К двум часам пополудни дело обстояло так: Мутон выкапывал из земли георгин Мишеля (тот в качестве садовника пытался вырастить голубой георгин), мой сын курил в гамаке папиросу, а Маке, де Фиенн и Атала дразнили Мисуфа, приговоренного к пяти годам заключения в обезьяннике за убийство при смягчающих вину обстоятельствах.
Мы просим наших читателей простить нас за то, что отдаляем развязку, позволив ее предугадать, но думаем, что пришло время сказать несколько слов о мадемуазель Дегарсен, Потише, последнем из Ледмануаров и о каторжнике Мисуфе.
Мадемуазель Дегарсен была самка мартышки самой мелкой разновидности. Место ее рождения неизвестно; но, если положиться в этом вопросе на классификацию Кювье, она, должно быть, родилась на древнем континенте.
Она попала ко мне самым простым способом.
Я совершил небольшую поездку в Гавр — с какой целью, мне было бы очень трудно сказать, — я поехал в Гавр, возможно, лишь для того чтобы увидеть море. Оказавшись в Гавре, я ощутил потребность вернуться в Париж.
Только из Гавра никто не возвращается без того, чтобы что-нибудь не привезти.
Надо было решить, что именно я привезу из Гавра.
У меня был выбор между безделушками из слоновой кости, китайскими веерами и карибскими трофеями.
Ничто из этого меня совершенно не привлекало.
Я прогуливался по набережной подобно Гамлету,
Печальный, опустив руки и в роли и в жизни,
когда у двери торговца животными увидел зеленую мартышку и голубого попугая.
Мартышка просунула руку между прутьями своей клетки и схватила меня за полу сюртука.
Голубой ара вертел головой и влюбленно смотрел на меня желтым глазом, зрачок которого уменьшался и расширялся с самым нежным выражением.
Я очень чувствителен к проявлениям такого рода, и те из моих друзей, кто лучше других меня знает, уверяют: для чести моей семьи и для моей собственной — это счастье, что я не родился женщиной.
Итак, я остановился, взяв одной рукой лапку мартышки, а другой почесывая голову попугая, рискуя при этом повторением случая с ара полковника Бро (смотри в моих «Мемуарах»).
Но ничего похожего не произошло: мартышка тихонько подтянула мою руку поближе к своей мордочке, просунула язык между прутьями клетки и нежно облизала мне пальцы.
Попугай засунул голову себе между ног, блаженно полузакрыв глаза, и издал легкий сладострастный стон, не оставлявший сомнения в природе испытываемых им ощущений.
«Право же, — сказал я себе, — вот два очаровательных существа, и, если не опасаться, что с меня потребуют выкуп Дюгеклена, я поинтересовался бы их ценой».
— Господин Дюма, — спросил вышедший из лавки торговец, — вас устроят моя мартышка и мой попугай?
«Господин Дюма»! Эта лесть довершила действие ласки двух существ.
Надеюсь, в один прекрасный день какой-нибудь чародей сможет объяснить мне, каким образом мое лицо, менее других распространяемое посредством живописи, гравюры или литографии, известно и на краю света, так что везде, куда бы я ни приехал, первый же рассыльный спрашивает меня:
— Господин Дюма, куда отнести ваш чемодан?
Правда, отсутствие портрета или бюста возместили мои друзья Шам и Надар, широко прославившие меня; но в таком случае эти два предателя меня обманывали и вместо карикатуры на меня сделали мой портрет?
Помимо того неудобства, что я никуда не могу отправиться инкогнито, известность моего лица доставляет мне и другое: стоит любому торговцу прочитать в моих биографиях, что я имею обыкновение швыряться деньгами, и увидеть меня приближающимся к его магазину, как он принимает добродетельное решение продать г-ну Дюма свой товар в три раза дороже, чем прочим смертным, и это решение он, естественно, тотчас осуществляет.
В конце концов, этому горю уже ничем не поможешь.
Итак, торговец обратился ко мне с елейным видом продавца, твердо решившего сбыть вам товар, который вы еще не решили купить: «Господин Дюма, вас устроят моя мартышка и мой попугай?»
Надо было бы заменить в слове всего две буквы, чтобы придать ему настоящий смысл: «Господин Дюма, вас расстроят моя мартышка и мой попугай?»
— Так! — ответил я. — Раз вы меня знаете, вы продадите мне вашего попугая и вашу обезьяну за двойную цену.
— О господин Дюма, как вы можете так говорить! Нет, с вас я не стану запрашивать. Вы мне заплатите… скажем…
Торговец сделал вид, что пытается вспомнить, за какую цену сам их купил.
— Вы заплатите мне сто франков.
Должен сказать, я задрожал от радости. Я не очень точно знаю рыночную цену обезьян и попугаев, но мне показалось, что сто франков за два подобных создания — неслыханно дешево.
— Только должен вам сказать, как честный человек, — продолжал торговец, — что попугай, возможно, никогда не заговорит.
В моих глазах это удваивало его стоимость. Значит, у меня будет попугай, который не прожужжит мне уши своим неизбежным «Ты покушал, Жако?».
— Ах, черт! — ответил я. — Вот это досадно.
Но как только я это сказал, мне стало стыдно за себя: я солгал, и солгал в надежде добиться скидки, тогда как торговец сказал правду, рискуя обесценить свой товар.
И, охваченный угрызениями совести, я предложил ему:
— Послушайте, я не хочу с вами торговаться, я даю вам за них восемьдесят франков.
— Берите, — без колебаний согласился торговец.
— Только давайте договоримся, — продолжал я, поняв, что меня обворовали, — восемьдесят франков за обезьяну с клеткой и попугая с жердочкой.
— Конечно, мы так не уславливались, — ответил продавец, — но я ни в чем не могу отказать вам. Вы можете похвастаться тем, что позабавили меня своим «Капитаном Памфилом». Ну, нечего сказать, — вы знаете животных, и я надеюсь, эти двое у вас не почувствуют себя несчастными. Берите клетку и жердочку.
Клетка и жердочка от силы стоили сорок су.
Как предложил продавец, я взял клетку и жердочку и, возвращаясь в гостиницу «Адмиралтейская», напоминал поддельного Робинзона Крузо.
В тот же вечер я выехал в Париж, один заняв все переднее сиденье в дилижансе до Руана.
Говоря, что занял его один, я имел в виду себя, мою мартышку и моего попугая.
От Руана до Пуаси я добрался по железной дороге, а от Пуаси до виллы Медичи — в двухместной берлине, которую нанял в столице графства короля Людовика Святого.
XIV
КАКИМ ОБРАЗОМ Я УЗНАЛ, ЧТО ПОПУГАИ РАЗМНОЖАЮТСЯ И ВО ФРАНЦИИ
Мне нет необходимости говорить вам, что мадемуазель Дегарсен и Бюва еще не были так окрещены, поскольку я привык давать имена, прозвища и клички моим сотрапезникам, основываясь на их достоинствах или на физических и нравственных увечьях.
Они назывались просто «мартышка» и «ара».
— Скорее, скорее, Мишель! — сказал я, входя. — Вот вам клиенты.
Прибежавший Мишель принял из моих рук клетку мартышки и садок попугая, откуда его хвост торчал словно наконечник копья.
Я заменил на садок, заплатив за него три франка, жердочку, которая обошлась мне в двадцать су.
— Смотри-ка, — произнес Мишель. — Это самка сенегальской мартышки — cercopithecus saboea.
Я взглянул на Мишеля с глубочайшим изумлением.
— Что это вы сейчас сказали, Мишель?
— Cercopithecus saboea.
— Так вы знаете латынь, Мишель? Тогда вам бы надо поучить меня на досуге.
— Латыни я не знаю, но знаю свой «Словарь естественной истории».
— Ах, черт возьми! А это животное вы тоже знаете? — спросил я, вытащив попугая из его садка.
— Это? — сказал Мишель. — Еще бы мне его не знать! Это голубой ара — macrocercus ararauna. Ах, сударь, почему же вы не привезли самку вместе с самцом?
— Чего ради, Мишель, раз попугаи во Франции не размножаются?
— Вот в этом вы как раз ошибаетесь, — возразил он.
— Как, голубой ара размножается во Франции?
— Да, сударь, во Франции.
— На юге, может быть?
— Нет, сударь, для этого нет необходимости быть на юге.
— Тогда где же?
— В Кане, сударь.
— Что? В Кане?
— В Кане, в Кане, в Кане!
— Я не знал, что Кан расположен на такой широте, где попугаи способны размножаться. Сходите, Мишель, принесите мне Буйе.
Мишель принес мне словарь.
— «Каде де Гассикур»— не то… «Кадуцей»— не то… «Как» —совсем не то… «Кан»…
— Сейчас увидите, — пообещал Мишель.
Я стал читать:
— «Кадомус, главный город департамента Кальвадос, на Орне и Одоне, в 223 километрах на запад от Парижа, 41 876 жителей. Королевский суд, суд первой инстанции и торговая палата…»
— Вот увидите, — сказал Мишель, — сейчас будет про попугаев.
— «Королевский коллеж; юридическая школа; академия…»
— Горячо!
— «Широкая торговля гипсом, солью, лесом… Захвачен англичанами в 1346 и 1417. Вновь отбит французами…»и так далее. «Родина Малерба, Лефевра, Шорона…»и так далее. «9 кантонов — Бургебюс, Виллер-Бокаж…»и так далее, «… и Кан, который считается за два; 205 коммун и 140 435 жителей. Кан был столицей Нижней Нормандии».Вот и все, Мишель.
— Как! В вашем словаре не сказано, что ararauna, то есть голубой ара, размножается в Кане?
— Нет, Мишель, здесь этого не сказано.
— Ну, хорош же ваш словарь! Подождите, подождите, я схожу за другим, и вы увидите.
Действительно, через пять минут Мишель вернулся со своим «Словарем естественной истории».
— Вот увидите, вот увидите, — повторял Мишель, в свою очередь открывая словарь. — «Перитонит»,не то… «Перу»,не то… «Попугай» —вот оно! «Попугаи моногамны…»
— Мишель, вы так хорошо знаете латынь; известно ли вам, что означает слово «моногамны»?
— Полагаю, это означает, что они могут петь на все лады.
— Нет, Мишель, нет, совсем другое; это значит, что у них всего по одной жене.
— А-а, — сказал Мишель, — вероятно, это происходит оттого, что они говорят, как мы… Смотрите, я нашел! «Долгое время считалось, что попугаи совершенно не размножаются в Европе, но доказано обратное…»и так далее и так далее «… одной парой голубых ара, жившей в Кане…»В Кане, вот видите, сударь…
— Честное слово, да, вижу.
— «Господин Ламуру сообщает нам подробности».
— Послушаем подробности господина Ламуру, Мишель.
Мишель продолжал:
— «Эти ара с марта 1818 года по август 1822, что составляет четыре с половиной года, снесли шестьдесят два яйца за девять кладок…»
— Мишель, я вовсе не говорил, что ара не могут класть яйца; я сказал…
— «Из этого числа, — продолжал Мишель, — двадцать пять яиц произвели птенцов, из которых только десять умерли. Остальные выжили и превосходно акклиматизировались…»
— Мишель, я признаю, что у меня были ложные представления о попугаях ара…
— «Они неслись не различая времени года, — продолжал Мишель, — и кладки последних лет были более продуктивными, чем в первые годы…»
— Мишель, мне больше нечего возразить…
— «Количество яиц в гнезде менялось. Их могло быть до шести одновременно…»
— Мишель, я сдаюсь…
— Только известно ли вам, сударь, — спросил Мишель, закрыв книгу, — что не следует давать ему горький миндаль и петрушку?
— Горький миндаль — это понятно, — ответил я, — он содержит синильную кислоту; но петрушка?
Мишель, заложивший книгу большим пальцем, снова ее открыл:
— «Петрушка и горький миндаль, —прочел он, — смертельный яд для попугаев».
— Хорошо, Мишель, я этого не забуду.
Я так хорошо это запомнил, что некоторое время спустя, услышав о внезапной кончине г-на Персиля, воскликнул:
— Ах, Боже мой! Должно быть, он поел попугаев?
К счастью, на следующий день это известие было опровергнуто.
XV
КУЧЕР-ГЕОГРАФ СООБЩАЕТ МНЕ, ЧТО Я НЕГР
Я был поражен ученостью Мишеля: он знал наизусть «Словарь естественной истории».
Однажды я ехал в кабриолете с одним из моих друзей.
Это было во времена старых кабриолетов, в которых вы сидели рядом с кучером.
Не знаю, по какому случаю я сказал моему другу, что родился в департаменте Эна.
— Ах, вы из департамента Эна? — спросил кучер.
— Да. Вам это почему-либо неприятно?
— Нет, сударь, совсем напротив.
Вопрос кучера и его ответ были одинаково темны для меня.
Почему этот кучер так воскликнул, узнав, что я из департамента Эна? И почему ему было особенно приятно — его «совсем напротив» заставляло меня в это поверить, — почему ему было особенно приятно, что я уроженец этого департамента, а не какого-нибудь другого из восьмидесяти пяти остальных?
Именно эти вопросы я, несомненно, задал бы ему, если бы мы были одни; но, слишком занятый тем, что говорил мой сосед, я пустил свое любопытство галопом, и, поскольку лошадь наша плелась шагом, оно опередило нас, и я не смог его догнать.
Неделю спустя я снова нанял кабриолет на той же стоянке.
— А! — сказал кучер. — Это тот господин, что из департамента Эна.
— Именно! Это вы везли меня неделю назад?
— Собственной персоной. Куда вас сегодня отвезти, хозяин?
— К Обсерватории.
— Тсс! Сударь, не говорите так громко.
— Почему?
— Если моя лошадь вас услышит!.. Ну! Бижу! Ах, сударь, вот кто, будь у него десять тысяч ливров ренты, не купил бы кабриолет!
Я посмотрел на него.
— Почему вы спросили меня о департаменте Эна — не оттуда ли я родом?
— Потому что, если бы господин был в одиночестве и хотел поболтать, мы поговорили бы о департаменте Эна.
— Так вы знаете его?
— Еще бы! Славный департамент! Департамент генерала Фуа, господина Мешена, господина Лербетта и господина Демустье, автора «Писем к Эмилии о мифологии».
Как видите, дорогие читатели, я был совершенно забыт в перечне известных людей департамента.
Это настроило меня против кучера.
— Что вы знаете в департаменте Эна?
— Все знаю.
— Как, вы знаете все?
— Все.
— Вы знаете Лан?
(Я произнес «Лан»).
— Лаон, вы хотите сказать?
(Он произносил «Ла-он»).
— Лаон или Лан, это одно и то же; только пишется «Лаон», а говорится «Лан».
— Конечно, я говорю, как пишется.
— Вы стоите за орфографию господина Марля?
— Я не знаю орфографии господина Марля, но я знаю Лаон, древний Bibrax и средневековый Laudanum… Ну, что вы на меня так смотрите?
— Я не смотрю на вас: я вами восхищаюсь!
— О, вы можете насмехаться сколько угодно, это не мешает мне знать Лаон и весь департамент Эна с его префектурой. В доказательство скажу, что там есть башня, построенная Людовиком Заморским, и что там продают очень много артишоков.
— Я ничего не могу на это возразить; истинная правда, друг мой. А Суасон? Суасон вы знаете?
— Суасон — Noviodunum. Знаю ли я Новиодунум? Еще бы мне его не знать!
— Поздравляю вас с этим; я знал Суасон, но не знал Новиодунума.
— Да это одно и то же, разницы никакой. Именно там стоит собор святого Медарда — великого писуна. Вы знаете, хозяин, что когда в день святого Медарда идет дождь, он потом сорок дней не прекращается. Святой Медард должен быть покровителем кучеров кабриолета. Знаю ли я Суасон!.. Так-так-так, вы спрашиваете, знаю ли я Суасон, родину Луи д’Эрикура, Колло д’Эрбуа, Кинетта; место, где Хлодвиг победил Сиагрия, где Карл Мартелл разбил Хильперика, где умер король Роберт; столица округа; шесть кантонов: Брен-сюр-Вель, Ульшилё-Шато, Суасон, Вайи-сюр-Эн, Вик-сюр-Эн, Виллер-Котре…
— Вы и Виллер-Котре знаете? — воскликнул я, надеясь застать его врасплох.
— Villerii ad Cotiam Retiae. Знаю ли я Виллер-Котре, или Кост де Рец! Большая деревня.
— Маленький городок, — возразил я.