Корсаков схватился за посох. Вскочил на ноги, лицом к источнику звука. Хватило сообразительности перешагнуть через костер, поставив огненную преграду между собой и незваным гостем.
«Только бы не звероящер какой-нибудь!» — хихикнула в голове глупая мыслишка.
Кусты с треском раздвинулись. На поляну выползло мохнатое бесформенное существо, ростом с теленка. Оно постояло, прячась в сумраке. Потом гнусаво вскрикнув, распалось на три части. Каждый комок, переваливаясь и шурша травой, пополз к огню.
Корсаков напрягся. Непонятно что, возможно даже не имеющее отношение к животному миру, достаточно разумно брало его в клещи. Он резко нагнулся, выхватил из костра самую крупную корягу.
Ближайший ком вступил в круг света. Из-под груды ветоши на Корсакова глянули мутные глаза. Пламя высветило изрезанное морщинами лицо. Опиралось человекообразное существо на толстую палку с мощным набалдашником на конце. Рука, сжимавшая палку, выглядела вполне человеческой. Правда, не знающей горячей воды и мыла.
Два других мохнатых существа, откинув с голов накидки, тоже показали свои человеческие морды. Именно морды, потому что обезображенные коростами и шрамами лица иначе назвать язык не поворачивался.
От гостей кисло пахло бомжами. Тягучий и тошнотворный запах этот Корсакову был хорошо знаком. И опыт общения с обитателями клоаки жизни подсказывал, что бомж, конечно же, человек. Но порой уже наполовину — затравленный зверь.
— Что буркалы выкатил, срань господня? — суровым голосом обратился он к тому, что выполз на свет первым.
Обвешанные всяческой рванью существа переглянулись.
Тот, в ком Корсаков опознал старшего, издал нечленораздельный чавкающий звук. Резко смахнул с себя рванную накидку.
Пламя осветило его лицо, почти до глаз заросшее бородой. Волосы на голове были заплетены в косички: две спускались с висков, одна змеей сползала по затылку. Густые брови нависали над глазницами, почти скрывая блеск глубоко запавших глаз. На мужчине были широкие бесформенные штаны неопределенного цвета, рубашка с завязками у горла и меховая жилетка. Мех ее вытерся, как на лишайном псе; остались клочья шерсти, торчащие жалкими островками среди засаленной кожи.
Растревожив пламя костра, слетала ветошь с двух оставшихся существ. Танцующие блики выхватили из полумрака фигуру мужчины и женщины.
Женщина была молодой, но убогой, со впалой грудью, сухими плетями жилистых рук. Лицо обезобразил бордовый нарост, свисавший с нижней губы и бугристой пеной облепивший подбородок. Одежда ее состояла из синего цвета юбки с остатками золотого шитья и холщовой рубахи с оторванными рукавами.
Второй мужчина был самым страшным в компании. На месте носа у него зияла дыра с рваными краями, правый глаз залеплен сочащейся гноем лепрой, рот с напрочь отрезанными губами щерил щербатые зубы. Волос на черепе было еще меньше, чем шерсти на жилетке вожака. На теле болтался камзол неопределенного цвета. Штаны он соорудил из двух мешков, соединенных на живую нитку. Живот у мужчины был впалый, как у отощавшего волка.
Бомжей такой степени запущенности Корсакову встречать не доводилось.
— Так, срань господня, вам тут делать не фига! — объявил он.
Для пущей доходчивости угрожающе махнул пылающей головешкой.
Женщина ткнула в Корсакова скрюченным пальцем.
— Le sorcier! Tuer le sorcier![29]
Визгливый голос болью ввинтился в уши Корсакова.
— Да заткнись ты, уродина! — выкрикнул он, крест на крест отмахнувшись головешкой.
— Il fait de la sorcellerie![30] — завизжала женщина
Корсаков сделал выпад, как в фехтовании, огнем отпугнув уродину.
Вожак шамкнул, залив бороду слюной. От локтя до кулака размазал слизь по руке. Утершись, перевел дубину в боевое положение.
Второй мужчина радостно заморгал единственным глазом. Сунул руку за спину и вытащил меч, перекованный из косы. Женщина, как рассерженный индюк, затрясла бородавчатым наростом на губе. Плюясь проклятиями, судорожно цепляясь за узлы, сорвала с пояса веревку. К обоим концам ее, оказалось, были привязаны по стальному крючку. Со свистом прокрутив свое оружие над головой, женщина первой ринулась в атаку.
Корсаков шагнул ей навстречу. Футбольным ударом взбил угли и золу из костра, швырнул точно в лицо женщине. Она с воем отпрянула. Космы и юбка покрылись язычками пламени.
С разворотом уйдя с линии атаки одноглазого, Корсаков уклонился от летящего в живот меча. Провернул в воздухе посох, вспугнув вожака, и обрушил удар на спину безглазого. Тот хэкнул и подломился в коленях. Пинком в зад Корсаков послал его под ноги вожаку. Секунды заминки вожака хватило Корсакову, чтобы наотмашь врезать посохом ему в висок. Вожак выдул кровавый пузырь из распахнутого рта и выронил дубину. Безглазый нечленораздельно заголосил, пытаясь отлепиться от вожака. Корсаков, упав на колено, горизонтальным ударом врезал ему в позвоночник. Раздался громкий треск, словно ветка хрустнула. Крик безглазого оборвался.
Он обморочно рухнул на спину. В скрюченных пальцах осталась рукоять самодельного меча. Корявое лезвие влажно блестело от крови.
Вожак, раскорячившись на кривых ногах, продолжал стоять, схватившись за живот. Он судорожно хватал распахнутым ртом воздух. А сквозь пальцы сочилась кров. Из огромной раны в животе с пукающим звуком выползали сиреневые змеи кишок.
Корсаков с брезгливой яростью прицельно врезал в горло вожака, оборвав его страдания.
Женщина каталась по земле, не в силах сбить с одежды и волос пламя.
Одноглазый дернулся всем телом и затих, меч вывалился из его рук. Корсаков поднял уродливое оружие. Удобнее перехватил рукоятку. И метнул меч в копошащуюся в траве уродину. Клинок легко, по рукоять, вошел в впалую грудь ведьмы, пригвоздив ее тело к земле.
Свербящий крик, сверливший ночь, оборвался.
Корсаков обвел лихорадочным взглядом поляну.
— И что дальше? — спросил он сам себя.
Как ответ, где-то за лесом ударил колокол.
* * *
За лесом ударил колокол. Один раз. Словно ветер потревожил язык или звонарь случайно тронул веревку.
— Откуда здесь колокол? — подумал Корсаков.
И открыл глаза.
Солнечный день. Сочная зелень травы, крапчато белые стволы берез. Прозрачные, трепещущие листья на хлестких ветках. Ветер пах лугом и близким человеческим жильем.
За редкими деревьями на краю рощи белела часовенка. Золотой крест ярко горел на фоне низких грозовых туч.
Корсаков с истово перекрестился.
Глава двадцать первая
Порыв ветра ударил в спину и толкнул через порог.
Мария, услышав грохот захлопнувшийся двери, вздрогнула. Заторможено обернулась.
— Игорь?!
Корсаков прислонился к косяку. Ноги уже не держали.
В кухоньке вкусно пахло едой и дымком печи. На столе остатки обеда. Судя по изобилию закусок и сервировке того, что осталось нетронутым в тарелках и глиняных плошках, — обед был не обычный. На подруге Ивана была серая холщовая юбка и белая вязанная кофта. Аккуратно прибранные волосы покрывал белый платочек.
— Мария… Иван дома?
Мария женским жестом поднесла сжатый кулачок ко рту. С немой болью в глазах смотрела на Корсакова.
А он медленно оседал, шкрябая плащом по косяку.
Она успела подхватить его под локоть, помогла дойти до табурета.
Корсаков рухнул на него, устало отвалился к стене. Снял с головы «стетсон», уронил на пол.
— Что случилось, Игорь? — прошептала Мария, опустившись перед ним на корточки.
— Случилось… — едва шевеля мертвым языком, повторил он.
Потянул носом. С трудом сглотнул слюну. От запахов еды вдруг проснулся волчий аппетит. Он даже не мог вспомнить, когда и что ел последний раз. Живот подвело от боли.
Мария, словно угадав, стала подвигать к нему плошки с салатами и тарелки с закуской.
— Ешь, ешь! Господи, что же ты с собой творишь? — запричитала она. — Сейчас горячего дам. Еще не остыло.
Она метнулась к плите, загремела посудой.
— Вот. Господи…
Она поставила перед ним миску с тушеной картошкой.
Увидев сочные куски мяса, Корсаков застонал. Схватил вилку и стал жадно поглощать, обжигаясь, давясь и чавкая.
Мария молчала.
Забив первый голод, Корсаков придвинул салат-оливье. Всегда его ненавидел, называя «окрошкой из остатков завтрака под майонезом». Но сейчас захлебнулся слюной, такой вкуснятиной он ему показался.
— Иван… где? — пробормотал он с набитым ртом.
— Батюшку провожать пошел. Сегодня колокол на звонницу подняли. Осветили, как полагается. Батюшку обедом угостили. — Она всплеснула руками. — Ой, ну я безмозглая!
Она наклонилась и достала из-под стола початую бутылку вина. Развернулась, не вставая со стула, взяла с буфета рюмку. Дунула в нее, поставила перед Корсаковым.
— Иван не стал, мы с батюшкой чуть-чуть пригубили. А тебе сейчас надо. Как лекарство. Ты ешь, ешь, я налью.
Мария вытащила пробку и стала лить в рюмку густой красный кагор. Пахнуло лечебными травами, сладкой горечью и чуть-чуть гречишным медом.
Рука Марии дрогнула, струйка вина соскользнула со стенки рюмки. На скатерти расплылось кровавого цвета пятно.
Корсаков зажмурился. Вилка выпала из пальцев.
— Что с тобой? — словно издалека долетел вскрик Марии.
— Ты зачем взяла карты, Мария? — мертвым голосом произнес Корсаков.
— Вот в чем дело…
Бутылка со стуком опустилась на стол. Теплые пальцы сжали запястье Корсакова.
— Игорь, очнись! Игорь, слышишь меня? Очнись!!
Он с трудом открыл глаза.
* * *
— И ты подумал, что я взяла их? Впрочем, логика понятна. Решил, раз человек так много знает о масонах и герметических орденах, то просто не удержится и прикарманит такой раритет. Да, Игорь?
Анна наискосок мерила нервными шагами кабинет. Корсаков сидел в кресле Ивана, устало вытянув ноги.
Спрятав кисти рук в рукава вязаной кофты, Мария встала напротив него. Наклонив голову к плечу, ощупала лицо Корсакова долгим взглядом.
— Игорь, в том-то все и дело, что я знаю достаточно, чтобы опасаться даже прикасаться к таким вещам! — с укором произнесла она.
За окнами стих ветер. Установилась гнетущая предгрозовая тишина. Воздух в кабинете, казалось, превратился в густой прозрачный кисель.
— Зачем же меня погнали сюда? — спросил Корсаков.
— Кто?
Он вспомнил Рэдерика, замахнувшегося на него стальным кнутом.
— Не важно.
Анна вздохнула. Замолчала, глядя в пол.
— Игорь, есть иная причина, — глухо произнесла она. — Мне кажется, что карты — лишь повод.
Корсаков разглядывал свои пальцы. Оказалось, они хранят память о тяжелой рукояти боевого меча, о шершавом посохе, о грубо выточенной рукоятки кишкореза, переделанного из косы. Можно было бы легко уговорить себя, что все привиделось, приснилось, явилось в алкогольном мороке. Если бы не эта память, сгустившаяся в суставах пальцев.
— Игорь! — окликнула его Мария.
— Да? — Он нехотя очнулся от раздумий. — Я слышал, карты — это повод. Но без них мне не жить. Такой вот расклад.
— Вы, кстати, раскладывали их?
Корсаков кивнул.
Анна тяжело вздохнула и покачала головой.
— И не помнишь, как легли карты?
— Не-а.
Мария отвернулась к окну. За стеклами в сгустившихся ранних сумерках замер парк. Ни один листок не дрожал. Жуткая, неестественная тишина давила на уши.
— Гроза будет страшная. Батюшка сказал, сегодня День Всех святых. Особый день.
Она резко развернулась.
— Игорь, вам страшно?
Корсаков покачал головой. На сердце, действительно, лежала корка льда.
— И у вас нет никакого предчувствия? Будто земля вот-вот разверзнется под ногами.
— Уже на самом дне, — ответил он.
Анна подошла к столу. Передвинула стопки папок.
— Подойдите сюда, Игорь.
В ее голосе прозвучала странная нотка, заставившая Корсакова подчиниться.
На каменных ногах он подошел к столу. Взгляд упал на цветную фотографию, лежавшую поверх чертежа.
Снимали на парадной лестнице имения. Стройная девчонка, оседлав гранитного льва, задорно смеялась в объектив.
«Анна!»
— Это дочка нашего заказчика, — пояснила Мария. — Хорошая девочка. Со странностями, конечно. Но душа у нее добрая.
— Я знаю, — обронил Корсаков.
Мария опустила его руку, заставив положить фотографию на место.
— Я вам не это хотела показать. Вспомните, что самого невероятного произошло несколько дней назад. Ну, перед тем, как началась чертовщина. Игорь, это очень важно!
Корсаков с трудом оторвал взгляд от Анны на фото.
Первое, что пришло в голову, была встреча с Анной. Но, немного подумав, он решил, что ничего невероятного в их встрече не было. Результат броуновского движения разнополых особей в пробирке большого города.
— Если трудно, просто вспоминайте все подряд, — нетерпеливо подсказала Мария.
— Жук… Жук появился. И попросил достать старую картину.
Мария вскинула голову, заглянула в глаза Корсакову.
— Особенную картину?
— Как сказать… — Корсаков пожал плечами.
Мария раскрыла папочку.
— Эту?
Корсаков с удивление увидел широкоформатную фотографию «Знаков».
Бумагу уже тронуло временем, но можно было отчетливо рассмотреть каждую снежинку, парящую сером небе.
— Откуда она у вас?
— Из архива Ивана. Когда вы уехали, я упросила показать ваши работы. Очень интересно стало, что и как видит такой человек. И еще предчувствие…
Она коснулась руки Корсакова.
— Игорь, это необычная для вас картина, правильно?
Корсаков кивнул.
— Никто не въехал. Даже я иногда не соображу, откуда мне в голову пришло такое.
— Так я и думала.
Мария достала из-под фотографии лист кальки, испещренный карандашными точками и черточками. Наложила на падающие снежинки.
— Видите?
Точки совпали со снежинками. Черточки сложились в угловатые значки.
— Вы эти знаки рисовали?
— Да ничего я не рисовал! Просто… Не могу объяснить. Само собой получилось.
Мария достала из папки машинописный лист. На нем были четко прорисованы все те же знаки.
— На картине некий текст, зашифрованный шифром тамплиеров, Игорь, — прошептала Мария. — Можете мне верить. Завещание Белозерского, о котором я вам рассказывала, написано такими же знаками. Я скопировала текст и попыталась расшифровать…
Корсаков обеими руками уперся в стол. Несколько секунд боролся с головокружением.
— Вам плохо, Игорь?
— Читайте! — сквозь сжатые зубы, процедил он.
* * *
«Исполнится срок, и явится Совершенный.
Он сломает печать в ночь на День Всех святых.
И восстанут все силы Ада, и смешаются все силы земные.
Грозе великой быть на Москве.
Братья, внемлите!
Пусть степной лис вновь напьется из Белого озера.
И тогда тот, кто отрекся от Монарха и был готов спасти Монарха,
Обретет силу великую.
Он возьмет в руку Копье Судьбы, покорит Ад, спасет мир человеков
И бросит вызов Небесам.
Внемлите и исполните, братья,
Ибо такова воля Светоносного!»
* * *
— Игорь, вы меня слышите?
Мария затрясла его за плечо. В голове горячей жижей плеснулась боль.
— Да, — выдохнул Корсаков. — Что это за бред?
— Это предсказание.
— А я-то тут причем! — простонал Корсаков.
Мария провела теплой ладонью по его щеке. Заглянула в глаза.
— Вы разве не знаете, что такое корсак? Степной лис.
Корсаков уставился на листок, покрытый угловатыми значками. Между строчек шифра шли аккуратные строчки почерка Марии.
«И тогда тот, кто отрекся от Монарха и был готов спасти Монарха,
Обретет силу великую…»
За окном вдруг вспыхнул яркий прожектор. Длинные тени вытянулись на полу.