адонай, но его глаза тоже лучились таким неподдельным счастьем и восторгом, что Алексей не удержался и спросил шепотом у Егора:
– Он что ж, совсем недавно женился? – и кивнул на Ермака.
– Недавно, – так же шепотом пояснил Егор. – Его первая жена умерла два года назад от лихорадки, и по обычаю он женился на ее младшей сестре. И, похоже, счастлив безмерно. Да и девчонка, глянь, прямо тает от блаженства!
Глава 27
Вечер выдался ясный и прохладный. Пировали на улице, расстелив на траве войлочные кошмы и ковры. В большом котле над костром варилась баранина. Гостей потчевали шашлыком и кровяной колбасой, обносили айраном, который по вкусу смахивал на кумыс. Впервые Алексей его попробовал, а потом попил вдоволь в Сальских степях... Ведь сколько он себя помнил, каждое лето непременно проводил на дедушкином конезаводе, чьи угодья раскинулись по берегам реки Егорлык. Калмыки-табунщики научили его объезжать молодых и куражливых дончаков, скакать на них без седла с одной лишь уздечкой, пить кирпичный чай с маслом и солью, свежевать баранов и охотиться на волков с нагайкой.
Земляки Ермашки тоже напоминали Алексею калмыков: и внешностью, и гостеприимством. Они также радовались каждому новому для них человеку, старались накормить лучшим, что у них было, и делали это искренне, без тени лести или подобострастия.
Егор успел шепнуть Алексею, чтобы не слишком налегал на угощение, потому что это всего лишь разминка перед ночным пиром. Да и камлание лучше перенести не на полный желудок. «А то всякая чертовщина померещится!» – пробурчал урядник, объясняя подобные предосторожности. По той же причине он посоветовал ему не увлекаться молочной водкой. Дескать, арака только пьется легко, но с ног валит быстрее, чем пуля – марала.
Егор и Алексей сидели на большой кошме по обе стороны от сеока. Ермашка чуть поодаль, в кругу других мужчин рода. Алексей уже знал братьев, зятьев и прочих близких и дальних родственников. Женщины пировали рядом, отдельно от мужчин, но Алексей то и дело ловил взгляд охотника, направленный на Адонай. Да и она тоже не сводила с него глаз и, казалось, светилась от радости и счастья.
– Гляди, как наш Ермашка растаял, ну точно воск на солнце, – проворчал добродушно Егор и подмигнул Алексею. – Надо же, какую власть над ним баба взяла! – И, склонившись за спину сеока, пояснил шепотом: – От прежней женки у него детей не было. Потому и ждут это дите с нетерпением. Ермашка после смерти отца главой рода станет... – сказал Егор и посмотрел на небо. – Вон звезда Читиген показалась. Что, Ермашка, скоро камлание начнется?
– Скоро, – ответил охотник. – Сначала жертвы принесут духам, а потом уж шаман в бубен ударит...
Алексей поднял голову. Крупные звезды перемигивались в начинающем темнеть небе. И путеводная Полярная звезда – Читиген была так же далека и недосягаема, как далек и недосягаем был Североеланск и те, кого он даже не чаял в скором времени увидеть.
Глава 28
Камлание проводили в юрте Ермака-Иринека. Он сам освежевал белого барана, предназначенного в жертву духам. В кипящий над очагом котел опустили сердце, легкие, печень и почки. Туда же отправили переднюю часть барана, нарезав мясо крупными кусками. Заднюю, лучшую часть, как пояснил шепотом Егор, отдадут шаману после камлания.
Покончив с бараном, охотник уселся на кошму рядом с Адонай и принялся нанизывать баранье сало на березовые палочки. Его молодая жена, несмотря на выпирающий из-под платья живот, двигалась проворно, успевая делать множество дел и при этом то и дело прикасалась то к забинтованной голове, то к плечу мужа. Что-то ласково при этом приговаривала, а то просто смеялась, журчала смехом, как только что народившийся из-под снега ручеек.
Она накрыла шкуру барана белой скатертью и поставила на нее большую чашку с кислым сыром, чайник с аракой и кастрюлю с кипяченым молоком. Сварившееся мясо выложила в деревянное корытце и тоже выставила его на скатерть, оставив открытым. Горячий ароматный пар должен был понравиться духам, так же как и вид вкусных угощений, на которые расщедрилась молодая хозяйка.
Наконец в юрте появился шаман, крепкий с виду старик в высокой шапке из белой мерлушки, увенчанной клювом и перьями священных птиц – орла и филина. Верхняя часть шапки была откинута назад и унизана многочисленными раковинами. Края же обшиты тесьмой так густо, что она почти закрывала лицо шамана. А короткую, до колен, и тоже белую шубу обильно украшали серебряные и бронзовые колокольчики, бубенчики и плоские фигурки, похожие на птиц и зверей.
Егор снова пояснил, что это духи шамана, его верные слуги и помощники при камлании. Низ шубы, ее рукава и плечи были расшиты разноцветными – красными, синими, белыми – ленточками. Алексей попытался вспомнить, как их называл учитель. Кажется, челомы? Спросил у Егора, и тот подтвердил, да, правильно вспомнил. Действительно, челомы.
Шаман медленно и важно прошелся по юрте взад-вперед и, как полководец, который осматривает поле будущего сражения, обвел ее взглядом. За плечами у него топорщились крылья какой-то большой птицы, похоже, степного орлана. Да и сам он своим видом смахивал на птицу. Вероятно, так было проще проникать в другие миры...
– Егор, – прошептал Алексей и потянул урядника за рукав, привлекая его внимание, – глянь-ка! – и кивнул на веревку, протянутую через всю юрту. На ней еще до прихода шамана одна из старух вывесила с обеих сторон от очага по девять разноцветных рубах. – А это зачем?
– Это одежда для душ умерших шаманов. Без их помощи шаман не сможет путешествовать за девять озер и девять горных хребтов, где живет их дух гор, кажись, Хубай-хан, если я не запамятовал.
– Смотрю, ты в языческих обрядах лучше академиков разбираешься, – усмехнулся Алексей.
– Будешь тут разбираться, – вздохнул Егор. – Служба такая во всем разбираться. – И предупредил: – Только не потешайтесь, Алексей Дмитрич. Кому-то их обычаи дикими могут показаться. Но они эти дела на полном сурьезе принимают. И если обидятся... – Он вздохнул. – Вы уедете, а мне с ними жить надо в мире и в понимании. Смотрите, вон Таной, – кивнул он на шамана, – старик как старик, правда, скот хорошо лечит, да и людям то грыжу вправит, то сустав выбитый на место поставит. Его со всей округи приглашают шаманить, иногда из соседних улусов даже приезжают. Я его как-то спросил, помнит ли он, где его душа летала, что он говорил, когда в шамана превращался. «Нет, – говорит, – не помню! Душа шамана к духам в верхний мир ушла, а моя душа ко мне вернулась. И в дороге они не встретились!»
Алексей поднял голову. В небе, четко очерченном краями дымового отверстия, дрожало и перемигивалось в потоках теплого воздуха созвездие Малой Медведицы. Звезда Читиген заглядывала в юрту и, казалось, тоже ждала начала обряда, как и все собравшиеся в юрте мужчины и женщины рода Кирбижековых.
В это время шаман, бормоча заклинания, зачерпнул в деревянный ковш молока и направился к выходу из юрты. Там его дожидался молодой бычок, которого шаман облил с головы до хвоста молоком, поставил ковш у задних ног, а на рога и хвост повязал две челомы – синюю и белую.
Теперь уже от имени освященного им быка шаман первым делом одарил духа огня, расставив вокруг очага семь перевязанных челомами палочек с бараньим салом. Затем прошелся вокруг них по ходу солнца, размахивая корчажкой с чадящим чабрецом, оставил ее возле огня, а сам налил в деревянную чашку араку и принялся задабривать уже всех духов подряд. Мелькая ложкой, он расплескивал водку слева направо по углам юрты, кропил ею стены и потолок, досталось от его щедрот и огню. Перемещаясь с востока на юг, запад и север, шаман успевал произносить речитативом какие-то слова, как оказалось, поминал все реки, речки и озера, горы и горки, урочища и долины, издревле принадлежавшие роду Кирбижековых, даже если они были когда-то им утеряны.
Вскоре чашка опустела. Держа ее на левой ладони, шаман повернулся лицом к востоку и медленно вытянул руку вперед. И вдруг чашка – Алексей едва поверил своим глазам – плавно снялась с руки старика, по-птичьи взметнулась под купол юрты и поплыла, полетела, совершая круг за кругом. И Алексею показалось, что она вот-вот вспорхнет еще выше и умчится к своей небесной подружке – Читиген. Но чашка подбитой уткой свалилась к ногам шамана.
– Ну, слава богу, – прошептал рядом Егор, – не перевернулась. Значит, к добру! – И, заметив, что Алексей опять ждет объяснений, торопливо прошептал: – Если чашка перевернется вверх дном, значит, духи не приняли жертву и надо их по новой умасливать. – И, улыбнувшись, добавил: – Посчитали, сколько чашка кругов сделала?
Алексей пожал плечами. Откуда ему было знать, что это тоже имеет значение.
– А я посчитал, – расплылся в улыбке Егор, – через пятнадцать деньков Адонай родит. Того гляди, Алексей Дмитрич, в крестные к дитяте пойдете, конечно, если до того со всеми делами расправимся. – И он быстро перекрестился, посчитав, видимо, что на последствиях камлания это никак не отразится.
А шаман в это время уселся на черную кошму, взял в левую руку бубен, а в правую колотушку из рога марала.
Мерно ударяя колотушкой по бубну, отчего тот звучал то тише, то громче, шаман втягивал в себя воздух и что-то при этом выкрикивал. И к величайшему своему изумлению, Алексей заметил, как исчезают, словно тают в воздухе, одна за другой рубахи, вместилища душ прежних шаманов. Он потряс головой, чтобы понять, что это ему не снится, но рубах на веревке от этого не прибавилось, а окружавшие его люди не обратили на их исчезновение ровно никакого внимания. Вероятно, привыкли и не к таким чудесам.
Сидевший рядом с ним Егор, сложив руки на колеях и прикрыв глаза, раскачивался в такт мерным ударам бубна, но Алексей решил не поддаваться колдовским чарам и просмотреть весь обряд до конца. Он мужественно сопротивлялся желанию закрыть глаза и тоже отдаться весьма приятному чувству отстранения от всего сущего, сравнимого разве что с купанием в теплой воде. Звуки обволакивали, завораживали, казалось, еще мгновение – и ты, невесомый, почти как тополиный пух, как зонтик одуванчика, воспаришь вдруг ввысь, в немыслимые дали, куда вслед за дымком благовоний устремляются и исчезают звуки бубна и шаманских песнопений.
А шаман продолжал камлание. Он то вскакивал на ноги, то опять усаживался на кошму. Голос его то возвышался и звучал резко и пронзительно, напоминая клекот беркута, то опускался низко-низко, и в нем слышались грозный рык медведя и рычание барса. А то вдруг его душа воплощалась в коня, и он принимался скакать возле огня, высоко взметая колени, и, словно кнутом, охаживал себя колотушкой, издавая ржание, на которое откликались кобылицы в загоне. И тут же бубен превращался в лодку, а колотушка в весло... И шаман греб ею, казалось, изо всех сил, будто спасался от настигающей его неминучей беды. Он оглядывался по сторонам, вжимал голову в плечи от ужаса, а то вдруг выкрикивал что-то угрожающе и пронзал невидимого врага колотушкой, как копьем. И голос его при этом звучал то горделиво и даже чуть хвастливо, как у человека, сладившего с опасным врагом, а то едва слышно, как у смертельно уставшего путника. Нет, не легким было это путешествие в мир духов! И не зря пот обильно струился по лбу и щекам шамана. И даже нависшая на лицо тесьма не скрывала его провалившиеся глаза и залегшие под ними морщины.
Наконец шаман опустился на колени возле Адонай, достал из кармана шубы обрывок веревки и клок овчины и принялся плевать на них, теребить, потом даже вскочил на ноги и начал топтать их, всякий раз что-то приговаривая, и, судя по интонации, в выражениях не слишком стеснялся. Ермак в это время бросал поочередно палочки с салом в огонь, а Адонай низко кланялась каждому его сполоху.
– Так они болячки всякие прогоняют, чтобы дите здоровым на свет объявилось, да и сама Адонай чтоб не маялась при родах, – пояснил Егор. Он еще не до конца пришел в себя и смотрел на мир слегка осоловевшим, будто после долгого сна, взглядом.
Шаман вновь ударил в бубен и вдруг, дико вскрикнув, отбросил его в сторону и схватился за живот. Алексей вытаращил глаза, хотя чему было удивляться? Сегодня он насмотрелся и не таких чудес! Прямо на глазах из-под шубы шамана выпер живот, даже больший, чем у Адонай. Он упал на кошму и принялся изгибаться и истошно кричать, будто и впрямь собирался вот-вот родить ребенка. Так он бился в судорогах и голосил минут пять, пока из-под подола вдруг не выкатился ослепительный шар и тут же исчез в очаге, оставив после себя сгусток дыма, похожий на детскую фигурку.
Шаман сел и выдохнул из себя воздух. И в этот момент Алексей увидел, что все восемнадцать рубах совершенно непонятным образом вновь оказались на своих местах. А шаман спокойно произнес несколько слов на родном языке.
Егор хлопнул ладонью по колену и с восторгом посмотрел на Алексея.
– Точно я сказал, Алексей Дмитрич! Через пятнадцать деньков следует ждать Ермашке пацана. Роды трудные будут, но Адонай – баба молодая, справится!
Шаман снова что-то выкрикнул, возможно, чтобы прекратить восторженные возгласы и поздравления, которые обрушились на хозяина юрты. Все вмиг замолчали и почему-то испуганно уставились в сторону гостей. А Ермашка перебрался на кошму к Алексею и серьезно посмотрел на него:
– Шаман сказал, что желтоволосого батыра ждет в гости Эрлик-хан – правитель нижнего, мертвого мира. Он должен еще камлать, чтобы понять твою судьбу.
– Что ты несешь? – рассердился Егор. – Какой еще, к дьяволу, Эрлик-хан? И при чем тут Алексей Дмитрич?
– Шаман не врет. Сказал – камлать надо, значит, надо! – произнес упрямо охотник. – Эрлик-хан шутить не любит...
– Что я должен делать? – Алексей улыбнулся, хотя неприятный холодок поднялся по позвоночнику и затерялся где-то на уровне шеи. Чудеса чудесами, но даже знаменитый маг Иоганн Коцман, с которым он встречался в Киеве и в Вильно во время своих блужданий с цирком шапито, не смог бы вернуть в мгновение ока из небытия почти два десятка рубах, а чашки летали из его рук только на пол. В состоянии подпития маг становился поразительно неуклюжим и косоруким.
А шаман тем временем готовился к новому камланию. Выпил воды, принял трубку от сеока, затянулся во всю силу легких и медленно выпустил дым через ноздри. Взял бубен и подержал его над огнем, чтобы тот набрался силы от могущественного духа огня. Женщины, боязливо оглядываясь, торопливо покинули юрту, а мужчины расселись вокруг очага, молча наблюдая за шаманом, и лишь изредка бросали короткие взгляды на Алексея и столь же быстро отводили глаза.