Но родной полк в котором проходило мое бойцовское становление, я не забывал ни на минуту. Каждая его победа радовала, неудача огорчала. Особенно ранило мое сердце сообщение о том, что в тяжелом состоянии отправлен в госпиталь Султан-Галиев. Это было невероятно. Такой виртуоз воздушного боя — и вдруг попал в беду. Лишь через несколько лет он выздоровел и с нашей помощью вернулся в строй.
Еще не остыли переживания за Султан-Галиева, как новый удар: погиб командир 2-й эскадрильи капитан Николай Горбунов. Над Южной Украиной в полную силу расцвел талант этого крылатого бойца, казалось, никто не сможет противостоять ему в боевых схватках.
Однажды во главе четверки над излучиной Днестра в районе Дубоссар он встретил более 20 Ю-87 под прикрытием 10 «Фокке-Вульф-190». Стервятникам пришлось спасаться бегством, многие из них так и не вернулись на аэродром. Трех сбил лично Горбунов, но и ему не было суждено вернуться. Хоронили мы Николая Ивановича Горбунова, уроженца села Водопьяновки Воронежской области, на кладбище села Грасова Одесской области.
Тяжелую утрату понес полк. Но жизнь идет, и полк снова в боях. В боях на этой злополучной излучине Днестра вместе с нашим полком дерутся полки дивизии. Мне было приятно узнать из пришедшего номера газеты, что мой бывший ведомый Валентин Шевырин, возглавляя четверку Ла-5, провел воздушный бой с 50 Ю-87. Эта четверка не дала организованно отбомбиться «юнкерсам» по нашим войскам, расстроила их боевой порядок и сбила шесть вражеских самолетов. Три из них сразил Шевырин.
Так в воздушных схватках проходило четвертое лето войны. Наша воздушная армия пополнилась самолетами, часть которых нам подарили колхозники из Новомосковска Днепропетровской области. На один из полевых аэродромов вблизи Днестра прибыла группа колхозников из Новомосковского района для вручения боевых самолетов. На аэродроме выстроились новенькие боевые самолеты с броской надписью на бортах: «Новомосковский колхозник».
Машины вручал глава делегации — секретарь городского партийного комитета. Воздушные бойцы, удостоившиеся чести летать на подаренных им самолетах, поклялись оправдать доверие народа новыми победами в схватках с ненавистным врагом.
Было приятно сознавать, что волна народного патриотического движения, начатого по инициативе трудящихся Саратовской и Тамбовской областей, докатилась и до нас, принесла нам также необходимые новенькие самолеты-истребители.
Приезд делегации вылился в большой светлый праздник. Утро нового дня, связанное с грустным прощанием с гостями, вернуло нас к обычным будням. Враг пытался беспрестанно штурмовать с воздуха наши позиции. Он вел разведывательные полеты. В небе то и дело завязывались горячие схватки.
К этому времени в полку произошли некоторые перестановки. Командиром 2-й эскадрильи назначили Дмитрия Кравцова, его заместителем — Олега Смирнова, 3-ю принял старший лейтенант Петр Якубовский. Его разведэскадрилью расформировали, он вернулся в свой родной полк.
С уходом Смирнова в эскадрилье стало меньше опытных воздушных бойцов. Командиром звена вместо Смирнова был назначен Калашонок. Появился у нас еще один новичок — лейтенант Николай Козлов.
Пока что мы не имеем боевых потерь. Хотелось сейчас так подготовить людей, чтобы победа оплачивалась как можно меньшей ценой.
В начале августа наступило затишье. Но затишье, как мы поймем позже, было предгрозовое. В этот период мы редко вылетали на задание, отдыхали. На земле израсходовали много бумаги, размышляя над новыми приемами воздушного боя. Некоторые летчики поговаривали, что командир первой эскадрильи хочет свою бригаду сделать теоретиками. Да и наши то же самое про себя, наверное, думали: «Лучше летать, чем рисовать всякие замысловатые фигуры». Но в пользе расчетов я убедился давно и на подобные разговоры не обращал внимания, тем более, что они порой были как бы прощупыванием командира эскадрильи: авось клюнет, отпустить купаться.
А у нас рядом был небольшой пруд, где мы в свободную минуту, забравшись всем полком, иной раз его так баламутили, что потом трудно было отличить друг от друга вышедших из воды.
Не забывали мы о технике пилотирования и учебных воздушных боях. Это тоже со временем пригодилось. И вот наступил день 20 августа. Утром тысячи снарядов и мин обрушились на узком участке фронта на головы фашистов. Так началась Ясско-Кишиневская операция. Новый командующий фронтом генерал армии Толбухин, сменивший Малиновского, ушедшего на 2-й Украинский фронт, умело ввел в заблуждение немцев и нанес удар там, где они его и не ожидали. Удар был настолько силен, что пыль и гарь поднимались до трех тысяч метров.
И вот в этот день при выполнении боевого задания в группе Кирилюка погиб Владимир Панков: ввел самолет в пикирование и не вывел. Трудно сказать, как это случилось: то ли он столкнулся с землей, то ли был сбит снарядом или миной. Одно ясно: он сложил свою голову в бою.
Да, первый день Ясско-Кишиневской операции принес нам наряду с новыми Победами и траур. Все успели полюбить молодого веселого москвича Володю Панкова, но теперь его не было с нами.
События между тем развивались. Сломив упорное сопротивление противника, войска фронта к исходу первого дня расширили участок прорыва и стали свертывать его оборону влево и вправо, одновременно развивая успех в двух направлениях: на окружении Кишинева совместно с войсками 2-го Украинского фронта и на юге — в направлении Бухареста.
Под натиском советских войск немцы поспешно отступали. Отступали настолько поспешно, что не могли чинить обычные злодеяния. Пленные офицеры и генералы потом рассказывали, что подобной силы огня и концентрированных сосредоточенных ударов на земле и в воздухе они еще никогда не ощущали. Поэтому в первые же часы управление войсками нарушилось, об организованном сопротивлении не могло быть и речи.
Через два дня мы уже перебазировались в Молдавию на аэродром Манзырь. Местное население встречало нас цветами. Нам, летчикам, на земле задерживаться много не приходилось. Этой чести удостаивались обычно наши техники, механики, мотористы, которые проезжали через освобожденные села и города.
Эта блестящая операция в течение нескольких дней завершилась окружением немцев и разгромом крупной группировки в районе Кишинева — Бельца. В последующем войска фронтов каждый на своем оперативном направлении развили успех. 3-й Украинский фронт, перегруппировав свои силы на левый фланг, устремился к Бухаресту.
Вот и пришел долгожданный час, к которому мы стремились все годы войны: война перекатывается за пределы государственной границы Советского Союза.
Каждый из нас, благополучно дошедший до этого замечательного часа, ясно сознавал всю его историческую значимость, ощущал свою личную причастность к событиям, сулящим коренные перемены на всем Европейском континенте, далеко идущие последствия для всего мира. Мы уже были не просто освободителями своей социалистической Родины. Теперь на наши плечи ложилась священная интернациональная миссия нести избавление от коричневой чумы всем порабощенным странам. Это поднимало нашу ответственность, пробуждало новые силы для беспощадной борьбы с ненавистным фашизмом.
Нам, в большинстве своем родившимся за 10—15 лет до прихода Гитлера к власти, предстояло теперь принят участие в полном и окончательном разгроме созданной им страшной, античеловеческой военной машины. Понимать и чувствовать все это было как-то странно, необычно. Ведь в свое время ни мне, ни моим сверстникам даже из числа обладавших самой буйной детской и юношеской фантазией, не могло прийти в голову, что нам придется с освободительной миссией пройти по многим зарубежным странам, быть свидетелями происходящие в них политических и социальных преобразований.
Ясско-Кишиневская операция привела к тому, что Румыния вышла из войны на стороне гитлеровской Германии и сама объявила войну фашистскому рейху. Сделало это новое правительство страны, пришедшее к власти в результате вспыхнувшего в Бухаресте 23 августа вооруженного восстания, свергнувшего фашистскую диктатуру Антонеску. Через день немцы подвергли Бухарест сильной бомбардировке с воздуха и артиллерийскому обстрелу. Однако ничто уже не могло повернуть ход событий вспять. Вот и наш полк перебазируется на полевой аэродром Манзырь.
Манзырь — небольшое, но компактное, уютное местечко. Население его занято в основном сельским хозяйством. Хорошо ухоженные виноградные плантации, сады, поля принесли в тот год обильный урожай. Нам, в большинстве своем имевшим понятие о сочной грозди винограда как о редкостном деликатесе, было непривычным видеть, как местные жители босыми ногами месили в больших чанах сочные, пурпурные ягоды.
Хозяин, в квартире которого я поселился, буквально не знал, куда меня посадить, чем угостить. Отдал мне лучшее постельное белье. Жена его, смуглая, кареокая подвижная не по годам, готовила лучшие национальные кушанья. Вот тогда-то я попробовал настоящей молдавской кукурузной мамалыги, отведал брынзы и вина домашнего приготовления.
— Ешь, сынок, ешь, набирайся сил, — говорил хозяин, — путь тебе предстоит долгий, нас освободили, а сколько еще под немцами.
Однажды я спросил у него:
— Как же жилось вам тут?
— Разве это можно было назвать жизнью? — ответил старик, — Мы день и ночь молились на восток, чтобы вы скорее пришли…
Такие беседы, встречи с местными жителями производили на нас большое впечатление, помогали глубже осознать, рельефнее увидеть то, что принесла человеку Советская власть.
А тут люди совсем недавно изнывали под гнетом румынских бояр. Само слово «бояре» отдавало для нас далекой исторической ветхостью. А они-то, оказывается, существовали в одно время с нами, и не исключено, что, перейдя границу, мы воочию увидим представителей этого сословия.
Перейдя границу…
Мы теперь жили только этим. Что там, за Прутом, какой мир откроется, с чем мы встретимся в нем?
Наземные части уже перешли границу. Вот-вот должны были и мы сняться, перелетать на первый румынский аэродром.
Глава VIII
Приказ, которого мы так долго ждали, поступил неожиданно: срочно перебазироваться на румынский аэродром Кэлэраши. Посмотрели на карту: город на Дунае, рядом Болгария.
Взлетаем, прощальный круг над аэродромом и курс на юг. Вскоре граница, а затем и Румыния.
Сразу бросаются в глаза первые признаки капиталистического образа жизни: поля располосованы межами, кое-где между ними отдельными оазисами мелькают роскошные, обсаженные садами помещичьи усадьбы, недалеко от которых, по оврагам, ютятся убогие хибары крестьян.
Прибыли к месту посадки. Аэродром километрах в трех от города. Взлетно-посадочной полосы с искусственным покрытием нет. Но имеются небольшие постройки, покрытые бетоном площадки. На стоянке — несколько скелетов сгоревших немецких самолетов.
Вокруг аэродрома — сплошные виноградники.
Вылезли из кабин, отдали самолеты в распоряжение техников и смотрим: мимо аэродрома идет колонна освобожденных из гитлеровских лагерей наших военнопленных. Оборванные, изможденные, измученные, они еле плелись под все еще жарким в этих местах осенним солнцем. У виноградников остановились. Нам очень интересно было поговорить с этими хлебнувшими горя людьми. Мы стали расспрашивать, кто откуда, когда как попал в плен. Выяснилось, что здесь есть и военные моряки из Одессы и Севастополя. Этим для нас было сказано все: кто не знал трагедии покрывших себя вечной славой черноморских городов?!
Бывшие пленные поведали нам об ужасах гитлеровских застенков, о том, как их пытались превратить в рабов хозяева виноградных плантаций.
— Буржуи-румыны — чистые фашисты. Они измывались над нами как хотели, — рассказывал моряк с наколотым на груди якорем. — Иные пытались бегством спастись — их уже нет в живых. Полиция, собаки, доносчики разные — трудно скрыться. Бедные, простые люди нам сочувствовали, но они все страшно запуганы.
Сложные чувства вызвала эта встреча. Думалось, что волею судьбы и сам мог оказаться на месте военнопленных. А с другой стороны, плен — это позор. Но разве может быть война без пленных? Главное все-таки, наверное, в том, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не потерять человеческого достоинства, оставаться патриотом своей великой Родины. Тогда и в плену, и в других тяжелых ситуациях останешься бойцом…
Задумались мы и над тем, что услышали о румынах. Выходило, что буржуй есть буржуй, независимо от того, немецкой он или другой нации. Его алчность, жажда наживы не знает границ, он уподобляется зверю, способному на любое преступление. В том, что это так, мы убедимся потом и в Болгарии, и в Югославии, и в Венгрии, и в Австрии.
Но почему же простой народ дал себя так запугать? Впрочем, чему тут удивляться, когда такой же простой народ Германии, одурманенный, приведенный к слепому повиновению всей фашистской машиной, стал на путь самого невероятного преступления — уничтожения других народов. Хорошо, что нашлась на земном шаре сила, сумевшая остановить занесенную над миром кровавую руку фашизма…
Находясь на границе с Болгарией, мы продолжали подготовку к грядущим боям. К счастью, нам не пришлось в Болгарии проливать кровь.
8 сентября, когда наши войска перешли румыно-болгарскую границу, их встретили с развернутыми красными знаменами и торжественной музыкой части болгарской армии. По всей линии наступления началось стихийное братание. В селах и городах население устраивало митинги и демонстрации. В ночь на 9 сентября произошло восстание в Софии, в результате которого к утру власть в стране перешла в руки Отечественного фронта. Новое правительство объявило войну фашистской Германии.
…Последний раз купаемся в Дунае, разделяющем две соседние страны. Завтра мы уже будем далеко отсюда.
…Эскадрильей идем курсом к Габровнице. Нас предупредили: советских наземных частей там еще нет, если на аэродроме окажутся немцы — вступить с ними в бой. В воздухе все время поддерживаем по радио связь со штабом полка, оставшимся пока в Кэлэраши.
Вот и Габровница. Полевой аэродром. Никаких построек. Никого вокруг. И вдруг в ближайших к нам кустах что-то зашевелилось. Горьков тут же выхватил из кобуры пистолет. Присматриваемся — видим среди листьев пытливые детские глазенки.
— Товарищи, выходите, мы свои, русские! — крикнул я во весь голос.
— Ура, другари, наши! — бурно взорвались вдруг кусты, и из них высыпали на аэродром дети, юноши и девушки, потом подошли пожилые люди, старики. Местные жители облепили самолеты, повисли на летчиках, обнимали, целовали нас, возбужденно расспрашивали, долго ли мы здесь пробудем, где намерены разместиться, чем питаться, предлагали свои услуги.
Так встретиться могли только истинные братья после долгой-долгой разлуки.
Неизвестно откуда в изобилии появились фрукты. На аэродроме воцарилось радостное, праздничное настроение. Такие встречи происходили по всей Болгарии. Об одной из таких встреч рассказал бывший командир второй эскадрильи 659-го полка майор А. Копиченко.
«В начале сентября 1944 года командир 659-го полка майор В. М. Смешков вызвал срочно в штаб командиров эскадрилий. Командир полка изложил обстановку на нашем участке 3-го Украинского фронта и постав нам задачу создать передовой отряд — «десант», цель которого вылететь в Болгарию, занять аэродром Бургас. Потом обеспечить посадку группы самолетов-истребителей 2-й эскадрильи и охранять захваченный аэродром до подхода наших наземных войск.
Второй эскадрилье — обеспечить полет в Болгарию двух самолетов Ли-2 и высадку «десанта» на аэродром Бургас, а в случае нападения наземного противника при высадке «десанта» поддержать огнем. Одновременно второй эскадрилье была поставлена задача: по возвращении на свой аэродром подготовить самолеты для перебазирования эскадрилий в полном составе на аэродром Бургас.
По сигналу эскадрилья истребителей и два самолета Ли-2 произвели взлет и взяли курс к болгаро-румынской границе. В этот день погода благоприятствовала нашему полету. Было ясно и солнечно, только над горной местностью просматривалась небольшая кучевая облачность. Маршрут полета проходил на высоте двух-трех тысяч метров, на некотором удалении от больших городов (Варна, Добрич и др.).