Что делать мне теперь, зная, что не способна ему сопротивляться, я не имела представления. А уповать на его милосердие тоже было безнадежно. В любом случае, я попытаюсь хотя бы поговорить. И плакать потише, а иначе еще родители вопросами задолбают. И не улыбаться без причины, случайно вспомнив о какой-то его фразе, — это уж совсем ни к месту. И как-то контролировать безумные перепады настроения между «вены режут вдоль» и «я ему нравлюсь, совершенно точно нравлюсь!».
В качестве ближайшей стратегии поведения выбрала сосредоточиться на чужих проблемах, дабы отвлечься от своих. На следующий день позвонила Белову и предложила встретиться.
— Свидание? — мой звонок его явно разбудил, хотя время уже перевалило за час дня.
— Да. Весна, суббота, ты и я. Цветы мне купишь?
— Обнаглевшая Николаева… Ну ладно, пошли, — нехотя согласился он.
Мы встретились в парке и тут же оккупировали ближайшую ко входу лавочку. Народу сегодня было больше обычного, вокруг визжали дети, но слишком близко не приближались — наверное, у симпатичного дядечки было слишком злое личико.
— Что сказали родители?
— Ничего, — Белов приподнял воротник куртки, хотя на улице не было прохладно. — Отец промолчал, но так мерзейше ухмылялся. Ну, а как же иначе, ведь он был прав — я не выдержал и вернулся. Он пока меня донимать не станет, побоится, что снова уйду… Мать прорыдалась и пошла делать маникюр. Так что все в порядке.
— Тебе все равно пора было возвращаться, — заметила я. — Они тебя давно звали, отец даже извинялся, когда я в больнице лежала.
Белов повернул ко мне удивленное лицо:
— Не извинялся, не придумывай, но… да ладно. Сомневаюсь, что теперь будет хуже, чем раньше.
— А с Мирой что? — осторожно я переключила тему на более важный вопрос. Но поскольку он не ответил, решила продолжить сама: — Белов, ты должен понимать, что она это не специально…
— Да-да, — раздраженно перебил парень. — Макс мне вчера тоже что-то подобное втирал. Да я и сам понимаю. Переживу, не боись.
Хлопнула его по плечу:
— Еще бы ты не пережил. Не представляю тебя ревущим из-за несчастной любви! Стихи только писать не начни! И в черный не красься — тебе не пойдет.
Он отозвался слабой улыбкой. Потом устало опустил голову на руки.
— Она мне вчера раз двадцать звонила, пока я телефон не отключил. Уверен, она хочет продолжать… использовать меня, и не уверен, что я смогу сдержаться… Аж тошно от себя, — он потряс головой. — Если честно, то я сейчас не представляю, как мы сможем общаться. Все мы. Вроде как именно я нашу компашку и разваливаю. Я, а не она.
Мне захотелось погладить его по волосам, но я сдержалась, не зная, как он это сейчас воспримет.
— Ты не собираешься ее прощать? — спросила тихо.
Он думал долго, но потом все же ответил:
— Прощать, Николаева, ее не за что. Я больше на себя злюсь, за идиотизм. Ведь всё, прямо с самого начала, кричало о том, что что-то не так. Я поцеловал ее раз, поцеловал второй, потом переехал к ним, и она просто приняла меня. Точно так же, как приняла бы любого другого, оказавшегося на моем месте. Я сейчас только понимаю, что она это не особо-то и скрывала.
— Не любого другого! — я все же решила вставить.
— Пусть так. Но, по сути, разница небольшая.
Он снова замолчал, а мне хотелось, чтобы Белов высказался, вылил все, что накопилось.
— И что теперь будешь делать? — понимая, что вопрос глупый, я хотела заставить его хоть о чем-то говорить.
— А что делать? — он выпрямился и снова взглянул на меня. — Жить буду, что ж еще? С Танаевыми, правда, даже не знаю, как теперь… — он вдруг отвлекся. — И ты, Николаева, лучше не ввязывайся, как я. Горит у тебя — я понимаю, но потом только хуже будет. Они не виноваты в том, что такие, но это не значит, что и нам стоит портить себе жизнь заодно.
Он говорил обо мне и Максе, тем самым переключив свою проблему на мою. И было бы нечестно отмалчиваться:
— Я тоже не знаю, что делать… Ты прав. Но если бы ты сразу знал, что так обернется, ты бы смог держаться от Миры подальше?
Он меня удивил абсолютно серьезным:
— Смог бы. Если бы знал. Другом я бы их стал в любом случае, потому что они отличные. Но с ней бы… так… не стал.
Не знаю, он на самом деле настолько сильный человек или просто обманывал себя. Мы посидели в тишине, потому что основное было сказано, а дальше — просто должно отболеть. Но Белов вдруг положил мне голову на плечо и прикрыл глаза; я не отстранилась, понимая, что ему нужна хоть такая поддержка.
— А давай, Николаева, встречаться, — вдруг тихо заговорил он. И предупреждая мой смешок, пояснил: — Это же лучший для нас с тобой вариант, сама подумай. И от Танаевых оторвемся. Я буду о тебе заботиться, ты уж точно не начнешь шляться по всем мужикам города… Родители будут довольны, хату нам купят, где захотим. Прямо идиллия.
— Ты говоришь это только потому, что тебе больно, — резонно заметила я.
— Это да, — согласился он покорно. — Но и смысл в этом есть. Заметила, как нашу легенду легко восприняли? Все! Мы даже не делали ничего особенного, а нас так просто стали воспринимать как пару. И мои, и твои, и даже в гимназии… будто так и должно было быть.
Я вынуждена была кивнуть. Так и было. Наверное, мы внешне хорошо друг с другом смотримся, или даже не знаю еще, по каким критериям, но это действительно было так. Словно все ждали и — вуаля — случилось. Но какая разница? Ведь мы-то знаем, что это была неправда. Я все же погладила его по волосам, выражая сочувствие, но не желая развивать эту мысль.
— Знаешь, Николаева, — он продолжал так же едва слышно. — Ты, когда пришла к нам, мне даже понравилась. Не то, чтобы прямо любовь с первого взгляда, но себе я честно признался, что «мордаха милая». А потом все так закрутилось…
— Ты закрутил, — не смогла я не вставить свое веское слово.
— С твоей подачи, — парировал он. — Но да, я закрутил. И я мог остановить. И был полным придурком… Хочешь, извинюсь?
— Не надо, Белов, — у меня разрывалось сердце от того, насколько внутренняя тяжесть делает его искренним. Или ему, как и любому живому существу, просто необходимо почувствовать чужое тепло. Как Максу, только не в таком запущенном виде. Белов сейчас уязвим, и сам это осознает, вот и тянется к тому, кто хоть чем-то может ему помочь.
— Ну, не надо, так не надо, — смирился он. А потом неожиданно поднял голову, будто оживившись. — Слушай, Николаева, а почему нет-то? Я имею в виду, почему бы нам с тобой не замутить? Я понимаю, что идея так себе, но ты подумай сама.
— Нет, Белов, тупость это все, — я даже улыбнулась. Как ребенок, в самом деле. Думает, что сможет закрыть дыру в душе, оставленную Мирой, вот так просто. Практически с первой попавшейся.
— Подожди-подожди! — он явно увлекся. — Сейчас не решай. Просто подумай. Я, наверное, с ума сойду, если буду о ней думать. От других вообще тошнит… А ты вроде как своя. Я не предлагаю тебе секс и там петтинги всякие. Просто давай общаться… Продолжим строить из себя парочку, а там — как пойдет. Даже если никуда не пойдет, чего мы теряем?
— Белов! — я попыталась призвать его к здравому смыслу. Очевидно, что это у него такая форма ухода от психологической травмы, но это в корне неверное решение.
— Даша! — он назвал меня по имени, что говорило о том, что пора звонить врачам, пусть давление у него хоть измерят. — Я серьезно. Никаких там нежностей и прочего. Просто общаться, а остальные, включая Танаевых, пусть думают, что взаправду! Ну мне так легче будет. Чем чтоб она на меня сейчас с жалостью… А про других не поверят.
Черт возьми, да он боится. Смелый, шумный, сильный Белов до дрожи боится остаться один. Старые друзья ему теперь неинтересны, да они и не были никогда ему интересны, а в отношениях с Танаевыми сейчас обозначится закономерный провал. И он хочет, чтобы я осталась на его стороне, пускай и таким нелепым образом. Наверное, я даже могла бы его понять, особенно учитывая, что сейчас он сам не свой, но согласиться на такое, даже просто разыгрывать перед Максом и Мирой, чтобы последнюю этим еще и уколоть — невероятная ошибка.
— Нет, Белов. Ты меня завтра еще поблагодаришь за отказ, — я постаралась говорить как можно мягче.
Он просто пожал плечами, не выразив недовольства. И сам понимал, что идея тупая. Смотрел рассеянно куда-то в сторону, наверное, придумывал новую глупость, лишь бы чем-то занять мысли.
— Хочешь кофе? — предложил без особого энтузиазма. — Я схожу куплю.
У меня в сумке затрещал телефон, поэтому я согласно кивнула, а потом с тоской проводила его взглядом. Чем же помочь этому придурку еще? Просто буду сидеть и слушать, даже если он ничего больше не станет говорить. Пусть знает, что не один. Хотя бы это.
На дисплее высветилась надпись, заставившая мгновенно забыть о Белове.
— Да, Макс.
— Привет. Не занята?
— Нет, говори, — я не пыталась быть холодной, просто мозг вместо мыслей выдавал каждую подробность вчерашнего вечера. И нервы задребезжали, призывая одновременно плакать и улыбаться.
— Я не знаю, как нам теперь с Костей быть. Ни мне, ни Мире не нравится, что на этом и дружбе конец. И я не представляю…
Так вот он о чем. Тоже беспокоится. Я даже не нашла в себе сил удивиться — для Макса Белов был другом, в этом сомнения уже давно пропали. Да и Мира сейчас, очевидно, рвет и мечет.
— Я с ним сейчас. Не волнуйся, Макс, он переживет. Просто сейчас… ему лучше не видеть твою сестру. Временно. А там посмотрим.
— Где вы? — зачем-то спросил мой самый важный собеседник.
— Да тут, в парке. Белов за кофе ушел, я передам, что ты звонил. Думаю, ему это важно.
Я прямо физически ощутила, что Макс на том конце напрягся, будто чем-то недоволен или глубоко задумался. И даже в голосе это прозвучало:
— Я правильно понимаю, что теперь мы разделимся? Я всегда буду на стороне Миры, Костя с Мирой воздухом одним дышать не может, а ты, добрая душа, будешь обязана его поддерживать?
Уверена, об этом подумал уже каждый из нас. Но я хотела надеяться на лучшее:
— Макс, все будет хорошо. Он успокоится… и да, ему необходима моя поддержка. А потом, когда они смогут нормально поговорить, все со временем наладится. Ты не представляешь, как быстро он приходит в себя! Уже почти как живой.
— Ладно, — согласился он. — Я позвоню ему позже, а ты позвони Мире. Давай вместе сделаем так, чтобы у этих двоих не осталось выбора? Пусть опять трахаются или дерутся, мне лично без разницы. Мира… — он замешкался, — очень переживает из-за произошедшего. Она не хочет терять друга. В самом деле, она просто не понимала, чем конкретно рискует.
— Хороший план, товарищ генералиссимус, — я даже усмехнулась. Макс всегда будет делать то, что лучше для его сестры. Даже если Белова придется заставить силой вернуться в наш круг.
— А ты сама как? — голос его вдруг стал тихим, привычно обволакивающим.
— А что я? — попыталась сопротивляться давлению, которое ощущала даже на таком расстоянии от него. По телефону это было сделать все же легче.
— Я про нас. Мы с тобой что будем делать? Может, встретимся сегодня, поговорим? Я приеду…
Знаю я его разговоры. Если я даже после этого готова бежать к нему, то при личной встрече никаких разговоров не получится. По крайней мере, не тех, что пошли бы мне на пользу. А сейчас я невероятным усилием воли могла собраться:
— Нет никаких «нас», Макс. Извини. Я не хочу этого всего.
— Даш, — голос такой же тихий, но появился нажим. — Давай поговорим лично?
— Не хочу! — почти крикнула я. Сознание колыхнулось в сторону режима «реветь, как дура». — Говори сейчас все, что хочешь. Сейчас!
Думаю, это было правильное решение. Дающее мне хоть какую-то свободу мысли.
Макс усмехнулся, но в голосе улыбки не слышалось:
— Что ты хочешь услышать? Что я хочу затащить тебя в постель? Верно. Но собираюсь обойтись без этого, — я молчала, не зная, что ответить. — Или что, Даш? Что нам с тобой можно разойтись сейчас в разные стороны?
— Не знаю, — выдавила, уже сильно сомневаясь, что выбрала подходящий момент для такого разговора. — Макс, не дави так, я прошу.
— Я не могу не давить на тебя, Даша! — это был уже совсем не его голос. Еще не кричит, но уже и не спокоен. — Я согласен быть твоим другом, хочешь?
Это был точно выверенный выпад, ведь скорее я, а не он, не способна воспринимать его, как друга. Просто невыносимо сложно быть с ним рядом и не думать о том, как хочу к нему прикоснуться. При этом зная, что он думает о том же. Взаимность — самая разрушительная сила на свете! Когда два по отдельности контролируемых колебания создают резонанс, который стократно мощнее, чем каждое из них. Мы никогда не сможем быть друзьями, слишком сильная амплитуда, и это он хорошо понимает, поэтому и говорит так.
— Даш, — голос все еще чуть повышенный. — Я прошу, скажи, чего ты хочешь сама.
Я хотела снова промолчать, но потом выдала совсем-совсем тихо:
— Любви. Глупо, да? — глаза уже полностью закрыло туманом.
Он шумно вздохнул, потом заговорил, стараясь вернуться в свой привычный тон:
— Об этом надо с глазу на глаз говорить, а не по телефону… — не дождался моего ответа. — Даш, ну хорошо. Может, это и есть любовь? Откуда же мне знать? Она не будет нормальной, как у всех, но может, это максимум, на что я способен? Для меня почему-то очень важно получать твою реакцию. Я поэтому и давлю так, потому что из тебя настоящие эмоции можно только под давлением выбить.