— Когда боишься, — поправил Темка.
— Я не боюсь! — запротестовал Димка, но вяло, без убежденности.
— Боишься-боишься, — снисходительно отозвался умрюнец. Тогда парень попытался скинуть с плеч его руки, но не преуспел.
— Ладно! — взорвался Бублик, прекратив делать лишние телодвижения и с силой вцепившись в обитые деревом балконные перила, — Я его нарочно подловил, когда он урок прогуливал и курил в туалете один, без всех своих прихлебателей, ну и закинул удочку. Типо, на слабо взял, заявив, что отсосу так — ни одна девчонка не сравнится. А он взял и согласился. Так и началось. Втрескался я в него, как сучка течная, пиздец как, — сорвался на мат Бублик, — и все было нормально, пока я не попросил меня трахнуть. Он так орал. Что типа он не пидорас, чтобы ебать всяких тут в жопу. То есть, когда я дрочил себе ему отсасывая, а он перся с этого, наблюдая за мной, — это типо не по-пидорски, ага. А как что погорячее, то все, баста, в кусты. Сволочь! В общем, я ему так и сказал, что он гондон, послал на три буквы, а сам провыл, как белуга полдня, мотаясь по чердакам и крышам… — на этом голос юного охотника резко сел. Он заговорил уже не так экспрессивно. Напротив, тон его стал отстраненным и усталым, словно на парня разом навалился неподъемный груз застарелых воспоминаний. Поэтому его рассказ перестал восприниматься как крик души, а стал похож на краткий отчет с места происшествия — Нарвался на умруна, пришиб его куском арматуры. Сам не понял, как с перепуга голову твари расколошматить. Пришел домой только к утру весь никакой. А там папаня. Он меня даже слушать не стал, через подлокотник кресла перекинул и давай ремнем охаживать. Сказал, пидоры ему в семье не нужны. Это мой хахаль бате настучал, что я у мужиков отсасываю. О том, что он сам был тем самым первым и единственным парнем, для которого я такое делал, не сказал, конечно. В общем, я вызверился, выдержал экзекуцию, съездил бате по морде, когда он ремень убрал, и ушел. Просто выскочил из квартиры в чем был и больше не вернулся. До сих пор не знаю, живут они там еще или съехали, или… сожрал кто, тоже вариант. — Голос парня упал до шепота, когда он подвел неутешительный итог — Такая вот история. Когда Ратмиру встретил, думал, что стал нормальным, что не пидор, а хотя бы би. А теперь…
— Почему ты считаешь, что если со мной, то ненормальный — спросил умрюнец подозрительно бесстрастным тоном и убрал ладони с плеч напарника.
Димка взбеленился. Он тут, понимаешь, душу наизнанку выворачивает, а этот гад мертвяцкий морду утюгом и хоть бы хны! Молодой охотник резко крутанулся лицом к напарнику, чтобы высказать ему все, что думает о такой подставе. Даже руки вскинул, чтобы за грудки умрюнца схватить, и так и замер с открытым ртом, потому что Темка… сворачивал самокрутку.
— Нет, я не понял, мне ты курить запрещаешь, а сам…
— Бражник, — перебил охотника умрюнец все с тем же полностью индифферентным выражением лица. Димка поджал губы и недобро прищурился.
— И что это значит
— Ты курил отраву. А это, — на этих словах Темка смачно лизнул краешек пергаментной бумажки, в которую насыпал из табакерки какие-то невнятные сухие листья и цветочки, не глядя скрутил в папироску и как ни в чем не бывало продолжил свои весьма невнятные объяснения — травы. Особый сбор. Нужный.
— Кому это
— Тебе.
— А если я… — но тут умрюнец опустился на корточки.
На что Димка растерянно моргнул, посмотрел вниз, понял, что беситься можно сколько угодно, но Темка как был непрошибаемым, так им и остался. Поэтому охотник в сердцах плюнул и присоединился к своему умрюнцу на полу лоджии. Темка к тому моменту уже успел вынуть из кармана бесформенного серого, типичного для охотничьих умрюнцев, комбеза не что-нибудь, а огниво. Что это за штука такая, Бублик узнал потом, поэтому и не возмутился, когда увидел впервые. А вот когда посыпались на бетонный пол, застеленный линолеумом, настоящий яркие искры, попытался возмутиться. Но самокрутка уже занялась, а огниво исчезло в таинственных закромах темкиного кармана. После чего Бублику пришлось проглотить все свое возмущение, потому что он банально засмотрелся и, как говорится, подвис, когда его напарник жестом полным неприкрытого изящества поднес самокрутку ко рту, обхватил тонкими, бескровными губами и глубоко затянулся. Подержал ароматный дым внутри себя, а потом принялся выпускать кольцами, наслаждении запрокинув голову к потолку. Раз колечко, два, три… четыре! И, кажется, было бы пятое, если бы Бублик из вредности не попытался отобрать у умрюнца самокрутку. Темка легко ушел от захвата, сам обхватил парня за шею, и пока тот не особо резво пытался вывернуться из-под его руки, затянулся еще раз, и через мгновение уже вдыхал пряный дым в рот Димки, растерявшегося от столь неожиданного поцелуя. Кашля, как не странно, почти не было. Это был какой-то особый дым, какие-то особые травы. Зато по щекам покатились слезы. Димка уткнулся лбом в плечо напарника. Навалился на умрюнца всем телом. Тот немного сместился, чтобы привалиться спиной к боковой стенки лоджии и с чистой совестью вытянул ноги, усевшись на пол и рассеянно растирая между пальцев остатки самокрутки. Второй рукой он обнял Димку за плечи, глубоко вздохнул и промолчал, услышав в свой адрес вполне резонное обвинение.
— Ты этой дрянью превратил меня в плаксу!
— Так надо, — безапелляционно ответствовал умрюнец.
— Кому — зло буркнул Димка, все еще пряча лицо на плече напарника. Он был уверен, что услышит в ответ — тебе, но вместо этого прозвучало
— Нам.
И все, что было сказано или сделано ранее, стало неважно. Димка вздохнул, завозился, устраиваясь удобнее, прижался щекой к темкиному плечу и соблаговолил согласиться
— Ладно.
За что его ласково потрепали по рыжим волосам, и Бублик окончательно решил — была не была и потянулся за полноценным поцелуем, но тут какая-то сволочь (не будем тыкать в капитана Велесова пальцем) постучала в оконное стекло.
— Вы там не уснули Мы суши есть собрались…
Димка выругался и начал подниматься, но Темка поймал его за руку, отчего охотник замер в наполовину скрученном состоянии.
— Ну, что — смущенно засопел Димка, встретившись взглядом с умрюнцем, и настойчиво высвободил руку. После чего, распрямившись, принял независимый вид, но снизошел до соблазнительного обещания — Дома поговорим и… поцелуемся.
Арсений вбежал в комнату в тот момент, когда Мирон, стоящий на четвереньках на кровати Руслана, весь вытянулся в струнку, словно собака, принявшая охотничью стойку. Даже длинный лысый хвост расположился параллельно полу. Коваль, который сидел на краешке кровати рядом с мальчиком и разминавший малышу поясницу, резко отнял руки от худенького, напряженного тельца и вскинул глаза на Сему, который устроился с противоположной стороны от мальчика. Врач и травник обменялись только им понятными взглядами и лишь тогда заметили новоприбывших. Клавдия не забыла захватить с собой влажное полотенце, за которым и вышла, когда в квартиру к Велесову нагрянул супруг. Женщина-доктор быстро поняла, что нужно делать. Оттеснила Львова и бросилась к хвосту. В этот момент из самого кончика выстрелила иголками шерсть, ощетинилась, вздыбилась… протыкая нежную, только наращенную кожу, отчего шерстяная кисточка местами слиплась от крови. Вот это шерстяное новообразование Клавдия и завернула в махровое полотенце. Отчего Мир вскрикнул и… резко обмяк на кровати. Локти мальчика подломились, но бедра остались все так же вздернуты вверх. Шурка попытался надавить малышу на поясницу, чтобы тот мог, наконец, вытянуться на постели в полный рост, но генерал его остановил.
— Я сам.
— Сначала дай себя укусить, — вмешалась Клавдия, осторожно обтершая хвостик мальчика и теперь внимательно следившая за действиями мужа.
Коваль быстро сообразил, что лучше бы им с Семкой оставить семейство Львовых наедине, поэтому указал напарнику взглядом на дверь и сам отправился в том же направлении. Семка его понял и поддержал, выйдя вслед за Шуркой и плотно притворив за собой дверь.
— Ему физически неприятны твои прикосновения, пока он с тобой через укус не познакомился, — сделала еще одно пояснение Клавдия.
Львов окончательно растерялся, не решаясь занять освобожденное Шуркой место рядом с обнаженным умренком и по-отечески приласкать малыша — хотя бы по голове погладить. Но тут немного пришел в себя сам Мир, который повернул голову в сторону отца и замер, глядя на него растерянным и даже испуганным взглядом. Арсений почувствовал себя чудовищем. Попытка оправдаться не удалась, потому что горло сдавило совершенно нетипичным для генерала спазмом. Он привык быть жестким, решительным, волевым… он разучился быть чуть больше человеком, чем того требовал его высокий статус главнокомандующего охотничьих войск. И сейчас, перед страхом собственного ребенка, он был беспомощен и разбит. Растерян и нелеп, лишен голоса и обескуражен. Мир сузился до взгляда красных глаз, больших и влажный, в обрамлении ресничек, игольчатых и слипшихся от слез. Хвост рос болезненно, умрёнок плакал, но теперь те слезы затмил страх. И этот страх вбил в сердце кол, а во рту генерала появился такой знакомый привкус крови. Только на этот раз это была не его кровь, чужая, детская, пусть и чисто метафизически, но… но… сколько страха. Сколько боли!
— Прости, — выдохнул мужчина, колени подломились, и он рухнул рядом с кроватью. Их с Мироном взгляды оказались на одном уровне. — Прости, прости, прости… — упершись лбом в собственный кулак, хрипел генерал, стиснув пальцы так сильно не от злости и даже не от боли, а чтобы не коснуться, не зарыться в рыжие кудри сына, не попытаться погладить по влажной от пота спине. Но мальчик сам ткнулся лобиком ему в кулак. И пальцы раскрылись поверх вихрастой головки сами собой. И генерал зажмурился, боясь спугнуть момент, а урёнок прошептал
— Это ничего… я привык… без крови… по запаху. Знаю, что свой…
Генерал сел на кровать, упершись в спинку, и перетащил умрёнка к себе на колени. Тот обвил шею мужчины руками. Уткнулся носом под подбородком и тихо вздохнул.
— Мне жаль, что из-за моего неверного представления о вас, ты сбежал отращивать хвост вне дома, — пробормотал Арсений, потрепав Мирона, по волосам и продолжил каяться. — Меня настолько задевало извечное пренебрежение твоего отца, что я отказывался принимать очевидное. Убедил себя когда-то, что вы лишь немногим разумнее тех же дельфинов и так же непонятны для понимания, вот и… — на этой фразе острые зубки сомкнулись на коже шеи. Генерал даже не поморщился. И не такое терпел, а тут, понимаешь, первое полноценное знакомство с сынишкой, который поранив, еще и зализал ранку и той почти сразу не стало.
— Так лучше… совсем хорошо… — пробормотал Мирон и ласково потерся кончиком носа о щетинистый генеральский подбородок. Львов улыбнулся, сам того не замечая, и обратился к жене, которая наблюдала всю эту сцену
— Клав, ему бы рубашку, чтобы хотя бы немного бедра прикрыть. Штаны подходящие вряд ли найдем, но хоть что-то.
— Так я могу и так, — попытался вставить умрёнок, но Арсений только головой покачал.
— Догадываюсь, что нагота вас в целом не особо смущает, но там у Велесова, как говорится, полна горница людей, так что с нашим представлением о приличиях все же следует считаться.
— Ну, вот что ты за человек такой — возмущенно выдохнула Клавдия, — не успел с ребенком помириться, уже отчитываешь, — и ушла на поиски одежки для умрёнка.
— Она не права, — вдруг выдал Мирон, пока генерал соображал, имеет ли смысл снова начать извиняться. — Это я не подумал, — и прижался к отцу еще теснее, словно ища поддержки, после чего признался — А я соврал.
Повисла напряженная пауза, но Львов не спешил задавать вопросы, решил выждать. И такая тактика быстро возымела действие, умрёнок продолжил откровенничать с папой
— Сказал Люське, что убежал, потому что не хотел обременять тебя, но это не вся правда. Ты меня в тот вечер с Кириллом познакомил, сказал, что мы с ним теперь будем учиться вместе и сможем подружиться, если захотим. И он такой… — умрёнок запнулся, а потом отстранился, заглянул отцу в лицо и выпалил с жаром — Он мне понравился! Я хочу дружить! Хочу быть другом! — и резко сник, отвел взгляд и чуть не плача выдал — Хотел…
— Так что же изменилось — Львов попытался придать голосу побольше ласковости, но сам понял, что не преуспел. Тяжело вздохнул и честно признался — Вряд ли, даже после того, что я о вас с Игорем теперь знаю, из меня получится хороший отец. Не умею я… да и не думал никогда о детях. Не думал, что будут. Поэтому решить все проблемы одним махом не получится. Что скажешь
— Просто обнимай меня хоть иногда, ладно И выслушивай, хорошо
— Это я могу. Это нетрудно и даже… — генерал с улыбкой в очередной раз погладил сына по голове, — приятно. А еще учить буду. Всему, что знаю сам.
— Да! — и Мирон снова кинулся обниматься.
— Ладно-ладно, что там с твоей ложью и кто такой Люська — вроде женское имя, а ты в мужском роде о нем говоришь
— Мой сын, — вдруг раздалось от двери, и в комнату проскользнул Руслан. Встретился взглядом с генералом, потом посмотрел на поднявшего голову Мирона и с независимым видом подошел к шкафу. Прокомментировал, зарывшись на полках — у меня есть идея, насчет одежды под хвост.
— Это хорошо. Но что-то я не понял, когда у вас с Севкой успел малыш появиться…
— Единение, — односложно откликнулся Руслан, извлекая из недр шкафа какой-то ярко-оранжевый сверток.
Генерал с Мироном заинтересованно следили глазами за перемещением умрюнца, который подошел к кровати, на которой они оба расположились, и развернул ни разу не одеванную рыжую футболку и в комплекте с ней шли семейные трусы, застегивающиеся спереди на пуговицы. Руслан разложил все это на кровати и, наконец, снизошел до комментария
— Если задом наперед, просунется хвост, — поднял глаза и нахмурился, встретившись взглядом с генералом.
— Скажи, если бы у вас было такое же индивидуализированное отношение к детям, как у нас, — словами Игоря начал Львов, — вы с Мироном считались бы братьями
Повисло напряженное молчание. Генерал ждал ответа, Руслан смотрел ему в глаза и упрямился, это было видно по взгляду, но тут не выдержал Мирон и выдал в адрес старшего сородича певучую трель. О своем возможном родстве с Русланом он слышал впервые и горел желанием узнать все наверняка. Умрюнец посмотрел на умрёнка, вздохнул и признался
— Сводными, если по-вашему.
— Я так и подумал.
— Как догадался, что я — отрывисто спросил Руслан у генерала.
Тот хмыкнул и откровенно признался
— Уж больно тараканы схожи. Только у Севки с гордостью изначально было попроще, чем у меня, поэтому вам с ним легче.
— Просто изначально не так обидно было, когда он… — по инерции начал оправдываться Русик, но оборвал себя, тряхнул головой и собрался уходить, притормозив у двери, чтобы сказать — мы начнем есть без вас, если долго… — и вышел.
— Да уж, игорево воспитание налицо, — прокомментировал Львов и посмотрел на Мирона, тот, похоже, все еще был под впечатлением оттого, что у него, оказывается, старший брат есть. В отличие от Русика умрёнок воспитывался вне могильника, поэтому его представление о семейственности было ближе к человеческому, чем к умрячьему. Вот он и тянулся к не певчему отцу и старался понравится. Но зря он расслабился, Арсений был не из тех, кто, переключившись на новую тему разговора, забывает о ей предшествующей.
— Так почему ты обманул и Севку, и Руслана
— Ты сказал, что мы с Кириллом будем учиться вместе, то есть все зависит оттого насколько успешно я смогу притворится человеком в школе… А у меня хвост… и рога скоро будут… как я теперь — голос умрёнка резко сел. Мирон был близок к тому, чтобы расплакаться. Каким же он был еще маленьким, хоть и выглядел на все десять лет!
— Ну, — наигранно сурово протянул Львов, с каждом минутой, несмотря на все свои опасения, все больше вживаясь в роль отца — с хвостом, конечно, будет сложнее… и дразнить могут начать, и поколотить могут попытаться… к тому же, предлагая такое, я основывался на заблуждении, что физически ты мало отличаешься от обычного ребенка, но я так понимаю, что по наущению второго папочки ты осознанно в моем присутствии скрывал природную скорость и силу, так — Мирон кивнул, тогда Арсений продолжил — Но кроме этого ты не только его, но и мой сын. Поэтому я все же рискну предположить, что от меня тебе перешло умение соизмерять свои силы, и никого из таких забияк ты не покалечишь и не убьешь. Поэтому готов рискнуть и все же отправить тебя учиться с нового учебного года. Нет-нет, не надо мне зубки в улыбке показывать раньше времени. Есть условие… — он сделал драматическую паузу, после которой сам же спугнул момент, расплывшись в лихой, мальчишеской улыбке — ты сам расскажешь правду Кириллу. И вообще, в ваши отношения я больше вмешиваться не намерен. Сдружитесь — хорошо, нет — печально, но не смертельно.