— В смысле?
— Ты здесь теперь охранником работаешь. Круглосуточным. С правом проживания. Твой сквот же сгорел, так? Как папахен, урод, и накаркал. Вот и пользуйся.
— Невероятно… И с чего он так расщедрился?
— Уговаривать надо уметь, — с лисьей улыбочкой ответила Анна. — Потом ему пару картинок подаришь, он до потолка прыгать будет. Такой вот уговор. Я еще вчера хотела тебя обрадовать. Но решила навести порядок и устроить тебе праздник. Я молодец?
Анна вспрыгнула ему на колени. Завозилась котенком. Уткнулась носом в ложбинку под ухом.
— Ты меня любишь? — прошептала она.
— Анна, ты у меня ничего не брала?
— Не-а.
— Неправда.
— Правда!
— Я потерял очень дорогую вещь. Теперь у меня крупные проблемы.
— Вот я ее и припрятала, чтобы не было проблем. Кто же такой раритет в кармане носит? Или менты отберут. Или… В смысле, пропьешь. Ой, а что это у тебя?
Анна потрогала рукоять хлыста, болтающуюся на петле, захлестнутой на правой кисти Корсакова.
— Средство для воспитания малолетних воровок.
— Ой, как страшно! Садо-мазо со мной не катит, учти.
Она перегнулась через подлокотник, нашарила под креслом сумочку.
Щелкнул замок. Анна вновь прильнула к груди Корсакова.
В его ладонь легла колода карт. Показалось, что держали их в холодильнике, настолько ледяным был плотный картон.
— Странные они у тебя. Карты.
— Знаю.
— Это Таро Бафомета. Мне бабушка о таком рассказывала. Откуда они у тебя?
— Нашел. Теперь надо вернуть хозяину.
Корсаков раздвинул карты веером, поднес к свету. Сложил и сунул в карман.
— Ты, надеюсь, не пробовала ими поиграть?
— Что я — дура ненормальная.? Бабушка, слава богу предупредила, один расклад — и вся жизнь сделана.
— Кто она у тебя, бабушка?
— Ведьма.
— Правда?
Она кивнула, рассыпав по его лицу локоны, пахнущие пачулями и горьким миндалем.
— Да. Я тоже ведьма, только маленькая еще.
— Ведьмочка.
Корсаков положил пальцы на ее затылок и едва не захлебнулся от нежности. Долго ждал, пока не успокоится сердце. Свет поплыл в глазах, полных жгучей влаги.
— Побудь со мной, Анна. Неделю. Или год. Сколько выдержишь. Но не оставляй меня сейчас.
— Глупый. Я хочу быть рядом всю жизнь.
— Так не бывает.
— А у нас получится!
— Возможно…
Он прижал к себе Анну, так, что в своей груди услышал мерные удары ее сердца.
«Вот и все, вот и все, вот и все», — в унисон выбивали сердца.
На крыльце загрохотали, зашаркали и заскребли шаги. В нижний зал вломилась целая толпа. Шалая и возбужденная.
— Вот и все, — прошептал Корсаков.
Анна вздрогнула. Попыталась оторваться от него. Корсаков удержал.
— Не бойся.
Стальная змея хлыста, дрогнула хвостом и замерла, готовая в взвиться в смертоносном прыжке.
А из темноты уже наплывал рой колеблющихся огоньков. Трепещущие блики выхватывали уродливые, глумливо скалящиеся рожи, бусинки тупых глаз. Хваткие, закоргузлые пальцы.
«Довольно романтический конец у моей непутевой жизни», — отрешенно подумал Корсаков.
Приготовился встать и шагнуть на встречу смерти.
— А чой это вы тут делаете? — проблеял козлиный голосок.
— Вас ждем! — отозвалась Анна.
— Тады наливай!
В круг света вломился кривоногий мужичок, распахнувший в широкой улыбке щербатый рот. Он, радостно заблеяв, распахнул меха гармошки, и на весь Арбат грянуло:
— А-а! Возвращаюсь раз под вечер,
обкурившись до шиша.
Жизнь становится прекрасной
и безумна хороша.
И в ушах звон
шелестит травой.
Вломилась толпа арбатских и дружно подхватила:
Над рекой Нево-о-ой,
Над Невой-рекой
стоит туман.
Над дурман-травой
стоит туман.
А-а! Й-й-я. Иду!
Иду, курю!
Ку-рю-уу!!
Ритм отбивали, топая по полу и звеня бутылками.
— С новосельем, братишка! С новосельем! — заорали на разные голоса.
Анна соскользнула с Корсакова, впавшего в легкий транс от неожиданности. С ходу вошла в роль хозяйки, стала командовать, куда класть двери, предназначенные служить столом, куда ставить бутылки и кому кромсать закуски.
А Корсаков, словно издалека, смотрел на лица, клейменные вольной, никчемной жизнью. Всклоченные волосы. Радостной жадностью горящие глаза. Мятущиеся тени, как души в аду. Изломанные и трепещущие.
И чувствовал себя средневековым бароном, призвавшим на праздник весь городской сброд. И никому, даже хозяину замка, не дано знать, чем кончится сборище: глухим запоем, черной мессой или мятежом.
Сквозь радостную суету к Корсакову пробился Борода. Пахнул в лицо свежим водочным амбре.
— Лис, я уже домой рулил, а тут новость — ты новоселье справляешь. Хоть слово бы сказал!
— Я и сам не знал.
Борода плюхнулся на пол, тяжелую, крупной лепки голову прислонил к подлокотнику.
— Респект, Лис, респект. Такую королеву оторвал. Повезло. Мужики говорят, сама все замутила. Собрала народ, кто в вашем сквоте тусовался. Нарезала фронт работ. Они тут все отскребли. Проставилась, как полагается. Бабок на закусон выдала. А потом объяву кинула — Корсаков на гудеж всех зовет. Кто же от халявы откажется?
Он вдруг вскочил. Захлопал в ладоши, привлекая к себе внимание.
— Наро-од! Ша! Говорить хочу!
— Тише ты, — осадил его Корсаков.
— Не боись, хозяин! — проблеял гармонист. — Менты баблом заряжены по фуражки. Ни одна шавка не тявкнет. Все знают — праздник здеся!
Он выдал на гармошке моцартовский пассаж.
— Тихо! — крикнул Борода.
Повернулся к Игорю.
— На правах старшины цеха портретистов и рожемазов объявляю. — Он выдержал театральную паузу. — Сюр-приз!!
Гармонист грянул что-то из «Лед Зепеллин». Сводный хор пасынков Арбата подхватил на все голоса. Под безумный хорал плотная масса тел расступилась, образовав проход на лестницу.
Из темноты выплыла картина. На ней падал и не мог упасть снег, белый, как перья из ангельских крыльев.
Корсаков онемел от неожиданности.
Из-за рамы выплыло смущенное лицо Трофимыча.
— Ты?! — только и смог выдавить из себя Корсаков.
— Ага!
Трофимыч, несмотря на призрачный свет и мельтешение теней, смотрелся вполне живым.
— Игорек, прости. Не сдержался. Тиканул я отседа. Со страху. До дома побег. Думал, вещички собрать. Новая жизня же начинается!
Кто-то принял из его рук картину, и Трофимыч рванул к Корсакову. Оперся о подлокотники, жарко зашептал в самое ухо:
— И твое хозяйство решил вынести. Слетал в подвал. А там два сучонка уже шуруют. Сейф откопали и колоть его собрались. На меня волками зыркнули. Я и…
— Завалил?! — Корсаков вспомнил, что оставлял Трофимычу пистолет.
— Так с волками же, Игорек, иначе нельзя.
— Ну, блин, дед ты дал!
— Ну и дернул я из нычки твоей, что в руки поместилось. Штук пять коробок этих вытащил. Остальное не успел. Сунулся второй раз, а там и шандарахнуло. Извини, Игорек!
В голове у Корсакова зазвенело, как после хорошего удара.
— И как ты умудрился..? — с трудом выдавил он.
Трофимыч расплылся в улыбке. Отшатнулся.
— Гуляем, бля!! — заорал он и затопал ногами. — Давай, кучерявый, наяривай!
— Счас будет злая и матерая соляга! — объявил гармонист.
И, рванув меха, выдал нечто невообразимое.
— Холи пипл, вуду пипл!! — во всю глотку затянул гармонист.
И грянул безбашенный «Ленинград».
Все озарились улыбками, дружно бросились в пляс, заухали, захэкали и загрохотали. Каждый плясал свой танец. Истово и безудержно, неукротимо.
Трофимыч, ниже всех ростом, брал яростью и энергией. Он выламывал несуразные коленца, сочетая плясовую с брейком и ритуальным танцем апачей.
— Дед, а как ты умудрился…? — Корсакову едва удалось перекричать топот, ор и гвалт.
— Так я же по липесдричеству — спец! — ухая в присядку, отозвался Трофимыч — В деревне, что коротнет, так сразу за мной бегут. Эх, Игорек, душа золотая! Прости, гада. Не гони только. Мы с тобой таких делов наделаем — небу тошно станет!
Корсаков закрыл глаза и, сотрясаясь в немом смехе, откинулся в кресле.
Эпилог
На экранчике мобильника Анны черными пиявками плавали семь шестерок.
Длинные гудки оборвались. В трубке повисла непроницаемая тишина.
— Я нашел карты, — сказал в эту тишину Корсаков.
Тишина ничего не ответила.
— Клиент вне зоны действия сети, — с глупой улыбкой произнес Корсаков. — Полный облом!
Он покачал тяжелой головой. Разбросав руки, откинулся на скамейке.
По Гоголевскому бульвару бродил ночной ветер. Над беломраморной крепостью Генштаба занималась лунная заря. Длинные тени деревьев поползли на дорожки, посыпанные мелкой каменной крошкой.
До полуночи оставалось минут десять. По-Невзоровски — шестьсот секунд.
Корсаков еще раз набрать номер. Семь раз по шесть.
Тени крон, подползшие к его ногам вдруг дрогнули. Оторвались от земли. Сгустились и обрели очертания мужских фигур, завернутых в черные плащи.
Под свет фонаря вышел Магистр. Остальные тени скользнули в стороны, образовав вокруг скамейки полукруг. Стража двигалась абсолютно бесшумно. И осталась совершенно невидимой для случайного прохожего, протрусившего вверх по бульвару.
Магистр молча протянул руку. Корсаков вложил ему в ладонь колоду карт.
С треском веером раскрылась колода. Сложилась. Исчезла, оставив в воздухе переливчатое облачко дыма.
— Фокус-покус, — устало произнес Корсаков.
Магистр завел руку за спину. И, словно из воздуха, извлек шляпу.
Кажется, ваша? Мне подумалось, что она вам дорога. Талисман, я угадал?
Откуда она у вас?
Корсаков осмотрел «стетсон». Без сомнений шляпа была его. Только он точно помнил, что «стетсон» остался в сгоревшем «москвиче».
— Некоторые дорогие нам предметы не горят, — произнес Магистр.
— Ага, рукописи, например.
— Ну, это банально…
Магистр сел рядом. На его изрезанное морщинами, с набрякшими под глазами мешками, упал лунный свет.
— За вами должок, — напомнил Корсаков.
Магистр повернул к нему лицо.
— Ах, вы о сыне и его матери.
— Нет, о вашей бабушке!
Губы Магистра дрогнули в слабой улыбке.
— Ваша дерзость, Корсаков, пропорциональна вашему мужеству. Поэтому простительна. Я дал вам слово…
— Что со Стасей и Лешкой?!
— Анастасия, как вы того хотела, купила мальчику другую страну. Рейс на Франкфурт успел взлететь до урагана. Не беспокойтесь, они долетели без проблем.
— А что вы плели про Ледяной зал, или как там его?
— Это место, куда помещаются души, пока решается судьба тел, в котором они обретались, — ответил Магистр. — Как вы, догадываетесь, это довольно далеко отсюда.
— Я хочу убедиться, что они в безопасности.
— Нет ничего проще. Только имейте ввиду, нам пришлось несколько изменить их воспоминания. Они уверены, что вы зашли в гости и вместе с бумажным цветком подарили чек. История с раритетным коньком вашей бывшей жене пришлась по вкусу. Считает, что это в вашем стиле.
Корсаков издал короткий смешок.
— Что? — насторожился Магистр.
— Да так, — отмахнулся Корсаков. — Я верю, что Анастасия выбрала Германию. С ее тягой к порядку и дисциплине, только там и жить. Парня потом можно будет перетащить в Испанию. А лучше — в Латинскую Америку. Футбол, мулатки, текила в разлив, благородная нищета… И все такое. Самое место для мужика. Россия, только с приличным климатом.
— У вас странные вкусы, Корсаков.
— Да нормальные они! Чем, кстати, докажите, что заложники на свободе?
— Разве моего слова не достаточно?
— Достаточно. — Корсаков посмотрел в глаза Магистру. — Вы побоитесь лгать Степному Лису, который должен напиться из Белого озера.
Веки Магистра слабо затрепетали. Больше ничем он не выдал, какой силы выдержал удар.
Смазав по лбу сухой ладонью, он тихо произнес.
— Считайте, что мы квиты, Корсаков. Я отнял у вас силы, но вы получили