Природное благородство генерала смягчило даже старую маркизу, по-прежнему кичившуюся своим происхождением, что же до ее дочери, то она оказала ему прием, достойный принца крови.
Генерала сопровождал бригадир по имени Умберт, человек одного с ним возраста и так же, как его командир, дитя земли. Внешность этого молодого офицера тоже заслуживала внимания. Он был не так высок и более строен, обладал легкой походкой, порывистостью и приятными чертами лица. Если Гош внешностью напоминал принца, то Умберт являл собой образец типичного солдата, бесшабашного баловня судьбы и волокиты. Обладая несомненным талантом в военном искусстве, во всем остальном он оставался полным невеждой и, — в отличие от Гоша, который во время пребывания в замке махнул рукой на республиканскую терминологию и, обращаясь к дамам, называл их полные титулы, — демонстрировал свою приверженность республиканским идеалам подчеркнутым уважением к революционному лексикону. Кроме того, он сразу дал понять, что перещеголяет своего командира в любовных делах, и его откровенное ухаживание за прекрасной виконтессой, рядом с которой он сидел за столом во время ужина, не ограничивались страстными вздохами и пылкими взглядами.
Однако виконтесса оставалась слепа к пожару, полыхавшему в глазах Умберта, и глуха к скрытому смыслу его речей, поскольку все ее внимание было сосредоточено на красавце-генерале, сидевшем напротив нее рядом со старой маркизой.
За столом, сервированным соответственно случаю, прислуживал старый дворецкий Мартен, которому помогал лакей в простой ливрее. Вино, и притом отменное, лилось рекой, и щедрые возлияния отнюдь не способствовали улучшению манер полудюжины офицеров, сидевших в нижнем конце стола. По мере того как ужин приближался к концу, их шумный разговор все чаще взрывался оглушительным смехом, шутки становились все менее пристойными. Двое из них вынули трубки, прикурили от свечей и потребовали еще вина — с явным намерением устроить попойку. Но генерал заметив, что маркиза стала проявлять признаки беспокойства, положил конец их веселью.
— Граждане офицеры, — сказал он громким голосом, — госпожа маркиза дю Грего разрешает вам удалиться в приготовленные для вас комнаты, где вы можете отдохнуть. Не сомневаюсь, что вы будете вести себя, как приличествует республиканским офицерам, пользующимся гостеприимством дамы.
В ответ не прозвучало ни одного недовольного замечания. Офицеры шумно поднялись со своих мест и, выказав полное послушание, позволили Мартену проводить себя в комнаты, о которых упомянул генерал Гош.
Луиза дю Грего слегка склонилась над столом и поблагодарила его.
— Такая предупредительность делает вам честь, генерал. Матушка и я крайне вам признательны.
Она ограничилась этими короткими фразами. Но сколь многое добавил пылкий взгляд ее прекрасных глаз и теплая улыбка ее алых губ!
Сидевший рядом с виконтессой Умберт развязно дотронулся до ее руки.
— Хм, мы ведь не какая-нибудь деревенщина, а офицеры Республики. В своем отношении к дамам мы нисколько не отстаем от людей старого режима.
— Не сомневаюсь, мой генерал.
Ответ молодой женщины предназначался бригадиру, но глаза ее были прикованы к генералу.
Общество перешло в салон, где маркиза почти сразу пожелала всем покойной ночи и с печальной миной выразила надежду, что, увидев отведенные им комнаты, они согласятся с тем, что лучшего нельзя и желать. Гош серьезно ответил, что ничуть в этом не сомневается; Умберт, смеясь, уточнил, что как всякий солдат способен стоять биваком где угодно.
— Так что, если мне удается вырыть ямку для безымянной кости, я могу отлично выспаться на груди матери-земли. Разумеется, этим я не хочу сказать, — добавил он, улыбнувшись виконтессе, — что не предпочел бы чью-нибудь другую грудь.
Кантэн полюбопытствовал про себя, нахмурилась ли бы она с таким же неудовольствием, услышав подобную грубость от Гоша?
— Друг мой, — обратился генерал к бригадиру, — я уверен, что госпожа виконтесса извинит вас, если вы пожелаете присоединиться к остальным офицерам. Но Умберт оставил намек без внимания.
— Вполне возможно, госпожа виконтесса меня и извинит. Но я никогда не извинил бы себя за это, — ответил он и бросился в кресло.
Госпожа де Белланже направилась к двери. Гош поспешил открыть ее перед ней. Когда он вернулся, Умберт говорил:
— Гражданка обещала спеть для нас.
— Я обещала, — поправила его виконтесса, — спеть для генерала Гоша.
Она повернулась и, почти вплотную подойдя к генералу, посмотрела ему в лицо.
— Что мне вам спеть, мой генерал?
Гош, высокий и величественный, в плотно облегающем синем мундире с красными кантами, перепоясанном трехцветным поясом, и с черным военным галстуком, подчеркивавшим решительную линию его подбородка, посмотрел в глаза сирены [Сирены — в греческой мифологии полуптицы-полуженщины, завлекавшие моряков своим пением и губившие их. В переносном смысле — соблазнительная красавица, чарующая своим голосом] взглядом, в котором наблюдательный Кантэн уловил ответное тепло. С кресла, где сидел Умберт, донесся смех, на который никто не обратил внимания.
— Если вы соблаговолите спеть, сударыня, то не имеет никакого значения, что именно вы споете.
Они вместе подошли к клавикордам. Луиза дю Грего громко вздохнула.
— Я спою что-нибудь такое, что позволит мне излить жалобу на мое одиночество и мою несчастную долю.
— Сударыня, вы не созданы для одиночества.
— И тем не менее, обречена на него. Такова воля рока.
— С роком надо бороться.
— Увы! Я не обучена этому искусству, — вздохнула виконтесса.
— Той, что наделена вашими достоинствами, нечему учиться. Желать — значит владеть.
Она метнула на него застенчивый взгляд из-под дрогнувших ресниц.
— Такому человеку, как вы, мой генерал, я готова поверить.
Виконтесса села за инструмент, и ее дрожащие пальцы забегали по клавишам. Она запела душещипательную песенку про слезы и разбитое сердце, не сводя глаз с возвышающейся над ней величественной фигуры, словно обращая к ее обладателю трепетные слова, сочиненные автором.
Прижавшись к спинке кресла, Умберт смотрел на певицу и ухмылялся. Кантэн наблюдал эту сцену с затаенным удовольствием и жалел лишь о том, что человек, всецело завладевший вниманием благородной дамы, должен уехать на следующее утро.
Однако он довольно скоро заметил, что оная дама, разделяя его сожаления, отнюдь не намерена предоставить событиям развиваться своим чередом. Когда песня закончилась, она нарушила воцарившееся молчание замечанием по поводу близкого отъезда генерала:
— Вы непременно должны продолжить путь завтра утром, сударь?
Она уже настолько завладела мыслями молодого генерала, что он галантно ответил:
— Уверяю вас, сударыня, что в противном случае я не продолжил бы его так скоро.
Она все еще сидела за клавикордами, он стоял рядом с ней. Она слегка хмурилась, наклонив голову, затем вдруг подняла глаза и порывисто повернулась к нему.
— Я, конечно, понимаю, что вы — человек, который не боится опасности. Однако я спрашиваю себя: знаете ли вы, сколько опасностей подстерегает вас между нашим замком и Шербуром?
Генерал пожал плечами.
— Разумеется, я не пребываю в неведении о беспорядках, поскольку меня послали на запад именно с тем, чтобы их подавить. Но такова моя работа: встречать лицом к лицу любые опасности.
— А разве в вашу работу не входит сперва убедиться в том, что вы способны преодолеть эти опасности? Это ли не первый долг солдата?
— Думаю, я в состоянии их преодолеть.
— О нет. Вы ошибаетесь. Между Кэтлегоном и Ренном действуют банды шуанов. Всего два дня назад одна из них напала на хорошо охраняемый конвой и захватила его.
— Что такое? — воскликнул Умберт, вскакивая с кресла. Виконтесса пристально посмотрела на него, затем на Гоша.
— Неужели вы об этом не слышали?
Оба ответили отрицательно, а Кантэн тем временем недоумевал, как могло случиться, что раньше она ни словом не обмолвилась о столь поразительном событии. Умберт засыпал ее вопросами о точном месте нападения, о содержании конвоя, численности и боеспособности эскорта. Ее ответы звучали туманно. Сведения она получила от крестьян Кэтлегона, которые не вдавались в подробности. Но шуаны — это она знала наверняка — очень сильны и повсюду имеют своих шпионов. Она подробно остановилась на повадках шуанов: они незаметно передвигаются в лесах, собираются для нанесения страшного удара и, нанеся его, рассеиваются, всегда неуловимые, ускользающие, грозные. Она особо подчеркнула, каким торжеством для них будет поимка генерала и уничтожение его эскорта. Они до сих пор не напали на них лишь потому, что генерал со своими людьми еще не достиг укрытия, в котором шуаны устроили засаду. Не может быть, чтобы они не знали о его присутствии в Кэтлегоне. Без сомнения, им известен каждый его шаг, ведь они внимательно следят за ним.
— Вы хотите сказать, — воскликнул Умберт, — что они могут напасть на нас даже здесь?
Виконтесса так энергично тряхнула головой, что ее прическа пришла в некоторый беспорядок и тугой черный локон упал на белую грудь.
— О нет. Здесь они на вас не нападут — в этом случае нам отплатят той же монетой. У нас вы в полной безопасности. Вы правильно поступите, мой генерал, воспользовавшись преимуществами, которые предоставляет вам Кэтлегон.
— Каковы же эти преимущества?
— Надежное укрытие до тех пор, пока вы не укрепите свой недостаточно многочисленный эскорт. Я пошлю нашего человека в Сен-Брие, Сен-Мало, да куда угодно, где расположен гарнизон, который сможет оказать вам необходимую помощь.
Видя, что Гош глубоко задумался, Умберт решительно запротестовал:
— Но это означает задержку!
— Лучше прибыть в Шербур с опозданием, чем не прибыть вообще, — проговорила виконтесса. — А именно так и случится, если вы сейчас продолжите путь. Право, генерал, я не знаю, чему удивляться больше: вашему безрассудству, из-за которого вы взяли столь незначительную охрану, или вашему везению, благодаря которому вы еще живы. — Она поднялась с кресла. — Напишите пару строк командиру ближайшего гарнизона, и я сейчас же отправлю к нему одного из своих людей.
— Но это чудовищное злоупотребление вашей любезностью, — возразил Гош.
Она заглянула ему в глаза и на ее устах заиграла чарующая улыбка.
— Ваша ноша, мой генерал, намного тяжелее нашей.
— Не говорите так. Нет такой ноши, которую я принял бы на себя с большим восторгом.
— Значит, решено.
И виконтесса рассмеялась, словно довольный ребенок. Генерал взглянул на Умберта.
— По-моему, великодушие госпожи виконтессы удваивает наш долг перед ней за своевременное предупреждение о грозящей нам опасности, — медленно проговорил он.
Умберт, который с подозрительностью во взгляде наблюдал за госпожой де Белланже, повернулся, прежде чем ответить.
— Мне бы хотелось более подробно узнать про конвой, который подвергся нападению, — проворчал он. — Странно, что нынче утром в Ване мы не слышали никаких разговоров по этому поводу.
— Шуаны об этом позаботились. Они всегда начеку и ловко перехватывают курьеров.
Умберт пожал плечами и развел руки.
— Отлично. Но если нам придется послать за пополнением эскорта, я бы предпочел, чтобы депешу отвез один из наших людей.
Виконтесса вскинула брови.
— Разумеется, разумеется, если вы полагаете, что один из ваших драгун сумеет проехать дюжину миль по здешним местам и остаться живым и невредимым.
— Ему вовсе необязательно ехать в форме. Мы можем переодеть его в крестьянскую одежду.
— Как угодно. Мой человек добрался бы до места быстрее и без лишних затруднений. Но повторяю: решать вам.
— И не ровен час, — проговорил Умберт, криво усмехаясь, — повстречал бы друзей из числа этих бандитов.
— Побойтесь Бога, Умберт! На что вы, намекаете? — пожурил бригадира генерал Гош.
Госпожа де Белланже сохраняла полнейшую невозмутимость.
— Он прав, что не желает рисковать. Умберт посмотрел на своего командира.
— Итак, вы приняли решение, мой генерал?
— Думаю что да. Согласитесь: ввиду того, что нам стало известно, нелишне проявить осмотрительность.
Умберт перевел взгляд, с каждым мгновением становившийся все более насмешливо-дерзким, с Гоша на виконтессу, и на его губах заиграла понимающая улыбка.
— Значит, у нас каникулы. Отлично. — Бригадир пожал плечами и повернулся на каблуках. — Пойду распоряжусь, — сказал он и нарочито четкой военной походкой вышел из комнаты.
Глава XII
ОТЪЕЗД
На следующее утро, перед завтраком, бригадир Умберт прохаживался по террасе Кэтлегона в обществе капитана Шампо, члена штаба генерала Гоша.
Посмотрев на одно из окон второго этажа, капитан показал на него пальцем, рассмеялся и отпустил соленую остроту.
— Дьявольщина! — ответил на нее Умберт. — Пока Гош разыгрывает роль Самсона перед хозяйкой замка, строящей из себя Далилу, нам, того и гляди, перережут глотки. А, черт возьми! Кто мне докажет, что все эти разговоры о бандитах — не более чем обыкновенный трюк с целью задержать нас здесь и дать время этим самым бандитам собрать силы, чтобы уничтожить нас?! Прежде чем пуститься в развлечения с этой проклятой аристократкой, я бы проверил, крепко ли заперта дверь. Под прикрытием этих чертовых лесов враг может незаметно подкрасться к нам. Расставьте пикеты, чтобы нам не нарваться на какой-нибудь сюрприз. Если на нас нападут, мы засядем в замке и превратим его в крепость.
Капитан направился к конюшне, где были расквартированы люди генерала Гоша и стояли их кони. Умберт повернулся к замку и лицом к лицу столкнулся с Кантэном, который только что вышел из него. Он сухо поздоровался с ним, на что получил любезный ответ.
— Вы рано поднялись, сударь, — заметил Кантэн.
— В отличие от генерала у меня нет приманки, которая удерживала бы меня в постели, — последовал недовольный ответ. Затем с республиканской прямотой бригадир бесцеремонно спросил Кантэна:
— Какое положение вы занимаете в этом доме, гражданин? Члена семьи?
— О нет. Я такой же гость, как и вы.
— Которого развлекают не с такой щедростью, как кое-кого из нас, — усмехнулся красавец-бригадир.
— Не будь вы правы, я бы поссорился с вами за эту усмешку.
— Мне повезло, — снова усмехнулся Умберт и зашагал прочь.
Кантэн остался стоять в задумчивости. Он был уверен, что история с конвоем — чистейшая выдумка, но ему вдруг пришло в голову, так ли уж неосновательны подозрения Умберта? Однако он сразу отогнал эту мысль. И не потому, что вспомнил откровенные высказывания виконтессы. Прежде всего, он считал ее последней женщиной в мире, способной навлечь на Кэтлегон жестокую месть, которая неизбежно последует за ее предательством. Если бы она действительно хотела предать Гоша, то прибегла бы к менее опасному способу.
Итак, он пришел к глубокому убеждению, что ловушка, расставленная виконтессой для Гоша, была ловушкой для его чувств с целью удержать его и обрести утешителя в одиночестве, на которое она так горько сетовала ему самому.
В наказание за свою негалантность и безразличие Кантэн получил пренебрежение, каковое едва ли могло быть более грубым по отношению к гостю с его положением. Все знаки внимания, которыми госпожа де Белланже прежде дарила его, теперь расточались генералу Гошу, и Кантэну оставалось утешаться созерцанием ревнивой ярости бригадира Умберта.
Она проявилась в первое же утро после завтрака, когда виконтесса вместе с генералом отправилась на одну из тех верховых прогулок, во время которых до сей поры компанию ей составлял Кантэн. Звеня шпорами и гремя саблей, Умберт слетел по ступеням террасы и подскочил к Гошу, который уже сидел в седле рядом с прекрасной хозяйкой.
— Куда вы едете, мой генерал?
— Да так, по землям Кэтлегона подышать утренним воздухом.
— Ваша прогулка может этим не ограничиться. Прошу вас не забывать, что Республике дорога ваша жизнь.
— Но отнюдь не мне, — смеясь, ответил генерал. — Успокойтесь. Я не стану подвергать ее опасности.
— Это могут сделать за вас.
— И кто же, сударь? — с вызовом спросила виконтесса.
— Почем мне знать, кто! Вы сами говорили, что леса всей округи, кишат бандитами. Вы возьмете эскорт, мой генерал?
— Думаю, в качестве эскорта мне вполне достаточно госпожи виконтессы. Уверен, что она постоит за мою безопасность. Поехали, сударыня.
Он тронул коня шпорами, и они выехали со двора замка, оставив бригадира-богохульника пылать гневом до их возвращения. Со временем досада и недовольство Умберта не уменьшались, но он больше не повторял только что описанной сцены, хотя поводов к тому хватило с лихвой. В течение следующих дней генерал и виконтесса делались все более и более неразлучны, и их общение друг с другом недвусмысленно говорило о характере установившихся между ними отношений. Пока Умберт скрипел зубами и извивался от ярости, а Кантэн играл роль зрителя, с легким презрением взирающего на разыгрываемый перед ним спектакль, госпожа дю Грего, казалось, пребывает в блаженном неведении того, что безродный солдат-республиканец стал признанным любовником ее благородной дочери.