— Разделяю ваше горе, — кивнул Василий. — Скорблю вместе с вами. Смерть Григорчук — большая потеря для журнала?
Симкина неуверенно кивнула. Она, наконец, справилась с душевным волнением и здраво рассудила, что раз уж ей попался припадочный капитан милиции, тем более — бывший головорез из ОМОНа, то лучше его не злить.
— Вы ведь хорошо знали погибшую Григорчук? — спросил Василий.
— Разумеется, знала, ведь мы вместе работали. — Голос Симкиной еще дрожал, но слова она выговаривала довольно четко.
— И что она была за человек?
— Способная, можно сказать — талантливая, яркая, неординарная, контактная.
— Золото, одним словом?
Симкина неопределенно пожала плечами и достала пачку сигарет.
— Курить у вас можно?
— Попробуйте, — усмехнулся Василий.
— Пробовала я в десятом классе. А сейчас уже научилась. — Симкина оживала на глазах.
— Я к тому, что до вас тут свидетель Иратов закурить пытался. Так у него руки ходуном ходили, ни разу сигарету до рта не донес.
— Да, Вадим впечатлительный, — согласилась Симкина.
— Убить мог? — быстро спросил Василий. — Находясь под впечатлением?
Элеонора Генриховна опять закашлялась.
— Вот-вот, — ткнул в нее пальцем старший оперуполномоченный. — Я о том и говорю. Не получается у людей курить здесь, хоть ты тресни. А вы не затягивайтесь.
— Нет, Вадим убить не мог, — прокашлявшись, ответила Симкина. — Он — интеллигентный человек, да и не за что ему было ее убивать. И не ко времени. Он в губернаторы баллотироваться собирается, и если кому эта история сильно жизнь осложнила, так это ему. Разговоры уже пошли: «Иратов причастен… Иратов труп нашел при странных обстоятельствах…»
— Обстоятельства действительно странные, но резон в ваших словах есть, — согласился Василий. — А кто мог убить? Кому ко времени? Кому, так сказать, нужно было торопиться?
Лицо Элеоноры Генриховны покрылось красными пятнами, и она не мигая уставилась на Василия.
— Не поможет, — отмахнулся Василий. — Взглядами меня не проймешь.
— Все равно вам расскажут, а скорее всего уже рассказали, — решилась Симкина. — Да, у нас со Светланой были сложные отношения. Она стремилась занять мое место и сильно в этом преуспела. Я своим местом дорожу и просто так уступать его не хотела. Но… Впрочем, оправдываться я не собираюсь. На женском журнале свет клином не сошелся. В том смысле, что без работы я не останусь. И, если бы Светлана добилась своего, трагедии для меня в этом не было бы.
— Когда вы узнали об убийстве?
— Как? — Симкина растерялась. — Вместе со всеми. Вадим спустился в ресторан и рассказал.
— Но вас в тот момент в ресторане не было.
— Я пришла чуть позже. Минуты через три. Все как раз обсуждали…
— А где вы были?
— В своем номере. — Симкина помолчала. — Подтвердить этого никто не может, я была одна.
— А ваш номер, если я не ошибаюсь, на одном этаже с номером Григорчук?
— Не ошибаетесь. Мой номер — триста десятый. Совсем рядом.
Василия удивляло, что, чем неприятнее были вопросы, тем спокойнее Симкина отвечала. Как будто на нее резко навалилась страшная усталость, вытеснившая все эмоции и страхи. Она не то чтобы успокоилась, но ей вдруг стало все равно. От этой безнадежности и покорности Василию стало стыдно — не слишком ли он разыгрался? Несчастная немолодая некрасивая женщина, доведенная этой Григорчук до ручки. Даже если она и есть убийца, то понять ее можно.
Василию захотелось отпустить ее с миром. Но отпускать ее было нельзя, потому что он пообещал Леониду продержать ее здесь часа два, не меньше, чтобы тот успел плодотворно потрудиться в редакции женского журнала.
— У меня к вам просьба, — сказал Василий мягко, и Симкина удивленно посмотрела на него. — Будьте так любезны, напишите, с кем из этих людей — вот список, у вашей Григорчук были непростые отношения. И в чем они заключались.
Как бы не замечая протестующего жеста Симкиной, он положил перед ней стопку бумаги и ручку:
— И не забивайте себе голову глупостями: мол, я доносов не пишу и никогда этого делать не буду. Какой бы стервой ни была Григорчук, убийцу найти нужно. И, скорее всего, кто-то из этих людей — убийца. Значит, должен быть наказан, вы уж меня извините за такой старорежимный подход. Если вы считаете, что никого из них заподозрить нельзя, так и напишите. Не знаю, как вам, а мне многие из них совсем не кажутся идеальными личностями. Хотите выгораживать их — дело ваше, но только помните: написанная вами правда — это ваш шанс. Именно ваш. Стоят ли эти люди того, чтобы вы их выгораживали ценой своей свободы или, в лучшем случае, репутации? Подумайте. Не буду вам мешать и зайду через час.
Симкина, всерьез озадаченная внезапным превращением припадочного капитана в нормального человека, автоматически взяла ручку и задумалась. Василий вышел из кабинета и столкнулся с Гошей, нервно мечущимся по коридору.
— Ну?
— Приятная тетка. — Василий пожал плечами. — Зря я дурака валял.
— Не тянет на убийцу?
— Почему, может, и она. Кто там дальше? — Василий призывно посмотрел в даль коридора.
— Пе-ре-рыв, — Гоша достал из кармана шоколадку. — Пьем чай, обмениваемся впечатлениями. Через полчаса у тебя маэстро Трошкин. Хочешь, я его допрошу?
— Давай, — неожиданно согласился Василий. — А я послушаю. Если разрешишь, иногда буду вставлять дурацкие реплики.
— Вставляй. — Гоша встал на носки и хлопнул Василия по плечу. — Только соблюдай субординацию. Помни, что я — главнее. Шоколадку будешь?
— Думаешь, добрее стану? Вряд ли. А бифштекс у тебя в кармане не завалялся?
…Трошкин произвел фурор в МУРе. Он шел по коридору, и все, без исключения, на него оборачивались.
— Кто этот клоун? — спросил полковник Зайцев у дежурного.
— К Коновалову, — испуганно ответил дежурный. — На допрос.
— Все у него не как у людей, — осерчал Зайцев. — Только бы балаган устроить.
Трошкин и вправду был хорош — золотая рубашка с блестками, синий галстук с белыми полосками, белые брюки. Такого в розыске не видели давно, а возможно — никогда.
Опытный следователь Малкин, надо отдать должное его выдержке, и бровью не повел, а вежливо усадил гостя в кресло, предложил чаю и остатки шоколадки, большую часть которой съел Василий.
— Вопросы, Александр Дмитриевич, простые. Всем свидетелям пока задаем одни и те же. Не заметили ничего странного в тот вечер, когда произошло убийство?
— Нет. — Трошкин отрицательно помотал головой. — Все было очень обычно.
— А сама покойная… Григорчук вела себя обычно?
— Да.
— Ничего странного?
— Нет.
— Как вы думаете, зачем она позвонила Иратову?
— Думать на эту тему бесполезно, — пожал плечами Трошкин. — Они были хорошо знакомы, давно знакомы, да мало ли что? Теперь уже не узнаем.
— Но, насколько нам известно, Иратов недолюбливал покойную.
— Да. Но он много помогал ей, терпел ее капризы, лояльно относился к тому, что она чуть не каждый вечер торчит у него в доме. Вадим — очень толерантный человек.
— Какой человек? — спросил из угла Василий. — Я че-то не понял.
— Толерантный, — повернулся к нему Трошкин. — То есть очень терпеливый.
— А-а, — Василий кивнул, — теперь понял. Так бы и сказали. А вы сегодня куда после нас пойдете?
— На работу, — слегка удивился Трошкин.
— В таком виде?
— Капитан, — рявкнул Гоша, — не мешайте!
— Все, товарищ майор, все. Василий зажал себе рот ладонью.
— Александр Дмитриевич, кто из ваших знакомых мог желать смерти Григорчук? — спросил Гоша.
— Не знаю. — Трошкин широко улыбнулся. — В нашем кругу не принято делиться столь сильными эмоциями.
— Но вы можете предположить…
— Не стану этого делать, — резко ответил Трошкин. — Не думаю, что подобные предположения сделают мне честь.
— Не сделают, а отдадут, — поправил Василий из угла.
Трошкин с изумлением оглянулся. Василий смутился и проиллюстрировал свою мысль. Он встал, вытянулся и взял под отсутствующий козырек:
— Вот так. Вы это имели в виду?
— Да. — Трошкин кивнул. — Нечто вроде.
— Но почему рубашка-то женская? — взволнованно спросил Василий. — А?
— Капитан! — Гоша стукнул кулаком по столу.
— Молчу, молчу, молчу. — Василий грустно уселся на место.
— Я правильно понял, вы не намерены помогать следствию? — нахмурился Гоша.
— Не правильно. — Трошкин вздохнул. — Просто я не готов перемывать косточки своим знакомым и возводить на них напраслину. Света была непростым человеком, и многие имели к ней вполне обоснованные претензии. Но то, что кто-то пошел на убийство, для меня почти такое же потрясение, как и ее смерть.
Интересно, что последние слова Трошкин произнес совершенно спокойно и равнодушно, поэтому прозвучали они странно.
— Вы близко знали покойную? — Гоша уже немного злился.
— Да. — Опять никаких эмоций.
— Насколько близко?
— Я мог бы ответить, что чужая душа — потемки. А женская душа — втройне потемки. Знал немного, хотя до последнего дня она не переставала меня удивлять. — Трошкин улыбнулся одними губами.
— Мне рассказали о ссоре между вами и Григорчук. — Гоша открыл папку и достал оттуда исписанный листок. — Вот, есть свидетельства, что она вам угрожала.
— Не припомню такого. — Трошкин опять сладко улыбнулся.
— Проблемы с памятью?
— Спасибо, не жалуюсь.
— Я напомню, полагаясь, разумеется, на показания очевидцев. — Гоша достал еще один листок и начал читать вслух: — «После прогулки с Григорчук по парку, прилегающему к пансионату «Роща», Трошкин вместе с ней поднялся к себе в номер в восемнадцать пятнадцать, А в восемнадцать сорок Григорчук выбежала из его номера и при этом была очень расстроена и даже разгневана».
— Ну? — с интересом спросил Трошкин. — И что?
— Вы МЕНЯ спрашиваете? — повысил голос Гоша.
— Вы же собирались мне рассказать о какой-то ссоре, — пояснил Трошкин. — Восполнить пробелы в моей, памяти. Так расскажите.
— Вы хотите сказать, что не ссорились с Григорчук в своем номере?
— Нет. Мы очень мило побеседовали и расстались, когда пришла пора переодеваться к ужину.
— А-а! — заревел Василий из угла. — К ужину вы все же переодеваетесь в мужскую одежду?
— Капитан! — Гоша опять шарахнул кулаком по столу. — Но почему, Александр Дмитриевич, после вашей очень милой беседы Григорчук была так разгневана?
— Думаю, вспомнила что-нибудь неприятное, — предположил Трошкин.
— А с вами она не ссорилась?
— Да говорю же вам — нет.
— Людмила Иратова свидетельствует об обратном.
Трошкин развел руками:
— Увы, Людочка, при том, что я отношусь к ней с нежностью, к моей персоне относится весьма критически. И она убеждена, что я все время со всеми ссорюсь. Поверьте, она ошибается. Я — мирный человек.
— Она ничего не говорила о ваших ссорах со всеми, — строго сказал Гоша. — Она говорила лишь об одной конкретной ссоре с Григорчук, которая произошла в вашем номере.
— Уверяю вас, здесь какая-то ошибка, — усмехнулся Трошкин. — Людочка ко мне не заходила в пятницу. И она не присутствовала при нашем разговоре со Светланой. Мы беседовали тет-а-тет, без Люды Иратовой. А что, она утверждает, что была с нами?
— Нет, она утверждает, что Григорчук пришла к ней и пожаловалась на вас. Рассказала о ссоре, в частности.
— Ах, женщины такие фантазерки, — казалось, Трошкина чрезвычайно растрогали смешные домыслы Людмилы Иратовой.
— Вы хотите сказать, что Иратова лжет? — уточнил Гоша.
— Боже сохрани! Конечно, нет. Скорее, она что-то напутала или преувеличила. Да, именно так.
Трошкин посмотрел на часы:
— Признаться, я уже опаздываю на важную встречу.
— Я вас больше не задерживаю. — Гоша поднялся из-за стола, показывая, что разговор окончен.
— Так прямо и поедете? — спросил Василий. — На важную встречу в пижаме? Пойдемте, попросим у ребят одежду.
Трошкин попятился к двери и быстро выскользнул в коридор. Василий понесся за ним. Гоша уселся за стол и обхватил голову руками. Из коридора неслось:
— …у экспертов… рубашка… штаны.
— …нет-нет… благодарю…
Василий вернулся очень довольный.
— Я напугал его до смерти, — похвастался он. — Гнал политолога, как зайца.
— Чего ты радуешься? — нахмурился Гоша. — Его можно гонять часами, все равно улизнет. Ты всерьез надеешься, что он поверит в твою солдафонскую тупость?
— Он уже поверил, еще там, в «Роще». Сане говорил: «Вот, бывают же придурки». Надеюсь, что и Ценз-муж ему расскажет о моей трогательной заботе о его жизни. А что, не удается мне спрятать умище?
— По мне — ты перебарщиваешь. Я бы не поверил.
— Трудно, конечно, — согласился Василий. — Меньше всего я гожусь на роль идиота. Глаза — умные, лоб — высокий…
— Обедать! — закричал Гоша. — Быстро! У нас мало времени. Скоро придет, как ты выражаешься, Ценз-жена.
— Да, страшно неудобно, когда бесполые такие фамилии у людей, тем более если они оба проходят по делу, — вздохнул Василий.
— Ее ты тоже будешь давить интеллектом? — спросил Гоша.
— Нет. Ее я буду брать обаянием. В столовую?
— Нет, в «Метрополь», — грустно усмехнулся Гоша. Он подошел к двери, выглянул в коридор и резко отступил назад. — А если не обедать?
— Исключено, — отрезал Василий. — Без обеда у меня портится настроение.
— Серьезный аргумент, но там Ценз. Уже пришла. Хочешь помариновать ее в коридоре?
— Черт побери! Ладно, давай ее сюда, но потом — сразу обедать. И еще: не будем выказывать свою осведомленность о соперничестве Ценз и Григорчук. Хорошо?
Татьяна Эдуардовна держалась демократично, но с достоинством.
— Как здоровье вашего супруга? — с тревогой осведомился Василий.
— Здоров, благодарю вас, — успокоила его Ценз.
— Такое потрясение, но он мужественный человек, — с чувством сказал Василий.
— О, да, — согласилась Ценз. — Он держится молодцом.
— Вы не связываете покушение на него с убийством Григорчук?
— Я совсем не разбираюсь в этих делах, — скромно потупилась Ценз. — Мне трудно судить.
— У Григорчук могли быть общие дела с вашим мужем?
— Не думаю. Впрочем, об этом лучше спросить у него самого.
— Вы хорошо знали покойную?
— Нет, шапочное знакомство. Но все равно очень жаль. Я хорошо знаю ее начальницу — Элеонору Симкину.
— Да? — оживился Василий. — И что скажете?
— Редкой души человек! — с жаром заверила Ценз.
— Говорят, у них были разногласия.
— Возможно. Насколько мне известно, Григорчук была конфликтным человеком.
— Да, говорят. Как вы думаете, Татьяна Эдуардовна, кто из участников семинара в «Роще» мог убить Григорчук?
— Из тех, кого я знаю, — никто. Я говорю так не потому, что не хочу подставлять своих близких знакомых и приятелей. Я действительно так думаю. И еще — я считаю, что ни у кого из них не было причин ее убивать. Разногласия? Да, могли быть. Конфликты — тоже. Но не такие, чтобы лишить человека жизни.
— Но вы же можете не знать истинных мотивов…
— Конечно. — Татьяна Эдуардовна кивнула. — Но вы же спрашиваете мое мнение. Я считаю, что никто убить не мог.
— По мне, — мечтательно закатил глаза Василий, — там было немало подозрительных личностей. И даже в высшей степени подозрительных.
— Да? — Ценз внимательно посмотрела на Коновалова. — И кто же?
— Например, один расфуфыренный тип, предпочитающий нормальной человеческой одежде пижаму и клоунские прибамбасы.
Ценз расхохоталась:
— Вы Сашу имеете в виду? Так у него такой имидж.
— Не знаю, какой там у него имидж, он мне не показывал, но одевается он плохо, — покачал головой Василий. — Солидный человек не стал бы так позориться.
— Он так демонстрирует свою независимость и внутреннюю свободу, — терпеливо пояснила Ценз. — Я готова согласиться, что порой его внешний вид излишне вызывающ и даже может кого-то… сильно удивить. Но закон не запрещает так одеваться, ведь правда?
— А зря! — с чувством выдохнул Василий. — Впрочем, мы отвлеклись. Извините за вопрос, но не было ли у вас с покойной Григорчук неприязненных отношений?