Горячая ладонь Мэтью легла на грудь Джейн и принялась страстно гладить, сжимать, мять ее, пока медсестра не стала извиваться в его объятиях, в который раз пытаясь вырваться. Несмотря на свои раны и жар, охвативший тело, Мэтью был силен, слишком силен для того, чтобы Джейн могла с ним бороться. Впрочем, она и сама не знала, хочет ли освободиться от этой железной хватки. Одна половинка медсестры нашептывала ей, что она должна сделать это, но другая, явно доминирующая, громко настаивала на том, чтобы позволить лорду прикасаться к ее телу. Внутренний голос призывал Джейн наслаждаться этим мгновением, со всей страстью отозваться на ласки.
Пока бедняжка воевала сама с собой, Мэтью как–то удалось расстегнуть три верхние пуговицы на ее платье. Прохладный воздух коснулся кожи Джейн, когда горящая от жара рука пациента добралась до корсета и освободила ее грудь от пластинок из китового уса и ткани.
Грудь задыхавшейся от волнения Джейн упала Мэтью в ладонь, и с уст пациента сорвался стон удовольствия. Она была поражена, увидев свою бледную грудь и смуглой руке лорда. А тот поглаживал ее затвердевший сосок большим пальцем.
Медсестра едва могла дышать от удовольствия, заполнившего ее. Нежные ласки графа лишали воли, делали слабой. Лоно Джейн, сочившееся от влаги, приоткрылось — только для него.
— Как вы чудесно сложены! Я могу видеть вас в своем воображении, и какое же это удовольствие! Могу представлять себя, делающего с вашими грудями, Джейн, все известные мне порочные штучки!
Мэтью освободил другую грудь медсестры, и теперь обе они, с твердыми, вздернутыми сосками, бесстыдно вываливались из корсета. Граф притянул Джейн еще ближе, его руки скользили по ее ребрам, талии и ниже к ее бедрам.
— Я уже могу представить вас обнаженной, ваши губки раскрылись в предвкушении. Знаете, в предвкушении чего, Джейн?
— Даже не могу вообразить, — все так же задыхаясь, с трудом вымолвила она.
Мэтью все еще крепко держал медсестру за талию, его пальцы порхали по ее коже, пробиваясь сквозь слои платья, женской сорочки и корсета. Груди Джейн подпрыгнули, когда она склонилась над лордом.
— Пожалуйста, — захныкала бедняжка. Но о чем она так умоляла Мэтью — чтобы он остановился или не обращал внимания на ее притворные протесты? Она не знала. Джейн было известно лишь то, что ее тело все дрожит в ответ на эти страстные прикосновения. Горячая ладонь лорда по–прежнему лежала на ее груди, подушечкой пальца Мэтью ласкал розовый сосок, наслаждаясь тем, как тот твердо упирается в его гладкую кожу. — Какой красивый, — шептал граф. — Напряженный, сочный, ждущий, когда я припаду к нему губами и буду ласкать своим языком.
Эти слова, звучавшая в них страсть окончательно лишили Джейн способности сопротивляться. Похвала Мэтью заставила ее душу воспарить к небесам от счастья. Не в силах больше терпеть эту сладкую пытку, Джейн посмотрела вниз и увидела, как Мэтью кончиком пальца поглаживает окружность ее соска. Ареола сморщилась в ответ на эти легкие ласки. Резкие толчки пронзили тело Джейн, направившись к животу, когда Мэтью принялся перекатывать ее соски между большими и указательными пальцами, нежно вытягивая и пощипывая их. Внезапно Джейн почувствовала, как кожа между ее бедер стала влажной. Медсестра была уже не в силах противостоять желанию, запустить пальцы в волосы Мэтью и притянуть его губы к своей груди.
Когда пациент прижал Джейн к себе так близко, что мог касаться ее бюста подбородком и губами, она вскрикнула и оперлась на его плечи, чтобы удержать равновесие. А Мэтью с наслаждением вдыхал аромат Джейн, пряча лицо в ложбинке между ее грудей. Он терся подбородком, щеками, влажными губами о ее гладкую кожу, еще крепче обнимал ее за талию, губами ласкал ее затвердевшие соски…
Джейн беспомощно наблюдала, как Мэтью касается губами напряженной потемневшей верхушки ее груди. Скромница застонала и подвинулась так, чтобы лорду было удобнее продолжать свои ласки. Его губы вновь порхали над сосками, доводя партнершу до верха блаженства.
— Вы смотрите, Джейн?
— Да, — еле произнесла она, обессилевшая под градом страстных поцелуев Мэтью, который по–прежнему нежно щекотал языком ее соски.
— Вам нравится это?
Короткие ногти Джейн впились в плечи пациента, медсестра прильнула еще ближе, и лорд ощутил, какой влажной была верхушка ее бедер.
— Я чувствую, что вам нравится, — ответил Мэтью Джейн. Он снова припал к ее груди, сначала медленно касался губами нежной кожи, затем накинулся с такой жадностью, словно изголодался по страсти. Наконец задыхавшийся от вожделения таинственный пациент отпрянул от медсестры:
— Джейн, прикоснитесь ко мне. Попробуйте и вы изучить мое тело.
Безвольная жертва страсти взглянула на Мэтью. Ее груди были влажными от его страстных поцелуев. Простыня, которой была прикрыта нижняя часть его тела, начала соскальзывать, но Джейн успела схватить ее за угол.
— Как? — спросила она. — Как мне нужно прикасаться к вам?
Глава 5
Мэтью охватило безумство, но не лихорадка была тому причиной — Джейн. Ее аромат, невероятно возбуждающее ощущение ее мягкой, словно лепесток, кожи заставляли тело лорда гореть, а его кровь — вскипать. Казалось, он вот–вот будет истреблен пламенем этой страсти.
Присутствие медсестры будоражило Уоллингфорда, он был поражен спокойствием, с которым она протирала его тело. Обычно граф не выносил, когда кто–то оказывался сверху и прикасался к нему, и все же теперь Мэтью страстно желал, чтобы Джейн нависала над ним, чтобы ее груди упирались в его торс, чтобы стук ее сердца отдавался в его ушах. Мэтью истосковался по страсти, по прикосновениям, ласкам.
Будь Уоллингфорд в здравом уме, он опроверг бы эту странную мысль, презрительно фыркнув или отпустив грубое замечание. Но его состояние было далеко от здравого. Страстное желание, намного мощнее всего, что он раньше испытывал, управляло графом теперь. По силе, неистовству, неустанности вожделения оно напоминало чувство, наполнявшее его в моменты самой первой своей близости. Но было в этом желании и много похотливого, животного. Эти ощущения казались не новыми — Мэтью привык заниматься сексом грубо, цинично, похищая чужие души. И все же сейчас острые ощущения, угроза того, что его поймают и накажут, заставляла возбуждаться еще сильнее — словно он на самом деле предавался любви, а не просто прикасался к женщине.
В этот момент, с Джейн, Мэтью был необычно мягок и нежен, хотя он привычно завладевал ее душой. То, что так долго дремало в душе самого лорда, начинало пробуждаться. Конечно, он чувствовал вождение, но оно было наполнено не только животной страстью — чем–то большим. Тем, чему он не мог подобрать названия, чего никогда прежде не ощущал.
— Вы весь горите, милорд!
— Мэтью, — поправил он. Здесь, с Джейн, он не желал быть Уоллингфордом, графом и претендентом на герцогство. Ему хотелось предстать обычным человеком, художником и любовником. Мэтью мечтал обладать Джейн, но не как чьей–то испорченной душой, которая не может наслаждаться чувствами другого человека, — как целостной, чистой личностью.
Джейн была неиспорченной и доброй. Мэтью тонко улавливал в медсестре эти качества, и дьявол, сидевший в нем, мечтал забрать хоть маленькую частичку ее добродетели. Уоллингфорд не знал, что это такое — быть чистым, добрым. Он был холодным и черствым, привыкшим нарочно причинять другим боль. Теперь рядом с лордом был ангел, готовый поддаться соблазнам этого демона, искусно прячущегося под маской джентльмена.
— Нам нужно остановиться, — произнесла Джейн, задыхаясь, хриплым от волнения голосом, но это только распалило Мэтью. Достоинство пациента, укрытое простыней, поднималось так же стремительно, как температура его тела. — Я ведь должна избавить вас от этого жара!
— Да, вы должны, — согласился граф, но его мысли продолжали блуждать в греховном, порочном направлении. Уоллингфорд продолжал воображать, как пухлые губы Джейн ласкают его член, хотя не мог позволить своим желаниям воплотиться в реальности. Мэтью по–прежнему мечтал о том, чтобы она касалась его, ласкала каждый дюйм его тела.
Когда пациент почувствовал, что прохладная ткань опять вернулась к его груди, он схватил медсестру за запястье и повел ее руку ниже. Ткань, которую крепко сжимала Джейн, переместилась прямо к мужскому достоинству Уоллингфорда. Дыхание медсестры снова сбилось, и он услышал шуршание накрахмаленного муслина — судя по всему, она подвинулась на кровати, согнувшись в талии, чтобы лучше видеть его набухший член. Обнаженные груди Джейн все еще бесстыдно торчали поверх платья, и Мэтью знал, что ее образ, пусть и воображаемый, навсегда отпечатается в его памяти. Он мог бы нарисовать медсестру в то же мгновение, как окажется дома.
— Дотроньтесь до меня, Джейн, — сдавленным голосом произнес Мэтью, заставив медсестру выпустить ткань из рук и прикоснуться к его члену. Когда ее ладонь оказалась на толстом стволе, Мэтью застонал, запрокинув голову и стиснув зубы. Приложив небольшое усилие, он подвинул руку Джейн еще ниже. Мэтью представил, как его пальцы сейчас сжимают ее ладонь, и эта картинка заставила графа возбудиться еще сильнее. Грудь Уоллингфорда часто, прерывисто вздымалась, его дыхание смешивалось с дыханием Джейн.
Медсестра наблюдала за порочным действом, Мэтью чувствовал, как ее горящие глаза смотрят на точку, в которой пересекаются их ладони, обернутые вокруг его стержня. Уоллингфорда не смущало то, что ее взор так беззастенчиво гуляет по его телу, — осознание этого лишь возбуждало, будоражило его еще сильнее. Мэтью не чувствовал себя грязным, как было в те моменты, когда тайная любовница наблюдала за его занятиями мастурбацией. Помнится, коварная партнерша графа испытывала особый, извращенный восторг, отдавая тому приказы удовлетворять себя. Ей вообще нравилось выкрикивать команды. Даже теперь Мэтью, казалось, слышал их: сильнее, быстрее, теперь медленнее, остановись…
Но Джейн не произносила ни слова, лишь их сбившееся дыхание нарушало тишину в комнате. Это производило на лорда успокаивающий эффект. Обычно Уоллингфорд был напряжен, его огромное тело трепетало от вожделения, но этой ночью он расслабился и отдался удовольствию, откинувшись на тонкий, набитый пером матрас. Мэтью позволил себе наслаждаться ощущением их переплетенных рук и новой картинкой, возникшей в его воображении, — как Джейн смотрит на него, как берет в ладонь его крепкое орудие и ласкает, доводя до вершины блаженства.
Казалось, Уоллингфорд лежит так целую вечность — отдаваясь экстазу, слушая исступленное дыхание Джейн. Графа, в который раз обдало восхитительным ароматом тела желанной партнерши, и он использовал свободную руку, чтобы ласкать ее сосок в том же ритме, в котором она поглаживала его плоть.
— Мэтью!
Имя пациента, произнесенное ангельским голосом медсестры, окончательно лишило его сил, и он дошел до крайней степени возбуждения, горячо взрываясь под двумя соединенными ладонями. Мэтью услышал, как Джейн вскрикнула от изумления, но она не сорвалась с места, а осталась на месте, наблюдая, как его ствол пульсирует, источая горячие струи семени.
О боже, он уже лет пятнадцать не извергался в чью–либо ладонь! Судорога оргазма сотрясла тело Мэтью, он в одно мгновение ослабел и отвернулся от Джейн, чтобы она не смогла заметить смесь испуга и удивления на его лице. Лорд был обескуражен и даже встревожен чувствами, внезапно охватившими его.
Медсестра отнеслась к ощущениям пациента с пониманием и милосердно промолчала, поднявшись с кровати. Мэтью услышал мягкий всплеск воды о хрупкие края миски. Потом последовал скрип выжимаемой ткани, затем — шелест пальцев Джейн, застегивающей платье.
Она стыдилась произошедшего? Или была напугана тем, что странный пациент оказался таким порочным чудовищем? Уоллингфорд горел от лихорадки и все же по–прежнему пребывал во власти собственных инстинктов и греховных желаний.
— Вода остыла, теперь она слишком холодная. А для того, чтобы справиться с жаром, нужна чуть теплая. — Хорошо, идите, — произнес Мэтью охрипшим голосом. Он хотел умолять, чтобы медсестра поскорее вернулась к нему, но вовремя прикусил язык, решив ни о чем больше не просить. Однако, как только лорд услышал, как за его спасительницей захлопнулась дверь, он из последних сил выкрикнул ее имя и добавил уже слабым голосом: — Джейн, возвращайтесь…
Черпая воду из бочки, Джейн рассеянно смотрела, как чистая жидкость плещется в миске. Ее руки тряслись, как, впрочем, и все тело. Доносившиеся звуки из палат здесь, снаружи больницы, казались лишь отдаленным шепотом по сравнению с хриплым стоном мужского удовлетворения, который даже сейчас стоял в ее ушах.
Боже, что же она наделала!
Поставив миску на ступеньки, Джейн села и опустила голову на колени, пытаясь снова обрести присущие ей невозмутимость и самообладание. Медсестра не закрыла глаза и теперь сидела так, глядя в накрахмаленный белый хлопок передника. Но все попытки сосредоточиться были тщетными. И сейчас, с открытыми глазами, она видела лишь великолепное, сильное тело Мэтью, лежащее на кровати около нее. Перед мысленным взором представал лишь полностью обнаженный объект вожделения, с простыней, соскользнувшей к бедрам, длинным и толстым фаллосом, наполненным желанием. Страстным желанием быть с ней.
Джейн никак не могла понять или хотя бы предположить, почему она инстинктивно разгадала то, чего Мэтью хотел. Она никогда не занималась подобными вещами прежде и все же чувствовала лорда, потребности его тяжелого и горячего ствола в своей руке — она ощущала это так хорошо, словно до этого уже доводила до экстаза многих мужчин. Джейн взглянула на свою ладонь, внимательно изучила линии на ней в лунном свете. Она все еще чувствовала пенис Мэтью в своей руке, все еще слышала свои собственные мысли, нашептывающие порочное: «Я хочу знать, что бы я почувствовала, если бы он оказался внутри меня».
Невольно признавшись в своих тайных желаниях вслух, Джейн была потрясена тем, что осмелилась произнести но. Конечно, она не была наивной скромницей. Выросшая в трущобах Ист–Энда, Джейн повидала многое. И нее же ее изумляло собственное желание близости с ним незнакомцем.
Никогда прежде медсестра, глядя на пациентов–мужчин, не гадала, каково это — ощущать кого–то внутри себя. Даже о Ричарде она не думала подобным образом, странно, ведь Джейн ощущала определенную привязанность к молодому доктору.
Прикрыв глаза, Джейн вызвала в памяти образ доктора Ричарда: серые глаза, бледная кожа, золотистые полосы. Его привлекательность была типично английской. Инглбрайт казался высоким, хотя и не такого внушительного роста, как Мэтью, и намного, намного худее его. В целом облик доктора был приятен глазу, и он не ощущал недостатка в медсестрах и пациентках, желающих пофлиртовать с ним. Впрочем, Джейн совершенно точно знала, что Ричард никогда не принимал их заманчивые предложения. Она была уверена на все сто процентов: доктор Инглбрайт никогда бы не позволил себе бесстыдно прикасаться к больной, доверившейся его заботам.
Как же низко она пала, разрешив себе дотрагиваться до мужчины! Джейн и представить себе не могла, что в глубине души тосковала по страсти! Разумеется, случались ночи, когда ей хотелось прикасаться к своим грудям и самой потаенной частичке собственного тела. Эти ласки казались ей греховными, запретными и все же доставляли истинное наслаждение. Но теперь моменты самоудовлетворения меркли перед этим коротким эротическим приключением с Мэтью. Сейчас Джейн в полной мере осознавала: то, к чему склонил ее этот мужчина, чем она занималась с ним, было лишь отправной точкой их взаимной страсти.
Джейн не собиралась лгать самой себе: она действительно всеми силами желала продолжения любовной авантюры. Но это влечение могло погубить ее. Не говоря уже о том, что редкие, украдкой улученные моменты едва ли стоили одной–единственной мысли о том, как много Джейн могла потерять, если бы продолжила заниматься тем, что происходило совсем недавно за дверью палаты.
Очевидно, Джейн лишилась бы работы в Лондонской больнице Медицинского колледжа. Ее имя, как и без того, небезупречная репутация леди Блэквуд, оказалось бы запятнанным. Да и самой профессии, престиж которой столь рьяно отстаивала медсестра, будет нанесен непоправимый урон. Как там говорили те новенькие девицы? «Подобным делом занимаются лишь старые шлюхи, прачки и медсестры» — что ж, если правда о том, что случилось сегодня, выплывет наружу, оправдаться Джейн не сможет. Нет, она не могла отплатить такой черной неблагодарностью доктору Инглбрайту и леди Блэквуд, не могла замарать свое имя, свою профессию и свою больницу!