- Да, конечно, - кивнул полковник. На сердце у него было тяжело. Ведь на самом деле вопрос стоял так, и это отлично, без лишних слов, сказанных вслух, понимали оба собеседника: если все происходящее является набором случайностей, то надо поспешить в Имжи, спасать Грибова и других заложников, а если все происходит с подачи Повара, то соваться туда ни в коем случае нельзя. Ведь тогда, получается, Повар направил Андрея Хованцева (с его, Андрея, ведома или без, это значения не имело), аналитические способности которого ставил очень высоко, и одну из своих лучших исполнительниц (Богомола? - по мнению Федора, многое указывало на то, что действует легендарная Богомол, которая, согласно официальной версии, была уничтожена весной прошлого года при расследовании убийства одного из крупнейших криминальных "авторитетов" - уничтожена не без участия людей Повара; но об этих своих догадках Федор генералу не говорил), чтобы обеспечить раскрутку и прикрытие операции государственной важности... Дела такого масштаба, при котором заложники становились лишь пешками в большой игре, и должны были или погибнуть, или самостоятельно прорываться в ферзи... Во-первых, при таком раскладе, просто глупо было прикрывать тех, кто послан прикрыть тебя. На то и послан, чтобы принять бой при ударе с тыла, заранее зная, что тыл целиком на их ответственности и что поддержки и подкрепления ждать не стоит. Во-вторых, пока Андрей и Богомол отвлекают на себя внимание противника, у генерала и полковника руки развязаны. На них не "наедут" те люди, которым ни в коем случае нельзя допустить, чтобы путь "жучков-невидимок" проследили до высших кругов Москвы...
Словом, как ни крути, генерал и полковник просто не имели права признавать происходящее итогом игры случайностей и совпадений, даже если на самом деле это и было так.
У полковника имелись свои сомнения, что Людмила Венгерова - "Богомол"? - является человеком Повара. Прежде всего, из-за Испании. Смерть этого мерзавца, прятавшегося в окрестностях Барселоны, была Повару совсем не выгодна. Ведь тот слишком много знал и мог бы оказаться ценнейшим свидетелем, если бы удалось схватить его и переправить в Москву... И вообще, Венгерова была больше похожа на независимую одиночку, чем на дисциплинированного рядового одного из важнейших отрядов... Но ведь хороший исполнитель и должен выглядеть совсем не тем, кто он есть на самом деле, разве не так? А что касается убитого поганца... Повар вполне мог пойти на то, чтобы "разменять фигуры" - отдать этого барселонского беглеца в обмен на доступ к другому "телу". И, пойдя на размен, он бы, конечно, позаботился о том, чтобы этот размен осуществлялся через кого-нибудь из его самых надежных людей: накладки и проколы в таких случаях недопустимы.
Эти ситуации размена, от которого никуда не денешься, полковник ненавидел больше всего - и сам сейчас оказался в такой. Заложники превращались в приманку - или, скорее, в лакмусовую бумажку, по реакции на которую все нужные люди "окрасятся" так, что их сразу разглядишь, ни с кем не спутав. Отправляться им на выручку пока что нельзя - на кону безопасность государства, ни больше ни меньше, возможность разрушить такую преступную структуру, которая ещё множество жизней погубит, если вырвется из сетей. Неисчислимо больше тех пяти жизней, которые могут сейчас погибнуть, находясь на переднем крае, под самым огнем.
Положим, к Богомолу полковник не питал никаких теплых чувств, хотя она и действовала на их стороне. Ему доводилось встречаться и с женщинами-убийцами, и с очаровательными международными шпионками, этакими Мата Хари, и с не менее очаровательными "крестными матерями", чьи изящные ручки крепко правили самым "крутым" бизнесом - и все они вызывали его глубокое отвращение. Все это виделось ему издевательством над женской природой. Женщине начертано любить и рожать детей, быть нежной и ласковой. А остальное - извращение. Хотя он помнил слова своего покойного учителя, старого полковника милиции, сказанные много лет назад, когда Федор был ещё необстрелянным юнцом: "Ты помни, что страшнее ехидной женской жестокости нет ничего на свете. Мужик не станет плескать в лицо сопернику серной кислотой, не станет заманивать на квартиру или пикник, чтобы отдать пьяным насильникам... А когда я был немногим старше тебя, мне пришлось разнимать двух девок, которые из-за парня выясняли отношения. Возле деревенской танцплощадки, понимаешь? Дрались опасными бритвами, стараясь в первую очередь попасть по лицу. У одной куска уха не хватало, у другой щека висела, когда мы вмешались... И если б мужиков мы разняли за две секунды, то с ними пришлось повозиться - от бешенства они голову потеряли, столько в них было ядовитой злобы, что, казалось, ядом все залито на десять метров вокруг..."
Во всяком случае, ни одной из этих красоток никогда не удалось соблазнить полковника, как они ни старались, и для всех них у него существовало одно слово: "мерзость".
Но судьба всех остальных была ему далеко не безразлична. У него сердце переворачивалось, когда он думал и о маленьком Леньке, и об Андрее, и о Грибове, и о своем "деде". Дед, который был его "тайным оружием" - и на которого он возлагал такие надежды. Полковник никогда не сдавал и не подставлял людей - а когда сама ситуация поворачивалась так, что кто-то оказывался поставленным, он всегда стремился переиграть ситуацию... Поэтому, он стал бы искать возможности прийти на выручку, даже если бы "влипла" только Богомол - да, она была ему глубоко противна, но при этом она была союзником, а союзников не бросают. Чувство чести и справедливости было в полковнике очень сильным.
- Итак, подытожим, - сказал генерал. - Лиана опознала на снимках двух наших бывших офицеров - тех самых, которых мы уже вычислили. У нас есть Бурашин. У нас есть один из крупных советских номенклатурщиков, сейчас связанный с АВТОВАЗом. У нас есть владелец складов и бензозаправок, пославший убийц на квартиру Некрасовой - и есть его друг, через склады которого проходила вся партия английских пуговиц, в одну из которых был вделан "жучок". Благодаря твоим розыскам, у нас есть владелец ателье в Имжах и один из его постоянных клиентов. Уже неплохой улов, но самая крупная рыба ещё не попалась. Однако я не я буду, если она вот-вот не задергается в наших сетях. Я нюхом чую.
Нюх генерала не подвел - недаром ведь говорят, что нюх, или интуиция, это прежде всего опыт, при котором мысль начинает работать с такой скоростью, что человек видит разом начало и конец логической цепочки. Буквально на этих словах появился возбужденный офицер.
- Товарищ генерал! Только что перехватили и записали звонок Бурашина! Очень интересный!..
Генерал заторопился в помещение, из которого велось прослушивание, полковник за ним следом.
- Слава Богу, застал вас!.. - это был голос Бурашина.
- В чем дело? - спросил его собеседник.
- Только что поступило сообщение от наблюдателей в Имжах. Красотка знает, что в здании "профсоюза" стоят наши устройства. Теперь и "профсоюз" это знает! Там уже начались пальба и пожар!
- Что за красотка?
- Предполагают, что она же прибрала Задавако.
- Хорошо, я разберусь. Жди моих распоряжений и никуда не уходи.
- Но ведь это...
- Я понимаю, что это такое! Отбой!
Коротко звякнула резко положенная трубка.
Генерал и полковник переглянулись.
- Да, дела... - протянул генерал. - Так вот откуда ветер дует... Ты узнал голос?
- Еще бы! - ответил полковник.
Голос принадлежал слишком известному человеку, чтобы его не узнать. Одному из самых богатых "благотворителей" в государстве, который любил порой покрасоваться перед тележурналистами. Вхожему в любые высокие кабинеты. Теперь им было понятно, почему Повар счел необходимым свое вмешательство - если это вмешательство имело место.
- Засекли, на какой телефон был звонок? - спросил генерал.
- Разумеется, товарищ генерал! Ага, вот с этого же телефона возвращается звонок к нам в Самару. Желаете послушать напрямую?
- Разумеется!
Оператор повернул ручку, и разговор стал слышен всем, находящимся в комнате.
- Что за красотка орудует? - спросил собеседник Бурашина.
- Понятия не имеем! - ответил хрипловатый голос. Голос того человека, который посылал убийц к Некрасовой. - Однако, есть догадки. Судя по всему, это птица очень высокого полета. Она разделалась с тремя людьми, которых я отправил убрать Некрасову. Очень опытными людьми, заметьте. Она прикончила Задавако. А дальше, насколько мы понимаем, она совершила прокол: отправилась в Имжи, считая, видно, что "профсоюз" - это наше подразделение, и что, разобравшись там и освободив заложников, она поставит нас на колени. И... - говоривший замялся. - Тут кое-кто из наших "мозгов" высказывает мнение, что её работа очень похожа на работу той дивы, которая только что сделала нашего испанца. Но если она совершила прыжок от Барселоны до Самары - значит, это неспроста. Скорей всего, испанец успел ей что-то выболтать.
- Если это она... - знакомый голос зазвучал почти истерически. Значит, её конечная цель - я! Ни на кого другого такую самонаводящуюся ракету выпускать не будут! Наш шанс - в том, что она завязла в разборках с "профсоюзом"! Как ты думаешь, "профсоюз" с ней справится?
- Да она сорок жлобов положит, если она - это она! - хмыкнул хрипловатый голос.
- Так поднимай лучших боевиков и бросай туда! Пусть закопают всех - и её, и "профсоюз", и заложников!
- Оголять город, когда, возможно, нам сейчас придется решать очень срочные проблемы?
- Она - наша самая срочная проблема! И двух-трех ребят поплоше отправь к Бурашину. Якобы для охраны. Его надо немедленно списать, он уже слишком задергался!..
- Понял, - коротко ответил хрипловатый голос. - Не волнуйтесь, к ночи мы все уладим. И не такие передряги утрясали.
- Действуй! - бросил ему собеседник и повесил трубку.
Генерал и полковник опять переглянулись. Теперь им стал понятен смысл устранения испанца - если это устранение было делом Повара. Исполнительница намеренно "засветилась", чтобы посеять панику. И это ей блестяще удалось. На сегодняшний вечер все самые нужные следствию люди останутся без охраны, и можно их взять без шума и пыли, можно раскручивать ситуацию как угодно. За счет того, что исполнительница вызвала огонь на себя.
- Немедленно бригаду к Бурашину! - распорядился генерал. - Ждать около его квартиры, перехватить убийц, его тоже арестовать, всех сюда. Но здесь их не регистрировать! Пусть по бумагам они числятся содержащимися совсем в другом месте!
Офицер, к которому он обращался, коротко ответил "есть!" и поспешил исполнять приказание.
- А мне, насколько я понимаю, надо брать моих ребяток и двигаться в Имжи, - проворчал полковник, потянувшись, чтобы размять свои широченные плечи.
- Ты ведь понимаешь, что вмешиваться нельзя? - с подозрением спросил генерал.
- Разумеется! Исполнительница не для того взялась обескровить "организацию", выманив боевиков в Имжи, чтобы мы подставляли под их пули своих лучших людей. Пусть боевики и "профсоюз" истребляют друг друга как можно больше. Но ведь надо взять кого-то живьем, когда дым развеется. Мы будем наблюдать, заодно и местную милицию предупредим, чтобы не вмешивалась, и в нужный момент изобразим изящный "цап-царап". И покончим с остатками ударной силы "организации".
Генерал внимательно на него поглядел.
- Нет, ради исполнительницы ты раньше времени не сунешься, пробормотал он. - А вот ради заложников...
- Даже ради них не сунусь! - мрачно заверил полковник.
- Ну, смотри... Нам все как на блюдечке выложили - будет жалко уронить с блюдечка такой подарок...
- Что касается меня - не уроним. Главное - что никто, кроме меня с моими ребятами, не разберется с остатками боевиков так, чтобы всех взяли тепленькими и ни один не ушел.
- Это точно, твоя специфика, тут тебе и карты в руки... Что ж, поезжай!
Через десять минут микроавтобус с бригадой полковника мчался по улицам Самары, к дороге на Имжи. Полковник сидел, глядя на мелькающие за окном фонари, сжав кулаки до боли. Только исполнительница такого класса, как Богомол, могла рискнуть вызвать на себя шквальный огонь такой организации, чтобы очистить путь следствию - в уверенности, что это ей по плечу, что никакие закаленные боевики не помешают ей выбраться живой из этой передряги и вытащить живыми заложников - мальчишку прежде всего. И все-таки...
"Держись, дед! И её поддержи! - внутренне молился полковник. - На тебя вся надежда! Только выстой до моего приезда, а я уж не подкачаю! Ты соображаешь больше десяти супер-киллерш вместе взятых! Прости, что я сделал ставку на тебя, на старого петуха - даже я не думал, что это может обернуться так опасно! Но ты держись! Буквально ещё часик - и мы не подведем! Через час я буду иметь полное право вступить в бой, сославшись на обстоятельства! И, клянусь тебе, я лично на части разорву всех убийц, если не успею вас выручить!"
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Андрей Хованцев открыл глаза - и поразился чистой белой постели, в которой лежал, и полосе солнечного света, падавшего на неё наискось из большого окна.
Сознание возвращалось медленно и трудно. Мелькали какие-то несвязные обрывки, и лишь потом достаточно ясно возникла из них охваченная огнем балка потолочного перекрытия. Проседающая с тяжелым скрипом, словно нехотя, а потом летящая ему на голову.
А что же было перед этим?
Они находились в подвале... Да, в подвале. Грибов, Ленька и он сам, Андрей. Андрей как мог подбадривал других заложников, а когда все засыпали, снова и снова думал и анализировал всю ситуацию. Он ухватил тогда несколько очень важных вещей, и кое-что восстанавливалось теперь в памяти, но, казалось, самое главное он забыл. Он ещё вспомнит, ничего...
Он вспомнил, как в очередной раз поглядел на часы. Было около четырех часов дня, тридцатого января. Меньше двух суток с того момента, когда позвонили похитители Леньки, но Андрей уже начал терять счет времени и, если б не часы, легко мог бы вообразить, будто они сидят почти неделю. Правда, кормили их по часам, три раза в день, но кормежки уже начинали путаться...
Утром Андрея отозвали в сторонку от других заложников, и в дверях подвала с ним провел беседу здоровенный "братан", к которому сопровождающие относились с большим уважением. Один из "братанов" помельче назвал его "Катером", и тут же осекся под угрюмым взглядом этого Катера - заложники должны были знать как можно меньше, даже клички нельзя было употреблять.
- Ты слыхал про такого Шипова? - спросил Катер.
- Слыхал, - ответил Андрей.
- Слыхал, что он погиб?
- Да.
- И адвокат, к которому он ехал, был после этого убит...
Андрей только молча поглядел на Катера.
- Говорят, адвоката пришила какая-то баба, - сообщил Катер. - Но нас это не очень волнует. Нам отступать некуда. И в этом - ваше счастье. Потому что если б нас не обложили со всех сторон, мы бы шлепнули вас, и вся недолга. А сейчас можно поторговаться, чтобы менты защитили нас от наезда в обмен на вашу жизнь. Но мы можем и передумать.
- При каких условиях? - спросил Андрей.
- Если ты не напишешь записку жене или своему компаньону, чтобы нам выдали сто тысяч, за тебя и за мальчишку. Плюс те двадцать, что мы уже получили. Все вместе будет нормально.
- Я напишу компаньону, - сказал Андрей. - Жена точно не соберет таких денег.
Ему тут же вручили шариковую ручку и листок бумаги.
- А вы много обо мне знаете... - заметил он, составляя записку.
Катер хмыкнул.
- Мы здесь тоже не лыком шиты. Не думай, будто только в Москве умники сидят.
- Зря Шипов с Сизовыми убили того, кто их надоумил насчет меня, сказал Андрей. Он кинул быстрый взгляд на лицо Катера, чтобы убедиться, что его замечание попало в цель. - Они вам об этом не рассказали? Это они крупно вас подставили, крупнее не бывает... И поэтому, кстати, мы вам тем более нужны живыми.