— А что ты думаешь по этому поводу?
— Мне кажется, сейчас для нее самое главное попасть в семью, где есть дети приблизительно ее возраста. Пусть у нее будет нормальное детство. А каждая из тетушек заверила меня, что с Мэгги будут обращаться, как с принцессой. Я слишком хорошо знаю, что это значит.
— И что же это значит?
— Она станет сиротой, на которой сосредоточатся все их заботы, потому что собственные дети уже выросли и покинули дом. Она младшая сестра кинозвезды и находится под защитой мужчины, у которого больше денег, чем мои родственники могут себе представить. Вполне естественно, он захочет, чтобы у Мэгги, а значит, и у них тоже, было все самое лучшее. Новый дом, новая машина и оплата любых расходов. Для Мэгги — частная школа, уроки верховой езды, танцев и красивая одежда…
— Конечно же, у нее должно быть все это! — с возмущением заявил Люк.
— Мэгги получит власть в доме, станет центром всего. Ее избалуют, испортят избытком внимания, и она быстро поймет, откуда дует ветер. Для нее это будет самым худшим вариантом. К какой из тетушек мы бы ни решили отправить Мэгги, любая сразу же почувствует себя избранной и станет вести себя с остальными именно так, как вела себя с ними моя мать на нашей свадьбе. Ты не обратил на это внимания, но я-то все видела. Это было ужасно.
— Но ведь другого выхода нет, — Люк покачал головой.
— Не могу сказать, что на свадьбе мои двоюродные братья и сестры произвели на меня хорошее впечатление. Но у некоторых из них есть дети одного возраста с Мэгги. Я думаю, что, пока ты будешь в Австралии, мне вместе с Мэгги надо поближе познакомиться с ними со всеми. Должна же найтись хоть одна семья, где Мэгги будет счастлива.
— Гм, — пробурчал Люк. — Давай обсудим это утром. Я обещаю тебе, что мы найдем решение. Держу пари, что, как только ты ляжешь в постель, я возьму тебя за руку и ты мгновенно заснешь.
— Я попытаюсь, — согласилась Тесса, зевая.
— Ну что за послушная девочка.
Люк смотрел на Тессу, заснувшую крепким сном, и вспоминал ее двоюродных братьев и сестер, кучку недружелюбных, невежливых, не поймешь к какому классу относящихся простофиль, и банду их плохо воспитанных, непривлекательных детей. Возможно, они просто были напуганы непривычной обстановкой, вероятно, у себя дома они ведут себя иначе. Но Люк охотно признался самому себе, что сноб он или нет, но он не желает, чтобы сестра его жены воспитывалась вместе с этими щенками. Слава богу, можно и по-другому.
На следующее утро Люк встал очень рано, не потревожив Тессу, и позвонил в номер своего сводного брата Тайлера Уэбстера. Тот должен был улететь домой уже через несколько часов назад. Люк попросил брата о встрече через полчаса в ресторане.
— Я рад, что ты смог так быстро одеться, Тайлер.
— Это меньшее, что я мог сделать для тебя, Люк.
— Нет, Тайлер, это только начало.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты можешь сделать для меня нечто очень и очень важное.
— Только попроси, — ответил Тайлер, улыбаясь своей приветливой, дружелюбной улыбкой.
— За это ты получишь вознаграждение, большое даже по твоим меркам.
— Брось, Люк, ты и так сделал больше чем достаточно.
— Я это понимаю. — Люк сосредоточенно намазывал джемом кусочек поджаренного хлеба.
Семья Уэбстер жила полностью за счет Люка. Очаровательный Тайлер сочетал в себе кошмарную непрактичность и невероятную лень. Он ни разу не сумел удержаться на службе дольше чем два месяца. Отец Люка быстренько вышвырнул приемного сына из семейного бизнеса, боясь, что его некомпетентный пасынок натворит бог знает чего из одного только желания угодить. Но Дэн Блейк любил свою вторую жену-американку, мать Тайлера, поэтому и выделил ему отличное содержание, настолько щедрое, что тот смог полностью сосредоточиться на единственной своей страсти. Красиво скакать на лошади — вот и все, на что годился Тайлер Уэбстер, и только лошадей он по-настоящему любил.
После смерти отца Люк продолжал выплачивать сводному брату немалые деньги. А после того как неотразимый Тайлер женился на Мэдисон Грант, умной девушке из хорошей семьи, видевшей Тайлера насквозь, Люк увеличил содержание и купил им ферму для разведения лошадей. Там Тайлер и стал своим среди старомодных сельских джентльменов, чьи гены он унаследовал. Люк оплачивал все — школу для детей, наряды Мэдисон и устраиваемые ею с таким блеском вечеринки. Соседи Уэбстеров, такие же конезаводчики, как и они, решили, что у семьи есть внушительный побочный доход, поэтому суждения Тайлера и его характер никогда не обсуждались. Сама по себе коневодческая ферма, даже при умелом управлении, едва себя окупала, но и в самые убыточные годы Люк покрывал разницу, не моргнув глазом.
— Люк, что-то случилось? У тебя такой серьезный вид!
— Я хочу, чтобы вы с Мэдисон вырастили Мэгги, сестру Тессы.
— Что?!
— Больше некому, Тайлер. Родственники Тессы — люди не нашего круга. Мэгги очень хорошая девочка, и она нуждается в любящей, хорошей, постоянной семье. У меня бизнес по всему миру, у Тессы ее карьера. Нам не удастся надолго осесть на одном месте. Сколько сейчас твоим детям?
— Гм… Подожди минутку… Элисон восемь, Кендис десять и Барни четыре с половиной.
— Отлично. У Барни есть няня? Замечательно, она может стать няней и для Мэгги. Насколько я помню, у вас есть апартаменты для гостей. Очень хорошо, Мэгги хватит места. Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты сейчас же позвонил жене и попросил ее собрать вещи и прилететь сюда вместе с детьми. Пусть воспользуются самолетом компании. Они выиграют три часа и будут здесь еще до ужина.
— Сегодня?!
— Чем раньше Тесса узнает, что Мэгги будет счастлива в новом доме, тем лучше будет для всех.
— Разумеется, я это понимаю. Господи, что скажет Мэдисон!
— Она поймет, Тайлер. Тебе не придется ничего объяснять, скажи только, что это очень важно для меня. Если честно, то даже первостепенно. Официант, принесите, пожалуйста, телефон!
Мэдисон Уэбстер и трое ее детей появились в холле отеля «Бель-Эйр». Они выглядели так, словно приехали из Беверли-Хиллз. Мэгги смущалась, но держалась с достоинством, пока всех знакомили друг с другом.
— Мэгг, какая же ты хорошенькая, — Мэдисон наклонилась и поцеловала ее в щеку. — Я так рада с тобой познакомиться.
— Спасибо, — прошептала Мэгги.
— Барни, почему бы тебе не пожать Мэгги руку, — нервно предложил Тайлер.
— Сколько тебе лет? — требовательно спросил Барни, глядя Мэгги прямо в глаза.
— Пять.
— Ты старше, но я выше тебя ростом. Намного выше, — с удовлетворением заявил Барни. На его веснушчатом лице появилась широкая, теплая, дружелюбная улыбка. Он взял Мэгги за руку, крепко сжал ее и стал раскачивать из стороны в сторону. — Хочешь поиграть?
— Во что?
— Мы что-нибудь придумаем. Пошли, я тебе покажу. Я знаю столько веселых игр, может быть, мы даже построим шалаш. Тебе это понравится. — Барни и в голову не пришло поздороваться с дядей Люком или новой тетей. Не выпуская ручку Мэгги, Барни потащил девочку в сад. Через минуту они уже оба бежали. Все услышали смех девочки, и дети скрылись за углом здания.
— Я Тарзан, ты Джейн, — сказала Тесса, улыбнувшись впервые за последние несколько дней.
16
Еще до того как Мэгги Хорват переехала жить к ним, Мэдисон Уэбстер разработала для себя целый свод правил ежедневной экономии. Все свои невероятно дорогие и восхитительно простые наряды она покупала в магазине «Бергдорф», но очень хорошо о них заботилась и носила годами. Она ни разу не разрешила себе потратить деньги на новую обстановку их большого загородного дома. Вместо этого Мэдисон культивировала «потрепанный» английский стиль. Если какой-нибудь предмет обстановки подходил к критической черте, за которой его уже можно было бы назвать рухлядью, она меняла на нем обивку, выбирая точно такой же рисунок, сохраняя приверженность раз и навсегда избранному стилю.
Мэдисон никогда не покупала себе драгоценностей, довольствуясь тем немногим, что Тайлер унаследовал от своей матери. Устраивая свои знаменитые вечера, она всегда пользовалась услугами третьеразрядных поставщиков. Самые изысканные блюда хозяйка дома готовила сама. Для этого жене Тайлера пришлось окончить не одни курсы кулинарного искусства, но никто из ее друзей об этом не знал. Мэдисон научилась выращивать цветы, и ей никогда не приходилось тратиться на украшение дома. Она все еще пользовалась тяжелыми кружевными скатертями и салфетками, доставшимися ей от бабушки, и унаследованными от нее же массивными серебряными столовыми приборами. Свою роль здесь играли и мрачные семейные портреты, висевшие на самых почетных местах.
Супружеская пара сохранила свои автомобили до тех пор, когда они уже стали считаться классическими. Простыни и полотенца для семьи, одежда для дочерей покупались только на распродажах, и так далее и тому подобное. Для экономии было много различных способов.
Но на некоторых мелочах Мэдисон не экономила никогда. Она всегда нанимала на одного официанта больше, чем требовалось, чтобы ее вечера шли как по маслу. Винный погреб отличался изумительно подобранным собранием вин, так что Тайлер даже прослыл коллекционером. Мэдисон стриглась каждые три недели у лучшего парикмахера в Нью-Йорке. Ни разу она не купила ни одного изделия из кожи, если на нем не стояла марка «Гермес». Скатерти для коктейлей и полотенца для гостей были от «Фретти». Стеклянные стаканы с малейшим сколом немедленно подлежали замене. И все ее дети посещали или собирались посещать невероятно дорогие школы.
Люк не знал, а Тайлер не замечал, что Мэдисон каждый год вкладывает значительные суммы в очень консервативный фонд, приносящий рекордные дивиденды. Для этого и нужны были подобные финансовые ухищрения. Для нее по-настоящему «черным» днем стал бы день смерти Люка Блейка. Без него у семьи Уэбстер не окажется вообще никакого дохода. Родители Мэдисон ничего не могли ей оставить. А Тайлер… Что ж, Тайлер был джентльменом, а не бизнесменом, если применить наиболее щадящую формулировку.
Когда Мэгги приехала к ним четыре года назад, Мэдисон, казалось бы] получила определенную гарантию на будущее. Пока девочка будет жить с ними, Уэбстеры смогут получать от Люка намного больше денег. Во всяком случае, это подтверждалось подписью юриста.
Но почему же она не может полюбить Мэгги, раздраженно спрашивала себя Мэдисон. Отчего она не чувствует никакого тепла по отношению к девятилетней девочке, позволившей ей откладывать еще больше денег каждый год? Присутствие Мэгги в доме с момента ее приезда обеспечивало как минимум тринадцать лет благоденствия. Ведь она наверняка останется с Уэбстерами до своего восемнадцатилетия. И даже когда Мэгги уедет в колледж, у нее должен быть дом, куда бы она приезжала на каникулы. Люк с этим согласится.
Стоило только Мэдисон взглянуть на Мэгги, она сразу вспоминала, сколь многим обязана Люку. Или, может быть, обязана Мэгги? Это стало для нее навязчивой идеей.
Господь свидетель, Тайлер никогда не задумывался над их зависимым положением. Но Мэдисон никак не могла избавиться от неприятного чувства. Стоило только Мэгги произнести «тетя Мэдисон» или «дядя Тайлер», все в ней восставало против такого обращения. Когда пятилетняя малышка приехала к ним в дом, такое обращение казалось наиболее естественным. Мэгги родилась в семье совершенно другого круга и не могла считаться семейным наследством, которым можно было бы гордиться. И никакие деньги на свете не могли этого изменить. При нормальных обстоятельствах Мэдисон никогда бы не взяла Мэгги к себе в дом. Многие соседи лишь удивленно изгибали одну бровь, когда Мэдисон пыталась им объяснить, вследствие каких трагических обстоятельств девочка стала частью их семьи.
Мэдисон изо всех сил старалась не терять лица, но она знала, что многие ее знакомые задаются вопросом, почему Мэгги живет в апартаментах для гостей, а собственные дочери Уэбстеров довольствуются одной спальней на двоих. Что бы они сказали, узнав, что Мэдисон даже не решается отчитать Мэгги, хотя девчонка просто сводила ее с ума. Неряшливая грязнуля, ни капли женственности. Она всегда носилась где-то вместе с Барни, словно мальчишка. Ее волосы выглядели так, словно их никогда не расчесывали, а лицо — как будто его никогда не умывали. Все ее изысканные вещицы, подаренные богатой сестрой, мгновенно приходили в негодность. Все они, кстати, совершенно не подходили для девочки ее возраста. И Мэдисон не могла не злиться, когда представляла, какие суммы были на них истрачены. Тратить такие деньги на ребенка! Это просто неслыханно, совершенно неслыханно.
О том, что Мэгги дома, знали всегда и все. Громкий смех, всегда слишком громкий и слишком частый, топот ног… Ну почему она не может просто подняться или спуститься по лестнице, почему этот ребенок всегда бегает? И потом, это шумное появление на пороге любой комнаты, эти глаза голодного щенка, вечное желание задавать вопросы и комментировать происходящее. Девочка явно жаждала любви, которой Мэдисон не могла ни почувствовать, ни сыграть. Правда, это уже слишком! Она требует любви! Казалось, Мэгги забирала весь воздух в доме Уэбстеров, а ей ведь всего девять лет. Неужели у нее нет никакого чувства неловкости? Неужели она не может постараться стать менее заметной? Мэгги вела себя так, словно дом принадлежал ей, и, что хуже всего, это было на самом деле так. И Мэдисон это прекрасно знала. За все платил Люк, а у Тессы и Люка не было других наследников, кроме Мэгги.
Мэдисон вздохнула, думая о своих собственных дочерях. Кендис, невероятно хорошенькая, ей уже исполнилось четырнадцать. Элисон, ей двенадцать, она может стать, а может и не стать красавицей, но у нее многообещающая внешность. Не девочки, а сплошное удовольствие! Чистенькие, воспитанные, настоящие маленькие леди с хорошими манерами, всегда вешают одежду на место, чистят сапожки для верховой езды, содержат спальню и ванную комнату в порядке, домашние задания делают без напоминания. Хорошо бы Мэгги взять с них пример!
Но как тут не признать — это все врожденное, воспитанием такого не добьешься. Тайлер происходил из семьи потомственных «американских аристократов», как называла их Мэдисон. Все они были протестантами, людьми спокойными и воспитанными, которые всегда свободно чувствовали себя в обществе. Конечно, ирландская и венгерская кровь смешались удачно, если говорить об очаровательной Тессе, но в случае Мэгги никакого волшебства не произошло. Все в ней — черные кудри, белоснежная кожа, яркий румянец, очень синие глаза — просто вопило: «ирландка».
И что за неподходящее действо развернулось год назад, когда Мэгги впервые принимала святое причастие! Мало того, что Мэдисон еженедельно приходилось водить эту маленькую католичку на исповедь, тридцать миль в один конец, теперь ей пришлось очень долго искать подходящее платье. Одно спасение — католическая церковь находилась так далеко, что друзья Уэбстеров не узнали о церемонии. Все, разумеется, были в курсе, что Мэгги католичка, но некоторые детали лучше оставить на волю воображения. Например, то, что восьмилетняя девочка, неподобающим образом упакованная в длинное белое платье, этакая миниатюрная невеста, пьет кровь Христову и вкушает его плоть.
При этом воспоминании Мэдисон покачала головой и скрылась в тишине спальни со свежим номером «Уоллстрит джорнэл». Это всегда успокаивало ей нервы.
— Мэгги, ты и в самом деле собираешься сесть на пони? — в голосе Барни послышалась мольба. Он смотрел на девочку из-за ограды загона. — Ты же знаешь, что нельзя, если рядом нет взрослых.
— Я должна тренироваться, — упрямо ответила Мэгги, — или она никогда ко мне не привыкнет. — Она давала своей новой низкорослой лошадке один кусок сахара задругам в надежде на ее хорошее поведение.
Уэльский пони по кличке Фэри, достойный подарок Люка к девятому дню рождения девочки, ничем не отличался по цене от хорошей скаковой лошади. К несчастью, Фэри оказалась умнее, чем следовало. Она была чистокровным, нервным, нахальным, самоуверенным животным с плохим характером. Мэгги следовало бы сначала поездить на старой школьной лошади, привыкшей к детям и не обращающей внимания на их неловкость. Но Люк об этом не знал, а сказать ему никто не удосужился.