Они оба разом повернулись.
Сноп света обжег глаза.
Огненный шар прилип к стеклу. Растекся слепящим ртутным свечением. Загустел фосфорной переливчатой каплей на внутренней стороне стекла. Разбух, надувшись дрожащим пузырем, втянув в себя все свечение.
Пузырь жидкого огня, плавно покачиваясь, поплыл по комнате.
— Не шевелись, — прошептал Корсаков.
Молния дрожала в центе кабинета, словно елочный шарик, подвешенный на ниточке.
Резкий электрический свет высветил каждую морщинку и складочку на бледном лице Марии. В расширенных зрачках горели два отблеска яркого огня.
Завораживающе медленно, молния поплыла к парализованным страхом людям.
Корсаков краем глаза заметил, что волосы Марии сами собой вздыбились в дикий начес. Между сделавшимися жесткими локонами трепыхало фосфорное свечение.
Молния прошла мимо них, обдав острым запахом озона и прощекотав по коже колючим озоновым облачком.
Электрический, яркий, как вспышка сварки, свет упал на бумаги.
— Не шевелись! — прошептал Корсаков, уловив судорожное движение Марии.
Сначала густо почернели угловатые значки шифра. Потом сквозь них проклюнулись крохотные язычки пламени. Лист бумаги стал потрескивать, шевелиться и от краев наливаться желтизной. Вспыхнул. В секунду превратился в черную пепельную пленку.
Следом калька сама собой смялась в комок. Вспыхнула бесцветным пламенем. Паутинка пепла рассыпалась в мелкую пыль.
Глянцевый лист фотографии вспучился, пошел черными коростами. Они с треском лопнули, выплюнув языки огня.
Шар задрожал, источая густой озоновый запах и едва слышимый комариный писк.
«Вот и решение всех проблем», — отрешенно подумал Корсаков.
В глубине дома бухнула дверь. Загрохотали тяжелые шаги.
— Эй, есть кто живой? — прокатился бодрый бас Ивана.
«Не-е-ет!!!» — так и не успел закричать Корсаков.
Молния по ломанной траектории рванулась к открытым дверям. С воем ворвалась в темный коридор.
Магнием полыхнула вспышка. И тут же тугая взрывная волна ударила в уши, сбила с ног и жестоко швырнула на пол.
Корсаков потянулся, на ощупь, к глазам прилипла непроницаемая темень, нашел тонкие пальцы Марии. Сжал.
И соскользнул в гулкую пропасть…
* * *
«…Нам светила луна.
Белой акации ветви душистые
Ночь на пролет нас сводили с ума.
Боже, какими мы были наивными…»
«…Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума.
Боже, какими мы были навивными…»
Глава двадцать вторая
Гроза, просыпавшись на имение скупым дождем, покатила к Москве.
Корсаков не мог оторвать взгляда от клубящихся черных туч с мертвенно-белыми подпалинами. В их сизых брюхах то и дело вспыхивал мутный электрический огонь. Казалось, что небеса кипят страшным колдовским варевом. И вот-вот исторгнут его на обреченную землю.
Злой, порывистый ветер хлестал парк. Деревья стонали. Сбитую листву охапками подбрасывало в воздух, закручивало в шелестящих водоворотах. Редкие капли дождя холодом клевали в лицо. Заметно похолодало. Лето в одночасье кончилось, пахнуло ранней ненастной осенью.
«А наше северное лето — карикатура южных зим», — вспомнилось из Пушкина.
Корсаков поднял воротник плаща.
«Какая русская судьба случилась у этого эфиопа, — не к месту и не ко времени подумал он. — Карты, бабы, на службу забил, невыездной пожизненно, с начальством на ножах, с императором на „ты“, долги, киндеров полный дом, жена с чесоткой в одном месте… И иностранец-педераст подстрелил. Вот так! У нас — только так. Иначе стихи не пишутся. И картинки не рисуются».
Он привалился задом к капоту «Нивы».
«Бог мой, как же я устал! Кто пристрелит, только спасибо скажу!»
Хлопнула дверь. На бегу кутаясь в плащ, на тропинке показалась Мария. Бежала, смешно, по-девчоночьи угловато, перепрыгивая через лужи.
— Вот, нашла! — Она показала Корсакову связку ключей с мерседесовским брелоком.
Он протянул ладонь.
Мария отрицательно покачала головой. Взгляд сделался по-учительски строгим.
— Я с вами
— А Ивана на кого оставите?
— С ним все в порядке. Обычный шок. Проспит до утра, завтра будет огурчиком.
— Не уверен, — с сомнением протянул Корсаков.
В кабинете взрывом разметало бумаги, перевернуло стол, даже монолитные ванькины кресла расшвыряло, как табуретки. Вынесло стекла и запорошило тонким графитовым пеплом стены и потолок. В коридоре, где молния едва не прошила Ивана, стены изрисовало черными разводами, словно кто-то спьяну побаловался паяльной лампой. Как обошлось без жертв, Корсаков так и не понял. Взрыв был такой, словно швырнули гранату. И самое странное, что вся посуда на столе в кухоньке осталась целой. Да и остальные комнаты в доме практически не пострадали.
Мария поджала губы.
— Игорь, я с прошлым мужем так намучалась, что в мужских болячках разбираюсь лучше любого врача. Поверьте, стакан валерьянки — это все, что требовалось. Ваня много работал, почти не спал. Сильный стресс — и его опрокинуло. Ничего страшного.
— Когда молния бьет, разве не страшно?
Мария пожала плечами.
— Вы же сами видели, у Ивана никаких признаков поражения током. Значит, и паниковать нечего.
Она вставила ключ замок двери.
— Я сам доберусь.
— До первого поста ГАИ, — парировала Мария.
— А вы мне доверенность черкните!
Мария, возясь с замком, бросила на него укоризненный взгляд.