— Да, Мишель.
— Хорошо; когда все будет готово, я вам скажу.
Мишель вышел.
Через полчаса я почувствовал, что меня грубо трясут за плечо.
Это Мишель будил меня; должен признаться, несмотря на вчерашнее убийство и утреннюю резню, я снова уснул.
— Готово, сударь, — сказал он.
— Ах, черт! — ответил я. — Значит, я должен встать?
— Да, сударь; если только вы не собираетесь смотреть из окна. Но тогда вы плохо рассмотрите.
— Где состоится казнь, Мишель? Я предполагаю, должна быть казнь?
— На дровяном складе.
— Хорошо, Мишель, идите; я пойду за вами.
Я влез в штаны и куртку, сунул ноги в домашние туфли и вышел.
Мне надо было только выйти за порог, чтобы оказаться на соседнем дровяном складе.
Мишель одной рукой тянул за цепь Каталину, а в другой держал орудие, первое время остававшееся для меня совершенно непонятным.
Это была перекладина из сырого дерева, расколотая посередине; к ней была привязана за шею черная курица — единственная из моих одиннадцати кур, обладавшая такой окраской.
— Если вы пожелаете взглянуть на жертв, — предложил Мишель, — они разложены на столе в столовой.
Я взглянул на стол и в самом деле увидел все мое несчастное пернатое семейство, окровавленное, растерзанное, покрытое грязью.
Я перевел взгляд от стола на Каталину, которого это душераздирающее зрелище оставляло, казалось, совершенно равнодушным.
Его жестокосердие помогло мне решиться.
— Ну, Мишель, — сказал я, — пошли.
Мы вышли.
Был час казни — четыре часа утра.
Мы вошли на пустой дровяной склад и закрыли дверь.
— Так… Теперь, — сказал Мишель, потянув за цепь, — если вы подержите его за ошейник, то увидите, что будет.
Я взял Катилину за ошейник; Мишель схватил его за хвост и, не обращая внимания на рычание, ножом расширил щель в дереве и просунул в нее десять сантиметров хвоста Каталины.
— Отпускайте, сударь — сказал он.
И когда я отпустил ошейник, он одновременно выпустил из рук деревяшку: сжавшись, она больно ущемила преступника за хвост.
Катилина с воплем бросился бежать.
Но он был в плену.
Дерево слишком крепко держало пса за хвост, чтобы какое-нибудь препятствие могло избавить его от этого нового «лекарства».
В то же время курица, крепко привязанная к палке, раскачиваясь от его прыжков, вспрыгивала ему на спину, падала, затем соскакивала ему на плечи, и Катилина, обманутый этой видимостью жизни, решил: это она клюет его, причиняя ему такую боль.
Боль возрастала со скоростью бега; Катилина приходил все в большее смятение. Он останавливался, оборачивался, яростно кусал курицу, затем, решив, что она мертва, снова пускался бежать. Но этот минутный отдых приносил ему лишь более острую боль. Он завизжал: меня это разжалобило, но Мишель оставался непреклонным. Совершенно обезумевший Катилина бросался на штабеля дров, на стены, скрывался, показывался вновь, гонка делалась все более бешеной до тех пор, пока наконец он — задыхающийся, измученный, побежденный, не в силах больше шага ступить — со стоном не упал на землю.
Тогда Мишель, приблизившись к нему, снова расширил трещину в куске дерева ножом и извлек оттуда окровавленный хвост животного, но оно словно не почувствовало улучшения после окончания пытки.
Мне показалось, что Катилина мертв.
Я подошел к нему: лапы у него были вытянуты, как у загнанного борзыми зайца; один глаз был открыт, и только в нем еще сохранилась искорка жизни, говорившая скорее о присутствии воли, чем силы.
— Мишель, — сказал я, — возьмите кувшин с водой и вылейте ему на голову.
Мишель огляделся. В каком-то чане он заметил воду, набрал ее в пригоршню и вылил на голову Катилине.
Тот чихнул и встряхнул головой — только и всего.
— Ах, сударь, — сказал Мишель, — не слишком ли много чести для этого разбойника. Отнесем его домой, и, если ему суждено оправиться, он оправится.
С этими словами Мишель взял Катилину за загривок, отнес его к дому и бросил на садовой лужайке.
Случай нам помог: во время истязания Катилины небо заволоклось тучами, как во время пира Фиеста.
Правда, поскольку для такого заурядного события гроза — это слишком много и люди из гордости приберегают гром для себя, начался дождь, но без грома и молний.
Дождь постепенно пронял застывшее тело Катилины; он потянулся, затем встал на все четыре лапы, но не смог удержаться, сел и оставался неподвижным, с потухшим взглядом, в состоянии полного бесчувствия.
— Мишель, — сказал я, — думаю, урок оказался слишком жестоким.
Мишель подошел к Катилине, который при этом не выказал ни малейшего страха, приподнял ему губы, открыл и снова закрыл глаза, прокричал ему в уши его кличку.
Никакого впечатления.
— Сударь, — сказал он мне. — Катилина повредился в уме, надо послать его к Санфуршу.
Как известно, Санфурш — это собачий Эскироль. В тот же день Катилину отправили к Санфуршу.
XLVII
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ ТО, ЧТО МЫ ГОВОРИЛИ О СХОДСТВЕ ГИБЕЛИ ФЛОРЫ СО СМЕРТЬЮ ЭВРИДИКИ
Вы помните, что мои осерские друзья предложили задержать начало охоты до десятого сентября.
Я написал им, что приеду седьмого вечером и, следовательно, открытие может состояться восьмого.
На этот раз я рассчитывал дольше пробыть в Сен-Бри и взял с собой работы на две-три недели.
Мы так много говорили об охоте, что я не стану утомлять читателей подробностями. Скажу только, что через три недели, увидев довольно заметную беременность Флоры, я попросил моего друга Шарпийона оставить ее в деревне до тех пор, пока она не ощенится.
Шарпийон, знавший, что дети Флоры — потомство Причарда и признавший свою вину перед их отцом, попросил у меня вместо платы за проживание и прокорм права выбрать из помета. Я в свою очередь поставил условие: ни одного щенка не должны утопить, как делают обычно под тем предлогом, что мать слишком слаба для того, чтобы их выкормить.
Проделав примерно четверть пути, я решил навестить своих друзей в Марселе и, для того чтобы оправдать это в своих собственных глазах, подписал с директором марсельского театра Жимназ договор на пьесу «Лесники». Эта пьеса должна была быть написана специально для марсельских артистов и никогда не ставиться в другом театре.
Мой друг Берто великолепно принял меня в своем деревенском доме, носившем название Бланкард.
Я прожил в Марселе около месяца, затем вернулся к Шарпийону, которому пообещал остановиться у него на обратном пути и приехал как раз вовремя, чтобы присутствовать при родах Флоры.
Она произвела на свет пять щенков; отцовство Причарда не признать было невозможно. Каждый выбрал себе одного из них. В двадцать четыре часа все щенята были пристроены. Я удовольствовался тем, кого никто не взял.
Тем временем егерь каждый день, в качестве гигиенической меры, выгуливал Флору.
На восьмой день он рассказал, что нашел и убил гадюку. Гадюки не редкость в лесах Сен-Бри.
Мы похвалили его за то, что он уменьшил их число.
На следующий день он, как обычно, ушел с Флорой, но вернулся без нее.
Славный малый вы глядел очень огорченным. Он попросил у Шарпийона позволения поговорить с ним наедине.
Вот что произошло и вот о чем он не решился заговорить вслух.
Он гулял там же, где и накануне; проходя по тропинке, где была убита гадюка, Флора почуяла запах трупа, приблизилась к нему и взвизгнула.
Потом она почти сразу же забилась в конвульсиях и издохла.
Наш егерь знал, что следствия без причины не бывает; он стал искать причину несчастья. Шелест травы указал ему на присутствие пресмыкающегося; он вытащил шомпол из своего ружья, раздвинул траву и увидел гадюку, которая пыталась уползти.
Одним ударом он остановил ее.
Оказалось, что это была не одна гадюка, а две; одна действительно была мертвой, вторая — живой. Убитая накануне оказалась самкой; самец нашел ее издыхающей и, несомненно надеясь вернуть ее к жизни своими объятиями, сплелся с ней, как обычно делают эти гады. Вместе с живой змеей, убившей Флору, егерь подцепил мертвое тело убитой накануне гадюки.
Наверное, именно под воздействием чрезмерной душевной боли, вызванной потерей подруги, яд у самца достиг такой силы, что смог убить Флору в несколько секунд.
Зубные полости гадюк содержат восемь миллиграммов яда; для того чтобы убить собаку, потребуется все восемь миллиграммов, а чтобы убить человека — шестнадцать миллиграммов. Но редко бывает, чтобы при укусе гадюка выпустила весь яд. Однако замечено, что в ярости или в течение самых жарких месяцев этот яд, опасный лишь когда попадает в кровь (глотать его можно безнаказанно) приобретает большую силу.
Одно из этих обстоятельств повлекло за собой мгновенную смерть Флоры.
Как и в любом непоправимом горе, следовало найти утешение. Не успев безмерно привязаться к Флоре, я отдал ей почести, каких она заслуживала, и уехал в Париж.
Прежде всего я навестил Санфурша и, следовательно, Катилину.
Катилина обрел рассудок, но заболел пляской святого Витта, и вид курицы вызывал у него нервный припадок.
Итак, я остался с собакой-инвалидом и с сосунком.
К счастью, первые дни охоты прошли, и у меня было время найти собаку до следующего сезона.
КОММЕНТАРИИ
Мемуарные очерки «История моих животных» («Histoire de mes betes») — произведение многоплановое. Оно включает в себя воспоминания автора об его книгах, друзьях, путешествиях, охотах, отрывки из бесед и, конечно, истории животных, в разное время обитавших у него в доме.
Первые двадцать восемь глав этой книги печатались в издававшейся Дюма газете «Мушкетер» («Mousquetaire») с 29.10.1855 по 29.11.1855 под названием «Беседы с моими читателями по поводу одной собаки, двух петухов и одиннадцати кур» («Causeries avec mes lecteurs a propos d’un chien, de deux coqs et de onze poules»); окончание ее печаталось с 18.11.1866 по 11.12.1866 в новой газете Дюма, носившей то же название «Мушкетер».
Первое отдельное издание всего текста книги: Michel Levy Freres, Paris, 1867.
Перевод именно этого издания выполнен А. Васильковой специально для настоящего Собрания сочинений и сверен Г. Адлером по тому же тексту французского оригинала.
Это первая публикация книги на русском языке.
К главе I
… в Писании сказано, что Господь желает раскаяния, а не смерти грешника. — Вероятно, имеется в виду ветхозаветный текст: «Скажи им: живу я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был» (Иезекиль, 33: 11).
Однако, возможно, подразумевается высказывание из Нового завета. Когда Христа не приняли в одном селении, ученики предложили ему молить об истреблении его жителей небесным огнем. На это Иисус отвечал: «Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» (Лука, 9: 52–56).
… прелестное высказывание Мишле… —Мишле, Жюль (1798–1874) — французский историк и публицист романтического направления, придерживавшийся демократических взглядов; автор многотомных трудов по истории Франции и всеобщей истории.
… Если бы я мог надеяться быть избранным в Академию… —Имеется в виду Французская академия — объединение виднейших деятелей культуры, науки и политики страны; основана кардиналом Ришелье в 1635 г. Выборы в состав Академии производят сами ее члены из соискателей, которые по собственной инициативе выставляют свои кандидатуры. Членом Академии Дюма так и не стал.
… мой преемник произнесет похвальное слово в мою честь… — По правилам Французской академии число ее членов строго фиксировано (40 человек) и новый академик избирается только на место ушедшего из жизни; при этом вновь вступающий в нее должен произнести похвальное слово почившему предшественнику.
… каким-нибудь вертким вельможей или великим поэтом будущего, каким-нибудь грядущим Ноаем или Вьенне… — Ноай, Поль, герцог де (1802–1885) — французский политический деятель и писатель, историк; происходил из древнего рода, известного с XI в.; член Палаты пэров с 1827 г.; член Французской академии с 1849 г.; в 1848–1858 гг. выпустил биографию фаворитки Людовика XIV маркизы де Ментенон (1635–1719).
Вьенне, Жан Пьер Гийом (1777–1868) — французский литератор; в возрасте 19 лет пошел в армию, участвовал в республиканских и наполеоновских войнах; придерживался либеральных убеждений, что отразилось в его многочисленных — главным образом сатирических — стихотворных «Посланиях», многие из которых пользовались большим успехом — в их числе «Послание тряпичникам о преступлениях печати» (1827); был также автором ряда трагедий, драм, комедий, которые, однако, никогда не шли; двух исторических романов, поэмы «Франсиада» и сборника «Басни»; с 1827 г. долгие годы был депутатом, в 1839 г. стал пэром; с 1830 г. член Французской академии, где неизменно и ожесточенно выступал против всякого рода литературных новаций и новаторов, что часто делало его предметом нападок и насмешек в прессе и в литературе.
… Помните ли вы Вальтера Скотта, по отношению к которому мы начинаем проявлять себя достаточно неблагодарными? — Скотт, Вальтер (1771–1832) — английский писатель и поэт; создатель жанра исторического романа; собиратель и издатель памятников шотландского фольклора; автор исторических и историко-литературных трудов; в XIX в. его романы пользовались в Европе огромной популярностью.
Хотя, по мнению литературоведов. В. Скотт оказал большое влияние на историческую и романтическую литературу своего времени (в том числе и на самого Дюма), в 30-х гг. XIX в. европейская критика обрушилась на него с достаточно суровыми нападками. Писателя упрекали в искажении истории, в поверхностном ее изображении, отсутствии нравственных идеалов и цельного исторического мировоззрения. Во Франции, в частности, творчество Скотта рассматривалось только с точки зрения литературного романтизма. Возможно, Дюма здесь имеет в виду именно эти обстоятельства.
… Существует одна идея, которая искалечила два или три поколения и которой, возможно, предстоит искалечить еще три или четыре. —Вероятно, речь идет об идее революции как способе установления социальной справедливости. Тема революции — едва ли не главная в творчестве зрелого Дюма. Приведенные слова писателя оказались пророческими.
… Свидетельство тому — пролог «Калигулы», убивший трагедию… — «Калигула» («Caligula») — пятиактная трагедия Дюма, в стихах и с прологом; поставлена во Французском театре 26 декабря 1837 г.; в 1838 г. вышла в парижском издательстве Маршан. В пьесе молодой галл Аквила соглашается убить развратного императора, так как тот соблазнил его невесту, которая, к тому же, была собственная сестра совратителя.
Калигула — Гай Юлий Цезарь Германик (12–41), римский император с 37 г., прозванный Калигулой («Сапожком»), ибо он в детстве носил обувь военного образца; известен развратом и жестокостью; был убит за безудержный произвол.
… свидетельство тому — первый акт «Мадемуазель де Бель-Иль», едва не погубивший комедию. — «Мадемуазель де Бель-Иль» («Mademoiselle de Belle-Isle») — пятиактная драма Дюма, с большим успехом поставленная 2 апреля 1839 г. в театре Французской комедии; в том же году выпущена в издательстве Маршан.
Это остросюжетная комедия положений, в которой недоразумения и неожиданности сменяют друг друга.
… В одном только прологе «Калигулы» нашлось бы довольно того, что могло обеспечить успех пяти таким трагедиям, как «Хлодвиг», как «Артаксеркс», как «Сид Андалусский», как «Пертинакс» и как «Юлиан в Галлии». —«Хлодвиг» — написанная в 1801 г., напечатанная в 1820 г. и поставленная во Французском театре 7 января 1831 г. пятиактная трагедия известного французского драматурга и поэта, члена Французской академии с 1810 г. Луи Жана Непомюсена Лемерсье (1771–1840).