Так мы открыли текущий счет «Театральной академии Питера». Одновременно был начат прием «наличных» чеков от постоянных клиенток.
Другое новшество, предложенное поначалу в шутку, оказалось столь прибыльным, что мы ввели его в практику.
Когда важная клиентка заказывала для подружки «сцену» в подарок на день рождения, я для забавы предложил выпускать стодолларовые подарочные сертификаты.
Идея понравилась, и мы сделали заказ на изготовление на фальшивом пергаменте свидетельств, дающих право получить один урок в «Театральной академии Питера». Сертификаты имели бешеный успех, так что пришлось печатать второй тираж. «Следующим шагом станут кредитные карточки», — сказала Марта.
Создание «академии» привело к одному нежелательному последствию: несколько юнцов явились узнать о расписании, преподаваемых предметах и плате за обучение.
Большинство из них Марта отшила, объяснив, что мы принимаем только людей с пятилетним профессиональным стажем. С тех, кого это не останавливало, она запрашивала сто долларов в час — достаточно, чтобы обескуражить самых назойливых потенциальных гениев.
Тем временем бизнес набирал силу, и в первую неделю февраля все три наши спальни не пустовали ни минуты. Мы собирались превратить в рабочее место кабинет, но решили отложить это дело, пока не накопим денег.
Глава 65
Я обсудил финансовые нововведения с Николь Редберн, которая была страшной скрягой и с чрезвычайной ловкостью решала уникальные проблемы нашего бизнеса.
— Это индустрия услуг, — толковала она мне. — А когда обслуживаешь клиентов, всегда сталкиваешься с трудностями.
Обычно она, предварительно позвонив, забегала к нам несколько раз в неделю, поздно утром или вечером после свидания.
Время от времени мы с ней обедали вместе в нашей квартире, когда уходила последняя клиентка и последний жеребец. Она всегда ела одно и то же: бифштекс с бутылкой вина и пирожные.
Оставаясь ночевать, она делила со мной большую постель в главной спальне. Объявленный ею закон — «никакого секса» — оставался нерушимым. Чем ближе мы становились, тем меньше это для нас значило.
Я уже лежал, читая «Вэрайети», когда обнаженная Николь вышла из ванной, только что из-под душа с полотенцем на голове. Я видел, как она встала перед большим, во весь рост, зеркалом и стала внимательно разглядывать себя.
— По-моему, неплохо, — крикнул я через комнату.
— Как страшно состариться, — сказала она, глядя на свое отражение. — Ты когда-нибудь думаешь об этом?
— Не больше двадцати четырех часов в сутки.
Я рассказал ей об отвергнутых пробах, когда продюсеры и режиссеры искали «кого-нибудь помоложе», и о том, что на Бродвей каждый год вливаются новые толпы красивых, талантливых юношей.
— У нас то же самое, — задумчиво произнесла Никки.
Она уселась на кровати, скрестив ноги, и стала мазать ногти ярко-красным лаком.
— С каждым годом на улицах все больше молодых охотниц. Ты же читаешь газеты. Им по четырнадцать — пятнадцать лет. А то и меньше. Это опасные конкурентки.
— Надо быть полным идиотом, чтоб связаться с четырнадцатилетней.
— Дело в том, — пояснила она, — что, соответственно накрашенные и одетые, они выглядят совершеннолетними. Перед тобой просто хорошенькая, гладенькая цыпочка. Ну, мужик и пользуется. Какие там у петуха моральные принципы…
— Но ты в потрясающей форме, — заверил я ее.
— Конечно, но я уже не девочка. Поэтому и рассчитываю только на десять лет.
Я смотрел, как она трудится над ногтями, сосредоточенно, сжав губы, твердо держа кисточку.
— У меня был парень, который любил делать мне маникюр, — вспомнила она. — А сейчас он уехал.
— Никки, тебе не противно? Я имею в виду то, чем ты занимаешься?
— Нисколько, — сказала она. — Может быть, потому, что и мать моя занималась тем же. Она старалась держать меня подальше, но я понимала, что происходит. Всего, два года назад я вела честную жизнь. Но отказалась от нее совершенно сознательно.
Меня восхищала ее твердость. Она шла своей дорогой так же уверенно, как Дженни Толливер — своей.
— Сначала было трудно, — подтвердила она. — Я знала многих девушек, ставших алкоголичками или наркоманками. Некоторые покончили с собой. Чтобы держать себя в руках, нужна строжайшая самодисциплина.
— Верю, — сказал я. — Кругом одни извращенцы…
— Это не самое страшное. Самое страшное — начать, решиться продать, сдать внаем свое тело. Свихнуться можно.
— Но ты ведь решилась.
— Решилась. Мозги у меня неплохие, и я подошла к делу логически. Я даже составила перечень его достоинств и недостатков.
Она покончила с ногтями, плотно закрутила бутылочку с лаком, поставила ее на место. Легла на спину, поболтала ногой.
— Достоинства, — продолжала она, — это большие деньги, независимость, никакого расписания с-девяти-до-пяти, ощущение собственной силы, о котором я сейчас не хочу говорить. Недостатки: столкновение с законом, вероятность заполучить клиента, который окажется убийцей, и мысли о том, что будет, когда я состарюсь и поседею. В конце концов я решилась и никогда не жалела об этом. Подвинься, освободи местечко.
Она вытянулась рядом, сбросила полотенце, и я ощутил на губах пряди ее длинных черных волос. От нее исходил запах мыла и собственный, присущий ее телу, непонятный аромат. Гладкое бедро легко касалось моей ноги.
— Никки, на многих жеребцов мы вышли через моего бывшего театрального агента. Конечно, за плату, и мне хорошо известно, как он нуждается в деньгах. Только поэтому он согласился. Но его это гложет. Его мучит моральная сторона дела. Тебя никогда не терзала совесть?
— Никогда, — твердо сказала она. — Какая, к черту, мораль? Ее просто не существует. Я изучала историю и знаю, что многие знаменитые государственные деятели, художники, философы имели рабов. Тогда это вовсе не считалось позорным. Бывали времена, когда шлюхам оказывали почести и уважение. Солдаты пили кровь врагов, короли женились на собственных сестрах, а гаремы существуют до сих пор. Так что же такое мораль? Стыд, грех, вина — все это слова чужого, незнакомого мне языка.
— Но ты живешь в обществе, где эти слова имеют вполне определенный смысл, — возразил я.
— Ты уверен? Мораль как мода — каждый год новый стиль. И сегодня многие считают ее излишеством в обществе, где правят деньги и власть. Добродетель — это роскошь, которую могут позволить себе только нищие.
Я рассмеялся:
— Ты настоящий циник!
— Нет, просто трезво смотрю на вещи. Может, лет пятьдесят назад меня сожгли бы на костре. Но живу я здесь и сейчас. Давай спать.
Я выключил лампу в изголовье и улегся на бок, повернувшись к ней спиной. Она подвинулась поближе, крепко и нежно прижалась ко мне.
— Питер, — сказала она в темноте, — не поверишь, но ты первый мужчина, с которым я сплю. Именно сплю. Всю ночь.
— Ну и как?
— Хорошо, — ответила она. — Уютно.
Глава 66
День выдался замечательный — двадцать девять «сцен» и никаких проблем. Были два «дубля», так что дневной доход составил три тысячи триста долларов.
К одиннадцати вечера квартира очистилась. Я сидел в кабинете, распределяя полученную за день сумму. В дверь постучали. Заглянул Уолкотт Сэндз. Он только что обслужил последнюю клиентку.
— Привет, Сэнди, — сказал я, — заходи.
Жеребец, как всегда, был одет в стиле английского сельского джентльмена: светло-коричневые габардиновые слаксы, плотная куртка для верховой езды с кожаными заплатками на локтях, фуляровый платок на шее, мокасины из дубленой кожи.
— Тебе бы еще ружье прихватить, — заметил я. — Знаешь, для куропаток.
— Согласен. Найдется минутка, Питер?
— Конечно. Ты ведь пьешь скотч, верно? У меня тут «Шива».
— Пальца на два, пожалуйста.
Я пошел к буфету и налил две рюмочки, поднял свою.
— За наши успехи, — произнес я. — Дай Бог, не последние.
— Присоединяюсь, — ответил Сэндз.
Он выпил и плюхнулся в широкое кресло у стола. — День просто необыкновенный, — сообщил я. — Все в полном порядке. Все счастливы.
— Угу, — буркнул он, — получая по сотне за раз, ты должен чувствовать себя отлично.
— Не жалуюсь, — сказал я, начиная испытывать неопределенное беспокойство. — Однако у нас большие расходы.
— Ну да. Но тысяч пятнадцать в неделю остается?
— Когда как, — осторожно вильнул я. — Да и тебе не так уж плохо. Двести в неделю плюс премия за четырехчасовые сеансы.
Уолкотт Сэндз уставился в потолок.
— Я и не говорю. Дело выгодное, согласен. Но я решил слинять, Питер. Я знаю, ты уже составил график на следующую неделю, так что свое отработаю.
— Боже, — удивился я, крутнувшись в кресле, — вот это новость! В чем дело, Сэнди?
— Ну… — сказал жеребец, отводя глаза, — я встретил одну женщину, не клиентку, она не знает, чем я занимаюсь. Богатая леди, вдова. Хочет выйти за меня замуж. Это серьезно, Питер, глупо упускать такой случай.
— Ты все обдумал? Может быть, деньги хорошие, но разве тебе хватит одной женщины?
Теперь Уолкотт Сэндз смотрел мне прямо в глаза, и я знал, что он врет.
— Кто говорит об одной женщине? — спросил он. — Но жене я буду платить натурой, а то, о чем она знать не будет, никак ей не повредит.
— Если так, зачем бросать работу?
Сэндз покачал головой.
— Большой риск. Вдруг у нее есть друзья, которые здесь бывают? Господи, она и сама может заглянуть. Нет, Питер, я лучше завяжу.
— Ты точно решил?
— Абсолютно.
— Тогда остается только пожелать тебе счастья. Нам жалко терять тебя, дружище.
Мы задумчиво допили спиртное.
— Спасибо за все, что ты для меня сделал, Питер. Без этого я бы не протянул.
Я пожал плечами.
— Ты хорошо работал. Надеюсь, что все у тебя будет в порядке.
— Уверен, что будет, — улыбаясь, ответил Сэндз.
Глава 67
Двоюродного брата жены Оскара Готвольда, «молодого дипломированного бухгалтера-ревизора», звали Игнацием Самуэльсоном, но он разрешил нам называть его Игги.
Он был похож на борзого кобеля, тонкокостного и порывистого. На впалых щеках синела щетина. Длинные руки все время в движении: на что-то указывают, машут, рубят. Держит в зубах фарфоровую сигарету, затягивается, выпускает мнимый дым, стряхивает искусно нарисованный пепел. Даже фальшиво покашливает.
Он просмотрел наши текущие счета, указал, что оплачивать чеками «Театральной академии Питера», а что — наличными.
— Вся штука в том, чтоб свести количество бумаг к минимуму, — растолковывал он нам свои принципы. — Теперь что касается текущих доходов. Вы рассчитываете до конца года получать столько же, сколько за первые два месяца?
— Надеемся, — самоуверенно заявила Марта.
Игги выхватил из кармана небольшой калькулятор.
— Сумма, о которой вы говорите, — выпалил он, — это минимум три четверти миллиона. И максимум — миллион. Вычтем жалованье, накладные расходы, то да се, и каждому из вас в конце года придется по сотне грандов чистыми.
— Смеетесь! — удивилась Марта. — По сто тысяч каждому?
— Может, и больше, — заверил бухгалтер. — И что вы с ними собираетесь делать?
— Тратить, — сказал я.
— На что? — спросил Игги. — Вы зарабатываете на девяносто пять тысяч больше, чем декларируете. Покупаете недвижимость или «роллс-корниш», приходит налоговый инспектор и говорит: «Минуточку!» Если ваш образ жизни выходит за рамки объявленного дохода, вы попали в переплет.
— Черт, — воскликнула Марта. — Ну так что делать? Складывать деньги под матрас?
Дипломированный специалист принялся объяснять возможные пути и способы решения проблемы. Знакомый и дружески расположенный к нему биржевой брокер может помочь с инвестициями. Можно пустить деньги в дело: ссудить ресторатору, театральному продюсеру, любому бизнесмену, которому требуются наличные и который согласится не разглашать тайну нашего вклада.
— Это легко устроить, — продолжал Игги. — Сейчас проблем с вашими наличными нет. А в июле будут. Так что в данный момент я советую делать именно то, что вы собирались: тратить, тратить и тратить. Но не на крупные вещи. Одежда, драгоценности, путешествия — пожалуйста. Все, за что можно платить наличными, и никто не спросит, откуда они у вас. Хотите, чтоб я приходил каждый месяц?
Мы согласно кивнули.
— О’кей, — сказал он. — И каждый раз получать гранд. — Бухгалтер по-волчьи оскалился. — Заодно подсократим баланс.
Когда Игги ушел, мы сели в кабинете и посмотрели, друг на друга.
— Марта, — сказал я, — мы вступаем в большой бизнес.
— Боишься? — спросила она.
— Немножко. Все происходит слишком быстро.
— Брось, малыш. Не такое уж это крупное дело. Господи, Никки одна проворачивает пятьдесят тысяч в год.
— Что будет дальше? — полюбопытствовал я. — Мы почти вышли на предельный уровень. Три спальни заняты по двенадцать часов в день. Больше мы не потянем.
— Сосредоточимся на мальчиках по вызову, — сказала она. — Расширим этот филиал.
И мы стали обсуждать, как повысить доходы от службы сопровождения. Ни ей, ни мне не пришло в голову, что лучше остановиться на достигнутом.
Глава 68
Когда я переехал в «Делакруа», моя светская жизнь рассыпалась в прах. Но в конце февраля дела пошли гладко, и я пригласил Артура Эндерса в апартаменты на обед.
Он явился точно в условленное время, ахая и моргая, с бутылкой шампанского местного розлива. У меня не хватило духу сказать, что в кухонном погребке стоит ящик марочного «Круга».
Размеры гостиной, грандиозная терраса, три роскошные спальни произвели на потенциального драматурга надлежащее впечатление. Но подлинное его восхищение вызвал кабинет с ореховыми панелями.
— Ей-богу, — сказал он, — хотел бы я иметь такую квартиру! Ты далеко ушел, Питер.
— Ага, — засмеялся я, — на другой конец Парка. Давай закусим и выпьем.
Мы ели отборное мясо с печеной картошкой и китайской капустой. Перед обедом выпили негрони,[14] за обедом — «Марго» 1978 года, а после обеда потягивали ананасовый «Куантро».
— Помнишь, у «Блотто»? — спросил Эндерс. — Спагетти и фрикадельки?
— Стараюсь не вспоминать, — ответил я. — Пошли в кабинет. Там выпьем твое шампанское, ладно?
Мы уселись в кресла, водрузив ноги на мой стол.
— И долго привыкают к такой жизни? — поинтересовался Артур.
— Около двух минут, — сказал я. — Хочешь взяться за работу?
Эндерс отрицательно покачал головой.
— Но все равно, спасибо.
— Ну, как знаешь. Деньги тут легкие, Артур. Расскажи, как твоя пьеса?
— Черт побери, с ней столько хлопот! Пишу седьмой вариант. Я встретил парня, который ведет мастерскую в Виллидже. Он связан с одним скромным театриком. Обещал взглянуть, когда закончу. У них бывают неофициальные читки, тогда автор может послушать, как она звучит, сделать поправки…
— Я знаю, как это делается, — суховато заметил я. — А деньги у этого парня есть?
— Да нет, откуда? Жалкие гроши. Но есть шанс, что пьесу прочитают. Черт с ними, с деньгами!
Я укоризненно покачал головой:
— Как это не по-американски!
— Пожалуй, — согласился Эндерс. — Я просто хотел сказать, что для меня они не имеют значения.
Он потянулся за бутылкой и, наливая бокалы, заморгал:
— Кстати, я должен сделать одно признание.
— Давай исповедуйся, — легкомысленно сказал я, ничего не подозревая.
— Я видел Дженни Толливер. Столкнулся с ней как-то вечером на Коламбус-авеню и предложил пойти к «Блотто» выпить пивка. Честно, Питер, так и было. Я хочу сказать, что не собирался специально приглашать ее, честное слово.
— Верю, — бросил я, напрягшись, но не показывая виду.
— Она мне сказала, что вы расстались. Правда?
— Да.
— Ну, мы еще пару раз повидались. Надеюсь, ты не сердишься?