Корсаков свободной рукой закрыл остекленевшие глаза рыцаря.
По одному, выпрямляя, как гвозди, разогнул мертвые пальцы. Снял с белой кисти петлю. Подхватил тяжелую рукоять боевого хлыста. Выпрямился. Длинный чешуйчатый язык хлыста вытянулся из-под груды тел.
Корсаков медленно обвел взглядом поле боя. Готический зал был завален трупами. Тела в боевых доспехах лежали вперемешку с тушами монстров, словно сошедшими с полотен Валледжо. Из кучи тел, на которой распростерся Рэдерик косо торчало древко знамени. Черно-белое полотнище, священный Бонсеан рыцарей Храма, поникнувшее и заляпанное кровью, до пояса укрывала тело погибшего воина.
В груди Корсакова вспыхнул белый огонь ярости.
Гортанно вскрикнув, он взмахнул кнутом и обрушил страшный удар на распростертые у ног тела.
В глазах полыхнуло белое пламя. Сердце обмерло и гулко ухнуло в пустоту.
* * *
Громкий, требовательный пиликающий звук вытащил из оцепенения.
Корсаков покачнулся. Чешуйчатый язык хлыста свился змеей и острыми шипами проскреб по полу.
Квартира была пуста. И совершенно нетронутой. Будто и не было ничего. Под потолком горел китайский фонарик, освещая мирное гнездышко молоденькой девушки.
Громко пиликал телефон под тахтой.
Корсаков устало плюхнулся на постель. Снял трубку.
— Вы зря тратите время! — раздался раздраженный голос Магистра.
Корсаков сглотнул ком в горле.
— Рэдерик…
— Я знаю! Как и то, что у вас осталось всего два часа. Точнее, сто десять минут.
Корсаков неожиданно для себя рассвирепел.
— Да?! А сколько осталось у вас, уважаемый? Что будет, если я на все забью и больше ни шагу не сделаю?
Магистр громко задышал в трубку.
— Только не лопнете от злобы, дядя! — добавил Корсаков.
— Нет, я не буду вам угрожать, не надейтесь, — ровным голосом произнес он. — Вы же видите, что творится. Мы уже еле сдерживаем силы, которые вы разбудили. Думаете, что ураган случился просто так? — Он выдержал паузу. — Отбросьте сомнения и действуйте. Теперь вас ничто не остановит.
— Откуда такая уверенность? — со злой иронией спросил Корсаков.
— Вы получили
Борода заухал счастливым филином. Корсаков поморщился.
— Меня никто не искал?
— Было дело, — кивнул Борода. — Телка одна. Два раза тебя спрашивала.
— Как выглядит?
— А как все малолетки. Но эта породистая такая… Она, кажись, с Владом раньше тусовалась.
— Ладно, я пошел. Брошу взгляд на пепелище. Спасибо за пиво.
Корсаков пожал руку Бороде и стал спускаться вниз.
— Эй, Черный Лис, — арбатским прозвищем окликнул его Борода.
Корсаков оглянулся.
— Участковый наш — того.
— В смысле?
— За «Домом книги» нашли. Говорят, инфаркт.
— Учту, — обронил Корсаков.
Пробираясь сквозь тусующуюся толпу, он кивком отвечал на приветствия знакомых, отводил взгляд от заинтересованных, глупо подведенных, глазенок неформалок, старался не протереться плащом о дорогую одежду приличных граждан, решивших вкусить арбатской цыганщины.
Гитарист, ежевечерне ублажающий публику роковыми аккордами и неакадемическим тенорком, подкрутил ручку на усилителе. Ударил по струнам. Толпа одобрительно загудела. Начинался бесплатный концерт.
— «Смок он зе вотер» давай! — крикнул кто-то из толпы.
Музыкант улыбнулся и потряс кудлатой головой.
— «Маленькую лошадку»! — потребовал писклявый девичий хор.
Музыкант закрыл глаза. Пальцы забились в струнах. Его подружка потянула ко рту микрофон.
Корсаков пробился наверх. Вдохнул полной грудью свежий, совершенно не по-московски свежий воздух. Пахло полем, впитавшим дождь. Мокрой древесной корой. Горечью тополиного сока.
Небо очистилось. Сияло темно-синим отмытым стеклом. Над горизонтом, там, куда закатилось солнце, прозрачно-голубым сполохами горела зарница.
Часы на башенке у дороги, стилизованной под лондонский Биг Бен, показывали пять минут двенадцатого. Пятьдесят пять минут до полуночи.
Корсаков остановился. Где искать Анну он не представлял. И где теперь его новый дом понятия не имел.
Из трубы перехода вырвался тонкий, нервно ломкий голос певицы.
Он был добрым.
Он плакал встречаясь со злом.
Он хотел меня взять
и укутать теплом
Я ж пред ним
не открыла застывшую дверь
Я сказала ему:
«Не теперь».
Говорили потом,
что он быстро старел.
Черным стал,
позабыв что когда-то был бел.
Что из дома, где жил ангел мой,
Вышел черт, черный дикий, хромой…
С надрывным стоном лопнула басовая струна.
— Не теряй время, она тебя ждет, — раздался за плечом металлический голос.
Корсаков оглянулся.
Очередной блондин плакатно улыбался ему. По пластмассовым губам стекала кровь. Капала с подбородка на белую рубашку. Красная на кипейно-белом.
Блаженно закатив глаза, блондин опал на колено. Между лопаток торчало оперение арбалетной стрелы.
«Анна!»
Корсаков бросился вперед, едва не угодив под машину.
Арбат встретил торжественной чистотой вымытой до блеска мостовой. На стальных канделябрах столбов лучисто горели фонари.
* * *
Ноги сами принесли его к особняку. Он не мог объяснить, почему так получилось. Просто чувствовал, цепь событий должна замкнуться именно здесь. Где в черном кабинете сто четырнадцать лет дожидались своего часа карты Таро. Где была сломана
— Он был добрым.
Он плакал встречаясь со злом.
Он хотел меня взять
и укутать теплом…
Тонкий, хрустально чистый голос плыл сверху.
Корсаков пересек зал и бросился вверх по лестнице на второй этаж. Здесь уже кто-то снес перегородки. И прямо с лестницы открывался вход в просторное помещение.
— Кто здесь?!
— Анна… Бог мой, — выдохнул Корсаков.
На него налетел теплый, душащий вихрь. Корсаков едва устоял на ногах. Кольцо рук замкнулось на его шее. Жаркий поцелуй залепил рот.
Он прижал к себе вздрагивающее от немых рыданий гибкое тело Анны.
«Вот и все. Вот и все!»
Сердце его билось гулко, с каждым разом все медленнее и медленнее.
Она оторвалась от него. Провела ладонью по глазам.
— Ты плачешь?
— Дождь. Это дождь, — прошептал он. — Мужчины не плачут. Они молча стареют и тихо умирают.
Анна ящеркой вывернулась из его рук.
— Смотри, что я придумала, — задыхающейся скороговоркой зачастила она. — Это сюрприз. Только боялась, что ты не придешь. Звонила домой, а тебя там нет. Уже не знала, что подумать.
Она чиркнула зажигалкой.
В темноте вспыхнул янтарно-красный язычок свечи. На полу один за одним стали распускаться огненные цветы. Оранжевые, медовые, агатово-красные, изумрудно-зеленые. Светильники из сколотых бутылок залили комнату цветными, трепетными всполохами.
— Здорово?
В центре сияющего круга замерла тонкая фигурка в белом платье. Волосы, взбитые в высокую прическу, купались в янтарном огне. Анна провернулась, раскрутив юбку. Свечи вспыхнули с новой силой, волна цветного огня ударила о стены, захлестнулась под потолок.
— Здорово же, да?
— Анна…
Корсаков почувствовал, что больше не может сделать ни шага.
Она подбежала к нему, потянула за руку через огненный круг. Развернула и толкнула в кресло. Мягко вздохнули кожаные подушки.
— Удобно? — спросила Анна. — Теперь оно твое. Будешь в нем отдыхать после работы. И думать о вечных ценностях. То есть обо мне.
Корсаков погладил ладонью резной подлокотник.
— Откуда оно здесь?
Анна уселась на корточки у его ног.
— Ай, дырку в стене кто-то пробил. Там и нашли. Еще столик ломберный и секретер. Поделили по-братски. Что с моим папахеном в принципе невозможно. Я выкричала себя кресло, он забрал остальное.
— Не понял, причем тут папа?
— Ой, да он в каждой круглой дырке квадратной затычкой работает! Особняк этот, оказывается, на свою «чебурашку» оформил.
— На что?
— «Чебурашку». Ну, подставную фирму.
— Ничего не понимаю!
— Ай, не заморачивайся! У богатых своя жизнь, у тебя своя. У него какие-то напряги с мэрией. То ли мало дал, то ли не тому… Не суть важно. Главное, что все работы здесь заморожены до весны, как минимум. Короче, пользуйся.