Геннадий Федорович Самсонов
Самсонов Геннадий Федорович
I
На севере, на станции Котлас ждали очередной эшелон со ссыльными. Стояли осенние, вечерние сумерки. Мелкий дождик монотонно капал в образовавшиеся лужицы. Перрон и серое здание вокзала тускло освещалось станционными фонарями. В их свете, на путях, угадывались неясные силуэты осмотрщиков вагонов, звонко стучащих по колесным парам вагонов молотками на длинных деревянных ручках. Маневровый паровоз «овечка» суетливо тасовал порожняк и вагоны с лесом.
У стены вокзала, укрывшись от ветра и кутаясь в плащи, стояла группа людей, вглядываясь в темноту. Вдруг среди них возникло движение, вызванное выплывшим из густой темной пелены огней паровоза. На перрон вышел дежурный по станции, лениво звякнул в станционный колокол и поднял руку с фонарем.
Из здания вокзала высыпал взвод милиционеров и осомбильцев. По команде человека в кожаной фуражке, в прорезиненном плаще они быстро рассредоточились вдоль железнодорожного пути. Огни паровоза приближались медленно. Наконец, тяжело посапывая, паровоз, таща за собой состав из вагонов?теплушек, называемых в народе телятниками, подошел к станции, коротко свистнул и заскрипел тормозами. Вагоны дернулись как в конвульсиях, звякнули буферами и замерли.
Сразу же весь поезд был освещен фонарями. Паровоз, тяжело дыша и отдуваясь клубами пара и дыма, выжидательно стоял, ожидая чей?то команды. К нему подбежал какой?то человек, махнул рукой и приказал отцепляться. Паровозная бригада с готовностью принялась выполнять команду. Загремело железо сцепки и паровоз, облегченно выпухнув очередную порцию пара быстренько укатил в сторону депо.
На путях остался состав вагонов?теплушек с зарешеченными окнами под крышей и засовами на дверях. Передний вагон состава был пассажирским. Дверь в нем была открыта и ярко освещена изнутри. В дверном проеме стояла фигура человека в военной форме. Это был Силин?комендант поезда. Он внимательно оглядел перрон, дождался, когда отцепится паровоз, легко спрыгнул со ступенек на землю и не спеша, отправился навстречу человеку в милицейской шипели – начальнику местной милиции – Земцову. Сблизившись, они обменялись рукопожатием и представились друг другу;
– Ну, как доехали? – Земцов расстегнул шинель и полез за папиросами.
– Нормально, без ЧП – комендант поезда принял предлагаемую папиросу.
– Что за контингент?
– Да все тот же. Кулачье, подкулачники и так…разная шваль. Контра, одним словом.
– Ну что, пойдем посмотрим документы, да и решим все остальное – Земцов бросил окурок, откинул его сапогом в лужу и, взмахом руки подозвал к себе командира взвода милиционеров Гуляева и приказал ему – Проверь оцепление и обеспечь охрану вагонов как в музее. Чтобы и внутри и снаружи порядок был. Понял?
– Как не понять, товарищ начальник. Все будет в порядке.
– Давай исполняй. Там у дежурного по станции сидит уполномоченный ГПУ, доложи ему, что я с документами подойду минут через двадцать.
– Есть – козырнул Гуляев и побежал выполнять приказание.
Земцов кивнул коменданту поезда, и они пошли к его вагону. Здесь у ступенек тамбура стояла кучка солдат, сопровождавших состав, и что?то оживленно обсуждала. При виде начальства они побросали цигарки и подтянулись поправляя обмундирование.
Силин подозвал одного из них:
– Сильченко, собирай всех своих, найдешь на перроне комвзвода милиции Гуляева и поступай в его полное распоряжение. Порядок знаешь, и смотри в оба…
– А когда будем выгружать вагоны. товарищ комендант? – спросил Сильченко.
– В свое время узнаешь, а сейчас ступай.
Солдаты собрались и быстро покинули вагон. Силин пригласил Земцова к столу, прибавил свет в лампе «летучая мышь», пошарил руками по карманам и достал связку ключей. Выбрав один из них Силин вставил его в замок металлического ящика, стоящего на полу и с усилием повернул два раза. Замок нехотя подчинился ключу, и комендант с облегчением поднял крышку ящика, Силин вытащил из нес пухлую папку, и развязал на ней матерчатые тесемки и подал папку Земцову:
– Вот тут все бумаги. Списки повагонно, анкетные данные на всех ссыльных с членами семей, за что ссылаются и все прочее. Есть отметки о степени активности сопротивления коллективизации.
– Опасная контора и уголовники есть? – спросил Земцов, забирая бумаги.
– Нет, такие в других местах. Кто по лагерям, а кто и в сырой земельке закопай. А эти, что в вагонах, так мужики зажиточные. Многие из них за советскую в гражданскую воевали. Землю, видишь ли. им обещали. Вцепились в эту землицу зубами, хребет свой на ней ломали, хозяйством обросли, подразжирели. В колхозы идти не хотят. Народ, глядя на них сомнение выражает, мелется, а линия партии на сплошную коллективизацию тормозится. Вообщем тут все правильно, уберем кулаков и подкулачников, в деревнях вверх возьмет беднота, а уж она?то в колхозы потянется. А эти пусть север осваивают, лес попилят. Поймут, как перечить генеральной линии партии.
Силин хотел еще дальше излагать свои мысли, но Земцов прервал его:
– Больные есть?
– Есть, но все ходячие. В эшелоне фельдшер из ссыльных оказался, так он в дороге многих подлечивал. Двоих но дороге похоронили, там, в списке отмечено.
– Ладно – Земцов поднялся и сунул пайку за отворот шинели. – Пойду к дежурному по станции, а ты тут проверь охрану. Выгружать будем скорей всего рано утром.
– Ясно – согласился Силин – Утром, так утром.
Земцов, нехотя покидая теплое помещение, спустился с вагона, взглянул на черное небо, натянул на голову поглубже фуражку, поднял воротник шинели и зашагал к вокзалу.
Земцову было лет тридцать с небольшим, но на вид ему можно было дать и больше. На сухощавом, продолговатом лице, выделялись печально усталые глаза. Прямой пос и узкие губы, разделяла щепотка усов. По левой щеке, сверху вниз тянулся розовый шрам. Этой весной, при задержании сбежавшего из лагеря зека, тот оставил отметину опасной бритвой на лице Земцова.
В помещении дежурного по станции было тепло и уютно. Казенная мебель состояла из казенного стола, нескольких стульев и обитого дерматином, с высокой спинкой, дивана. В правом углу, от входных дверей почетное место занимала круглая печь. Через ее неплотно прикрытую дверцу был виден яркий огонь горевших березовых поленьев. На подгоночном листе лежала объемная охапка дров.
Дежурного по станции в помещении не было. На диване полулежал уполномоченный ГПУ Сочнев Иван Максимович. Он был примерно одних лете Земцовым, но разительно отличающегося от него внешне. Небольшого роста, плотная фигура, круглое гладко выбритое лицо, глаза узкие с хитринкой, сочный рот под небольшим носом, овальный подбородок.
Вошедший Земцов отряхнулся у дверей, скинул шинель, снял фуражку, бросил все это на спинку стула и подошел к пышущей жаром печи.
Сочнев чуть приподнял голову от валика дивана и спросил:
– Как там дела?
– Все в порядке. Вагоны оцеплены. Охрана надежная. Документы вот здесь в папке.
Сочнев поднялся с дивана, принял протянутую Земцовым папку, взвесил ее па руке и кинул на стол:
– Ладно, бумаги пока подождут. Значит так – баржи уже стоят у пристани – звонили с порта. Разгружать вагоны будем рано утром, чуть засветлеет. Народ в городе нечего баламутить. Одна баржа пойдет по Северной Двине, другая по Вычегде. Списки, кого куда будем отправлять, я к этому времени подготовлю. К приему ссыльных на местах готовятся. В райкоме партии все держится на контроле. Так что, Петр Степанович, обеспечивай охрану вагонов до утра и особо надо аккуратненько соблюсти передвижение ссыльных до пристани и погрузку их на баржи. Все должно пройти без всяких неожиданностей. По Северной Двине с баржей пойдет комендант поезда Силин, по Вычегде твой заместитель Лавров. Так что какое?то время побудешь без зама. А теперь давай хлебнем чайку и я займусь бумагами.
Чай пили молча. Каждый думал о своем. Молчание нарушил стук, и в дверь просунулась голова дежурного по станции:
– Простите, я не помешал?
– Помешал – отрывисто бросил Сочнев – Чего тебе?
– Я только бланки маршрутных листов хотел взять.
– Валяй, бери – разрешил Сочнев.
Дежурный боком скользнул к столу, суетливо задвигал ящиками стола, взял какие?то бумаги и так же боком удалился.
Земцов со стуком отставил от себя пустую кружку и встал:
– Пойду проверю охрану.
– Давай прогуляйся – согласился Сочнев.
Земцов сдернул со стула шинель, одел ее на себя, поправил фуражку, открыл дверь и шагнул в холодный, сырой перрон.
Вагоны со ссыльными находились на третьем пути. Около них угадывались фигуры солдат, милиционеров и особмильцев – комсомольцев привлеченных в помощь милиции из города и ближайших населенных пунктов. Земцов пробежался взглядом по эшелону и, подбежав к начальнику, доложил:
– Все в порядке. Петр Степанович, охрана состава обеспечена.
– Как в вагонах?
– Нормально. Шума большого нет. Кто спит, где печи топят, разговаривают.
– Нормально, говоришь? – переспросил Земцов – Ну, давай пройдемся, посмотрим.
Земцов кивнул головой Гуляеву и они пошли вдоль вагонов.
II
В одном из вагонов состава у печки?буржуйки сидело двое мужчин. В вагоне было душно. По левую и правую стороны от дверей находились двухъярусные нары, свет от фонаря «летучая мышь» слабо освещал лежащие на них тела людей. Слышался храп, стоны, натуженный кашель.
Один из сидящих у печки мужчин взял полено и открыл дверцу буржуйки. Пламя осветило его лицо. Это был человек в годах, лет пятидесяти. Седые, небольшие усы не старили его лицо. За очками, в тонкой металлической оправе, прятались ясные, голубые, с добрым прищуром глаза. Одет мужчина в телогрейку, брюки заправлены в кирзовые сапоги. Он некоторое время задумчиво всматривался в пламя печи, затем аккуратно сунул полено в пляшущие языки пламени, закрыл дверцу печи и обратился к сидевшему рядом второму мужчине: ?
– Петрович, давай?ка подогреем кипяточку. Кажется здесь долго простоим. Вон охрана забегала.
– Сейчас изладим, Семен Николаевич – согласился Петрович, ставя чайник на печку. – И когда все это кончится, народ уже совсем измаялся. Почитай две недели в дороге. Баб да детишек жалко. Баньку бы сейчас, да постельку чистую.
– Да, скорей бы уже на место определиться ответил его собеседник.
– Ну?ка тихо – поднял руку Петрович.
Оба замолчали и прислушались. Снаружи вагона слышались мерные металлические звуки.
– Семен Николаевич, кажется осмотрщики вагонов постукивают – сказал Петрович.
Он подошел к двери и наклонился к полу. Металлические звуки от удара молотком по колесам вагонов приближались и вскоре были слышны у самых дверей вагона.
9
Петрович легонько постучал костяшками пальцев по двери и прошептал в давно проковырянную щель между досками:
– Эй, браток.
Металлический стук стих. Чувствовалось, что кто?то стоит снаружи вагона у дверей. После некоторого молчания за стеной тихо ответили:
– Что надо?
– Какая станция? – спросил Петрович и прижал ухо к щели.
– Котлас.
– А где это?
– Это на слиянии рек Северной Двины и Вычегды.
– А дальше куда повезут?
– Все, приехали. Дальше наверно но реке отправят.
Металлический стук возобновился и стал удаляться.
Петрович поднялся с колен, вернулся к печке, присел к Семену Николаевичу и передал услышанное ему:
– Кажется приехали.
– По железной дороге да, а вот далеко ли по реке отправят – задумчиво сказал Семен
Николаевич, пошевеливая кочергой в печке. – Пей, готов кипяток.
Оба занялись скудным чаепитием. обсуждая возможные варианты их дальнейшего следования и завершения пути.
В углу на нижних нарах, кто?то зашевелился, затем встал и подошел к печке. Это была девушка лег двадцати с небольшим. На ней была меховая жилетка и длинная суконная юбка. На голову был накинут большой шерстяной платок. Одежда не могла скрыть ее высокую статную фигуру. Лицо было привлекательным. Особенно выделялись большие голубые глаза.
Девушка скинула платок и вьющиеся, светлые волосы локонами упали ей на плечи:
– Папа, почему не спишь? – обратилась она к мужчине, которого звали Семеном Николаевичем.
– Что?то пс спиться – ответил тот и подвинулся, освобождая дочке место на скамейке:
– Не холодно, Анна?
– Нет, нормально. Хорошо поспала, а вот от кипяточка бы не отказалась.
Чаепитие продолжили уже втроем. Петрович принес несколько сухариков и небольшую глызку сахара:
– Вот еще на пару кружек осталось. Где?то в темноте на нарах послышался приглушенный стон. Анна отставила кружку с кипятком и встала:
– Пойду посмотрю, кажется деду Матвею опять хуже стало.
Она поправила платок и отправилась в сторону нар, где мучился в жару уже давно болевший дед Матвей. Петрович проводил Анну взглядом и обратился к Семену Николаевичу:
– Хорошая у тебя дочка. Семен Николаевич. Душа добрая, да и сама из себя ладная. Жалко свадьба у них с Алексеем сорвалась из?за утих событий. Хорошая была бы пара. Алексей?то с отцом через вагон от нас. Я какой?то день видел его, когда нас за дровами выводили. Дай бог, может на новом месте все устроится и свадьбу сыграют.
– Дай бог – кивнул головой Семен Николаевич и встал – Пойду прилягу, а попозже деда Матвея еще посмотрю, да микстурой его напою.
Он пошел к нарам, вернулся с кожаным саквояжем, порылся в нем при свете лампы, достал какие?то порошки в упаковке и подозвал Анну:
– Дашь это деду Матвею сейчас, а с рассветом я его послушаю. У Натальи сынишка вон тоже расхворался. Сивков кашлем исходит. Болеют люди, а лечить стало нечем. Питание скудное и условия в вагоне такие, что еще несколько дней в такой дороге и уже весь состав можно будет в лазарет отправлять или на погост. Посиди маленько с Петровичем, а я постараюсь соснуть маленько.
Семен Николаевич закрыл саквояж, сделал из кружки глоток остывшего чая и направился на свое место на нары.
Анна проводила отца печальным взглядом, прихватила чайник с кипятком и вернулась к деду Матвею. Петрович еще раз подкинул дров в печку, решил, что тепла в вагоне хватит на пару часов и отправился тоже на нары.
Анна, напоив деда Матвея, подошла к отцу. Тот лежал с краю на нижних нарах лицом к стенке. Анна набросила на него байковое одеяло и прошептала:
– Папа, ты подольше поспи. Если понадобиться, я тебя разбужу.
Отец ничего не ответил. Лежа с закрытыми глазами он никак не мог уснуть. Память вернула
его в прошлое, и он почти заново переживал все произошедшее ранее.
III
В глазах стояла живая картина. На крутом берегу Волги в зелени домов кутались дома жителей села Глянцево. Посреди села стоит высокая кирпичная церковь. Вниз но улице, в трех домах от нее, из?под цветущих яблонь резными наличниками выглядывал дом фельдшера Уварова Семена Николаевича. Он жил в этом доме с дочерью Анной. Жена умерла, когда Анне было двенадцать лет. С тех пор все хозяйство по дому легло на плечи сестры Уварова – Дарьи. Это была тихая спокойная женщина, часто проводящая время под образами. Ее набожность вызывала уважения у близких к ней людям. Дарья чувствовала это и отвечала взаимной заботой. Она была старше брата, замуж никогда не выходила, и семью брата считала своей семьей.
Уваров с утра принимал больных во второй половине дома, где находился медпункт, днем посещал больных на дому, раз в неделю ездил в город за лекарствами. Свободное время почти всегда проводил на реке или в лесу. Тяжело переживая смерть жены, Уваров находил успокоение в охоте и рыбалке. Часто брал с собой и Анну. Она была способной ученицей и с годами успешно осваивала охотничьи премудрости. Могла быстро разжечь костер, освежевать любую дичь и разделать рыбу, связать сеть, зарядить патроны, сбить в лет дикую утку.
В селе добродушно посмеивались – фельдшер?то наш из девки парня делает. Как бы ухажеров отец от девки не отвадил. Но тайных вздыхателей у Анны хватало, к чему она относилась довольно спокойно. Когда Анне исполнилось восемнадцать лет, Уваров купил ей ружье и Анна теперь частенько ходила одна на Волгу, в лес.