Птицам не приходит в голову устраивать туалеты. Все, кто держал дома пернатых и выпускал их из клеток полетать по комнате, знают, что отучить их оставлять где попало свои «визитные карточки» невозможно. Мудрых попугаев, которые жили у меня по 30 лет и любили коротать время, сидя на моем плече, с большим трудом удалось лишь научить не пачкать мои рубашки. Не желают птицы пользоваться туалетами, зато устроить «ливень» для них не составляет труда. Если человек в начале лета забредет в колонию дроздов, птицы поднимут страшный гвалт и дружно его атакуют, стараясь выдворить со своей территории. При этом дроздам ничего не стоит запачкать вашу одежду. Ну а на птичьи базары, где гнездятся тысячи чаек, в разгар гнездового сезона лучше и не соваться. Птицы способны обрушить на возмутителя покоя такой ливень помета, что от него потом не отмоешься.
Использование экскрементов для того, чтобы «отстреливаться» от врагов, — достаточно распространенное явление. Если вы поймаете не слишком изголодавшегося ужа и рискнете взять его в руки, он, скорее всего, выпустит внушительную порцию белой сметанообразной массы, «благоухающей» чем-то отвратительным, но зато почти наверняка тут же обретет свободу.
Выделение экскрементов в минуту опасности, в том числе при нападении врагов, далеко не всегда осуществляется ради обороны. Вспомните «медвежью болезнь»: острый приступ поноса — одно из характерных проявлений сильного испуга. Такая реакция весьма целесообразна, ведь удирать от врага с переполненным желудком и кишечником труднее, чем налегке. Как индивидуальное средство защиты от хищника оно неэффективно. Но оно действенно, когда выделение помета используется при коллективной обороне и сочетается с другими способами самозащиты или применяется по отношению к человеку. В последнем случае оно действует безотказно. Поэтому у птиц и многих других животных обычное проявление испуга трансформировалось в средство защиты и наследственно закрепилось.
«Ливень» как средство защиты от врагов достаточно эффективен. Невольно снова вспомнишь коров и порадуешься, что у них нет крыльев. Для дроздов, чаек и ряда некоторых других морских птиц и животных это врожденная оборонительная реакция. Учиться этому им не приходится, так же как змеи не обучаются использовать свои ядовитые зубы, а ежи и дикобразы — колючие иглы. Но наиболее умные животные способны самостоятельно додуматься до подобного способа обороны. К таким животным в первую очередь относятся обезьяны.
В Сухуми лет пятьдесят назад был организован институт для разработки способов борьбы с наиболее опасными болезнями человека. Подобные исследования можно проводить только на обезьянах, так как они страдают от тех же заболеваний, что и мы. Поэтому при институте создали обезьяний питомник. Однако в клетках обезьяны размножались плохо, а закупать каждый раз новые партии животных слишком накладно. Поэтому решено было выпустить их на свободу, организовав обезьяний заповедник. Подходящее место нашли в горах, в сорока километрах от Сухуми. Туда выпустили стадо павианов-гамадрилов, а чтобы обезьяны не покидали отведенной им территории и не совершали набегов на сады и посевы местных жителей, их регулярно подкармливали, поэтому стадо находилось вблизи домика смотрителей заповедника. Шум приближающейся машины сулил обезьянам праздник, так как он означал, что из города привезли продукты или приехали гости и животных ждет внеочередное угощение. В ожидании лакомств стадо рассаживалось по ближайшим деревьям, а наиболее храбрые даже забирались на крышу домика смотрителей и свешивались оттуда вниз, заглядывая в крошечные окна. Если же угощение запаздывало, озорники начинали яростно стучать ногами по железной крыше.
Обезьяны заповедника людей не боялись и хорошо знали всех смотрителей, но посторонних сторонились, отбегали в сторону, забирались на деревья, а если назойливый посетитель продолжал их преследовать, стараясь подойти поближе, сверху на него обрушивались порции жидковатого помета.
Руслан — взрослый самец шимпанзе, некогда являвшийся украшением Ленинградского зоопарка, использовал то же оружие, но освоил более эффективный способ его применения. В те годы с ним работал аспирант одного из институтов, изучавших умственные способности обезьян. Руслан был сообразительным, но тягаться с аспирантом все-таки не мог, а тот придумывал для него одно задание труднее другого. Некоторые из них были настолько сложны, что даже после многих попыток Руслану так и не удавалось найти правильного решения, а значит, и получить вознаграждение. Взрослый, уважающий себя самец расценил это как очередное унижение и страшно злился, а чтобы отомстить аспиранту, выпускал в подставленную свою ладонь порцию экскрементов и швырял их в своего мучителя. Руслан научился так молниеносно проделывать эту операцию, что аспирант частенько не успевал выскочить в соседнее помещение и ему приходилось «по техническим причинам» прерывать свои занятия.
ФАБРИКА ШЕЛКА
В какую бы страну мира вы сегодня ни попали, в магазинах вы обязательно найдете игрушки из Китая, телевизоры из Японии, компьютеры из США, бананы из стран Латинской Америки. Сейчас это никого не удивляет. Пароходы, поезда, большегрузные автомашины бороздят моря и континенты, доставляют всевозможные грузы. Удивительно другое. Давным-давно, когда люди даже не мечтали о пароходах и поездах, была уже налажена интенсивная торговля не только между соседними, но и между очень дальними странами. Трудно поверить, но две с половиной тысячи лет назад Восточный Китай торговал со странами Европы.
В ту далекую эпоху морской путь между ними не был открыт. Товары везли по суше. Торговые караваны шли по безводным пустыням и горным тропам, переправлялись через широкие и быстрые реки, обходя стороной густые непроходимые леса. Протяженность самых дальних маршрутов достигала 40 тысяч километров, а путешествие длилось около трех лет — гораздо дольше, чем нужно сейчас для полета на Марс или Венеру.
На Дальний Восток купцы везли драгоценные камни и кораллы, стекло и «золотоподобную латунь», шерстяные ткани, гобелены и ковры, экзотических африканских зверей и птиц, знаменитых среднеазиатских коней и диковинные плоды — золотые персики Самарканда. Навстречу им шли караваны из Китая. Их главным товаром был шелк. На протяжении тысячи лет шелк был здесь основой товарообмена.
Он стоил непомерно дорого. В Древнем Риме за него давали золота по весу в несколько раз больше, чем весил шелк. Неслучайно целая сеть маршрутов, связывавшая Китай со странами восточного Средиземноморья, получила название «Шелкового пути». Однако, как ни значим был для человечества обмен товарами, еще важнее роль Шелкового пути, которую он играл в процессе духовного обмена между народами, в их взаимном культурном обогащении.
Китайцы строжайшим образом хранили тайну производства шелка. В Европе никто и не подозревал, что его производят гусеницы бабочек тутового шелкопряда — единственного насекомого, одомашненного людьми.
Человек научился разводить и одомашнил множество животных. Однако между теми, которых мы разводим в промышленных масштабах, и домашними — большая разница. Устрицы, выращиваемые в специализированных хозяйствах, ничем не отличаются от диких. Им, чтобы жить в море и плодиться, помощь человека не нужна. Не одомашнены и рыбы ценных пород, а также зеленые черепахи, чью икру или яйца инкубируют, а молодняк подращивают и выпускают на вольные хлеба в море или другие водоемы. Иначе обстоит дело с тутовым шелкопрядом. В диком виде он в природе не встречается, и мы даже толком не знаем, как он жил раньше и почему вымер. Шелковичный червь — действительно единственное одомашненное насекомое. Пчелу одомашнить нельзя: она легко обходится без помощи человека. А тутовый шелкопряд жить самостоятельно не может даже в Южной Азии, где его разводят тысячелетиями.
Видимо, шелковичный червь был одомашнен в Китае. Древние легенды по-разному повествуют о том, как это произошло. Согласно одной из них, все началось теплым погожим днем, когда семья китайского императора пила чай в саду под тенью густых тутовников. Легкий ветерок прямо в чашку императора сбросил с дерева кокон гусеницы шелкопряда. Императрица попыталась его выкинуть: подцепила изящным ноготком паутинку, намотанную на кокон, и потянула. Но не тут-то было: паутинка сматывалась и вытягивалась из кокона, как нитка с катушки, пока не кончилась, а в чашке лежала жирная куколка. Из смотанной императрицей нити соткали ткань. Она получилась прочной и красивой. Это и дало толчок к развитию шелководства.
Многие века искусство разведения шелкопряда хранилось в строжайшей тайне. О нем не упоминают даже легенды. В Китае заниматься разведением шелковичных червей имели право только императрицы и женщины знатного происхождения. За разглашение тайны происхождения шелка, за попытку вывести из страны яйца шелкопряда, их гусениц или бабочек грозила смертная казнь. Легенды рассказывают, что за пределы Китая шелкопряды попали благодаря самоотверженности или предательству, смотря как это расценить, одной из прекрасных представительниц императорского дома — юной принцессы, ставшей невестой шаха Малой Бухары. Это она вывезла из страны грену — яйца шелкопряда, спрятав ее в прическе своих пышных волос, и преподнесла ее в качестве приданого своему жениху. За время долгого пути из Китая в Среднюю Азию грена не погибла, так как яйца шелкопряда способны надолго приостанавливать свое развитие.
Самка бабочки тутового шелкопряда больше похожа на автомат по производству яиц, чем на живое существо. Это малоподвижное создание почти не реагирует на внешние раздражители. Ни яркий свет, ни тень, ни звуки, ни посторонние запахи не вызывают у нее никакой ответной реакции. Выбравшись из кокона, она не стремится куда-нибудь улететь, и, если ничто резко не нарушит ее покоя, она проживет положенные ей 10–12 дней в радиусе 10 сантиметров от того места, где находится покинутая ею оболочка кокона. Только если бабочку потревожить, взять в руки или дунуть на нее, она зашевелится и заработает крыльями, но далеко не уползет и тем более не улетит. Внешне крылья у бабочки хорошо развиты, но подняться в воздух она не может.
Малая подвижность и неумение летать — необходимые качества, обеспечивающие благополучное размножение шелкопрядов. Все гусеницы, вылупившиеся из яичек, отложенных матерью и сестрами, всю свою жизнь проводят на родном дереве. Потеряв аппетит и перестав питаться еще за несколько дней до окукливания, они никогда больше интереса к пище не проявляют. Здесь же будут жить и их дети. Перелетев на соседнее дерево или спустившись на землю, самка не смогла бы обзавестись семьей, так как там самцы ее не будут искать. Но у самки и нет причин куда-нибудь уползти. Голод, который заставляет гусениц проявлять активность, ее не беспокоит. Чтобы самка не отвлекалась от выполнения своего предназначения по воспроизводству детей и чтобы у нее даже не возникало поползновения чем-нибудь перекусить, природа лишила ее ротового отверстия.
Если самец бабочки шелкопряда вывелся из гусеницы, которая в поисках пищи отбилась от своих сестер и братьев, забрела на отдаленную ветвь или свалилась на землю вместе с оторванным ветром листом и там в одиночестве окуклилась, такой потерявшийся самец проживет в полной неподвижности свой короткий век и не сделает ни малейшей попытки найти подругу и предложить ей руку и сердце. Но он поведет себя по-другому, если в непосредственной близости от него окажется молодая очаровательная самка. Крылатый кавалер мигом расстается со своей апатией, спешит познакомиться с представительницей прекрасной половины и вовсю старается, чтобы ей понравиться. Он машет крыльями, топочет ножками, кружит вокруг дамы, то приближаясь к ней вплотную, то отдаляясь, и, наконец, трепеща крыльями, обхватывает кончик ее брюшка своими лапками. Молодожены соединяются. У самца на кончике брюшка находятся остренькие коготки, позволяющие надежно прикрепиться к самке, что очень важно, так как спаривание бабочек шелковичных червей — процесс длительный.
Чтобы отложить максимальное количество оплодотворенных яиц, самка не должна отказываться от повторных браков. За свою короткую жизнь она принимает ухаживания нескольких самцов, иногда вступая в брачные отношения с 10–20 женихами. Все браки заключаются только по инициативе самцов. Самка, если не считать испускаемого ею запаха, свидетельствующего о том, что она созрела, чтобы стать матерью, ничего не делает для привлечения самца. А кавалеры, если невест много, выбирают самых молодых. Юные бабочки ничуть не симпатичнее более старших, просто молоденькие самки пахнут сильнее. В этом их привлекательность. А молодость бабочек скоротечна: в возрасте шести дней она уже старится. Пахучие вещества выделяются из крохотных бородавочек, расположенных на конце брюшка. Самцы воспринимают запах в радиусе всего 50 сантиметров, но и этого достаточно для знакомства: люди его вообще не чувствуют.
Яйца у шелкопряда довольно крупные — до полутора миллиметров длиной и имеют вид сплющенной продолговатой лепешки. В кладке их бывает от 400 до 800 штук. Обычно они покрыты клейким веществом и прочно прикрепляются к субстрату. Клей водостойкий, и, если яйца окажутся под открытым небом, дожди не смогут смыть кладку. Бабочка не разбрасывает яйца как попало, а выкладывает компактно, но никогда не кладет их друг на друга.
Наконец все яички отложены, и в положенный срок, зависящий от температуры воздуха, из них вылупляются крохотные большеголовые личинки серовато-зеленого цвета длиной до трех миллиметров. Головка у личинок лаково-черная, а по телу разбросано множество желтоватых бугорков, увенчанных пучками коричневатых волосков. По мере роста гусеницы светлеют, волоски укорачиваются, а бугорки сглаживаются. У взрослой гусеницы, достигшей в длину восьми сантиметров, гладкое тело имеет цвет слоновой кости или оно прозрачное.
Как и полагается насекомым, у гусеницы три пары настоящих ног с острыми коготками на конце. Кроме того, на 7-м, 8-м, 9-м, 10-м и на последнем 13-м сегментах находятся ложные ножки, которые после окукливания исчезают. Эти цилиндрические бугорки, увенчанные пучком крохотных коготков, позволяют гусеницам уверенно держаться на листьях родного дерева. По мере того как гусеница растет и делается тяжелее, цепляться за листья ей становится труднее. Вот почему на ложноножках новорожденной гусеницы ноготков бывает не больше пятнадцати, а к моменту окукливания их число возрастает до сорока. В строении тела гусеницы нет ничего лишнего. На голове шесть крохотных простых глазков, пара коротеньких усиков — органов осязания, и сложно устроенный ротовой аппарат, позволяющий ей без устали жевать молодую листву; на нижней губе есть маленький бугорок с отверстием на вершине, ведущим к шелковой железе. А на боках жирного тела имеется девять пар крохотных отверстий дыхательной системы, предназначенных для засасывания богатого кислородом свежего воздуха и освобождения отработанного, насыщенного углекислым газом.
Гусеницы заняты лишь тем, что ползают в поисках корма или едят. В младенчестве они прогрызают лишь маленькие круглые дырочки в самой нежной части молодых листочков. Взрослые же черви способны поглощать и листовые жилки, и твердые листовые черешки. Если есть что жевать, они не станут утруждать себя поисками более нежной пищи, притом способны несколько суток подряд есть не закрывая рта. В червивне, где обедают несколько тысяч гусениц, стоит глухой скрежет. Создается впечатление, что за окном шумит проливной дождь. Если бы гусеницы были в три — пять раз крупнее, в червивню было бы страшно войти.
Гусеницы — ужасные привереды. Они едят только листья белого и черного тутового деревьев и умрут от голода, но не прикоснутся к листьям других деревьев и растений. Нельзя сказать, что шелковичные черви обжоры. За свою короткую жизнь на протяжении одного-полутора месяцев они съедают всего 13–14 граммов листьев. Однако промышленное разведение тутового шелкопряда может быть доходным только при выкармливании нескольких десятков тысяч шелковичных червей, а прокормить такую ораву трудно. Для 100 тысяч гусениц нужно 1400 килограммов корма. Но, питаясь сорванными листьями, они не столько съедят, сколько напортят. В результате для 100 тысяч червей на полтора месяца необходимо иметь три тонны молодых, свежих листьев. Задача не из простых. Крупное двадцатилетнее тутовое дерево дает за лето всего 10 килограммов листьев. Когда в Европе начало развиваться шелководство, тутовых деревьев там было мало, и гусениц попытались приучить к другой, более доступной пище. В конце концов выяснилось, что их можно кормить маклюрой, ежевикой, салатом-латуком и даже одуванчиками. Но на таком корме выживают не все гусеницы, да и растут они хуже, бывают мелковаты, вьют небольшой кокон, а качество шелка оставляет желать лучшего.