Задолго до рассвета меня поднял дежурный и передал приказ командира полка. Срочно вылетать на По-2 с Д. Русановым в конно-механизированную группу генерала Плиева. Сборы недолги, и мы — в воздухе, взяв курс в направлении Новой Одессы.
Как пригодился мне опыт полетов по оврагам! Благо их много в тех краях, они здорово нас с Русановым выручили.
На подходе к Новой Одессе встретились с «мессерами». Что против них По-2! Беззащитная мишень. Но По-2 — вездеход. Я снизился до самой земли, пошел ползать по глубоким оврагам. «Мессеры» носятся над нами, стреляют, а причинить вреда не могут. А вот когда выскочили на Южный Буг, стали пересекать его — тут пришлось совсем туго.
Кричу Русанову:
— Пойдем к казакам и с ходу сядем.
— Давай, — отвечает он, — иначе вообще не доберемся.
Снова «поползли» над кустами, вот и лагерь казаков. Недалеко небольшая площадка. Убираю газ, шлепаемся прямо на нее, тормозов на По-2 нет, он бежит, а «мессеры», как ошалелые, клюют его. Пришлось нам на ходу выскочить. Когда я потом подошел к нашему небесному тихоходу, он имел жалкий вид: перкаль с крыльев во многих местах содрана, элероны изрешечены.
— Как назад полетишь? — сокрушенно спросил Русанов.
— Что-нибудь придумаем.
Нас тут же обступили обрадовавшиеся нашему прилету казаки и казачки. Были они одеты кто во что горазд, но у каждого мужчины на голове красовалась кубанка. Казачки тут же занялись ремонтом По-2: притащили куски брезента, стали им залатывать дыры на плоскостях. Ребята, которые помоложе, где-то раздобыли горючего — пополнили баки.
После окончания ремонта меня пригласили перекусить. Во время трапезы зашел разговор об обычных делах: кто кого видел, кто кого знал, а затем о будущих боях над Николаевом. Им было известно, что под Николаевом идут тяжелые бои, и фронтовое командование им напоминало: для оказания помощи надо будет усилить нажим по немцам, ударить в тыл. Кто-то из говоривших произнес:
— Комкора потеряли…
Я прислушался, потом переспросил:
— Какого комкора?
Мне ответили:
— Командира 23-го танкового корпуса генерал-лейтенанта Пушкина.
О, это тот корпус, что помогал 8-й гвардейской армии в августовской операции по расширению плацдарма, а затем и освобождению Донбасса. Тот корпус, который одним из первых подошел к Запорожью. Я вспомнил также и слова генерала Чуйкова, сказанные им в адрес генерала Пушкина в районе Голой долины, когда танкисты 23 -го корпуса прорывали оборону противника:
— Ну, этот не усидит, этот снова в огне, где горячее — он там. Ох уж эти мне волжане!
Я тогда не смог узнать ничего об этом человеке, но фамилия меня заинтересовала. Спустя некоторое время снова на плацдарме и снова на КП у Чуйкова я узнал, кто такой Пушкин, подробно изучил боевой и жизненны путь этого незаурядного человека. Оказывается, Ефим Григорьевич был моим земляком, родился в Ртищевском районе. Он воевал в гражданскую войну, громил басмачей в Туркестане и уже в Великую Отечественную войну командовал танковым соединением, сражался на Украине в 1941 году, проявив выдающиеся организаторски способности командира, отвагу и геройство солдата. За умелое руководство дивизией и героизм, проявленные им при обороне города Днепропетровска, уже в 1941 году в ноябре месяце был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
В последующем участвовал во всех операциях при отходе к Волге, затем в Сталинградской битве, освобождал Донбасс и снова вышел в те места, где отходил в 1941 году, и снова громил немцев на левобережье и правобережье Украины.
Имя Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Ефима Григорьевича Пушкина хорошо помнят на Украине. В Днепропетровске у памятника на его могиле всегда можно видеть живые цветы, принесенные благодарными потомками в знак уважения к человеку, который столь много сделал для них в годы войны. Именем героя в городе на Днепре названы одна из улиц и 81-я средняя школа. В музеях городов Днепропетровска и Николаева экскурсоводы всегда с теплотой рассказывают посетителям о храбром волжанине, который водил танковые войска в бой, сражаясь на полях Украины.
…Долго задерживаться у казаков я не мог. Попрощавшись со всеми, я отправился домой, надеясь, что больше не придется летать этим маршрутом. Только надежды эти не оправдались. В Кривом Роге, где базировалась наша эскадрилья, я узнал, что нам приказано прикрывать Ли-2, перебрасывающие оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты в группу Плиева. Что же, нет худа без добра: хоть маршрут хорошо знаю.
Труженик Ли-2 — самый беззащитный самолет из всех, которые нам приходилось прикрывать. Тяжелогруженый, вооруженный одним пулеметом, он лишен малейших шансов на спасение при встрече с противником, и в то же время на войне без него невозможно было обойтись. Другого столь удобного транспортного средства тогда не было.
Протяженность маршрута Ли-2 была около 130 километров. Но все осложнялось тем, что летать надо было днем, пересекая линию фронта. «Транспортники» выходили в заданный район и по сигналам с земли, подаваемым по радио или ракетой, сбрасывали на парашютах свой груз. «Мессеры» остервенело атаковали наши группы, из-под каждого куста били зенитки. С трудом прорывая завесу огня, мы пробивались к группе Плиева. Наши ребята сдержали слово: ни один Ли-2 не был потерян. Но погиб Виктор Кузнецов. Отбивая атаку «мессеров», он заскочил в облака, не справился с управлением, вошел в штопор, а выйти из него не смог: не хватило высоты. Упал на территорию, занятую казаками. Его сразу же вытащили из-под обломков Ла-5. К месту падения самолета немедленно прибыл командир дивизии полковник А. Селеверстов, наблюдавший за воздушным боем с земли. На его руках Виктор скончался. Всем было не по себе: не уберегли самого молодого, но подававшего надежды боевого товарища.
Опыт прикрытия Ли-2 пригодился нам, когда в районе Березнеговатого — Снегиревки попала в «котел» 6-я немецкая армия, вновь созданная немцами. Фашисты бросили туда под прикрытием «мессершмиттов» целые косяки Ю-52 с продовольствием и боеприпасами. Только немногим из них удалось прорваться сквозь наш заслон: мы жгли Ю-52 один за другим.
Весеннее наступление войск 3-го Украинского фронта, несмотря на сильную распутицу, отсутствие хороших дорог, успешно продолжалось. 11 марта освобожден Херсон, 24 — Вознесенск. Наши войска сосредоточились на правом берегу для дальнейшего наступления в направлении Раздельная — Одесса. Неудобства весенней распутицы не только затрудняли движение наступающих наземных войск, они сказывались и на действиях нашей авиации. Стационарных аэродромов с искусственным покрытием в полосе наступления войск фронта не было. Раскисший грунт не выдерживал вес тогдашних самолетов, поэтому основной заботой авиационных командиров от командующего до командира полка было найти аэродром и подвезти туда горючее и боеприпасы. Их мысли были заняты только этим.
Боевая работа, вождение в бой групп — это легло на плечи командиров эскадрилий и звеньев. Штабы планировали работу на очередной день-два, доводили до исполнителей, те выполняли поставленную задачу, а командиры искали полевые аэродромы, причем дело иногда доходило до курьезов. На один и тот же аэродром садились части различных соединений без ведома и согласия соседа. Но затем как-то находили общий язык и решали общую задачу.
Вот так было однажды под Вознесенском на полевом аэродроме вблизи деревни Старая Контокузенка на правом берегу Южного Буга. Местечко возвышенное, с ровной площадкой на горе. Вот на него и слетелось несколько полков, в том числе наш 31-й на «лавочкиных» и 866-й полк Н. Кузина на «яковлевых».
Григорий Денисович Онуфриенко — патриот «лавочкина» и мастер своего дела — не преминул продемонстрировать свое мастерство после возникшего разговора о преимуществах различных типов самолетов. Пилотировал он превосходно, выполнил головокружительный каскад фигур высшего пилотажа от самой земли. Командир соседнего полка решил не оставаться в долгу. Он приказал одному из своих летчиков, командиру эскадрильи капитану Александру Колдунову, подняться в воздух и показать, на что способен истребитель Як-1.
Саша Колдунов, смоленский парень, до войны окончил Московский аэроклуб, во время войны летную школу, был в запасном полку. Ждал своей очереди, когда его пошлют на фронт. К тому времени самолетов было еще не так много, и очередь из запасных была длинной, тем более, что командиры маршевых полков отбирали тех, которые имели боевой опыт или инструкторов. А кто обратит внимание на младшего лейтенанта, столь юного, от роду менее 20 лет, не имеющего никаких других рекомендаций, кроме отличной техники пилотирования?
Вот Саша и стал обхаживать одного за другим летчиков дивизии Бориса Смирнова. Всех уговорил, вплоть до командира полка Кузина, который в конечном счете обратился к комдиву. Комдив благословил, и Саша в день отлета на фронт очередной группы летчиков спрятался в чехлах на борту Ли-2 и зайцем прибыл в боевую часть.
В запасном полку подобный случай, очевидно, был не первым. Подняли шум, но командование дивизии успокоило руководство запасного полка, и возвращать Колдунова в тыл не стали. И не прогадали. За год он вырос в превосходного воздушного бойца, возглавил эскадрилью. Потом он станет дважды Героем Советского Союза.
И вот Саша ушел в небо доказать, что «як» не уступает Ла-5, и доказал, успешно повторив не только все проделанное Онуфриенко, но и выполнив кое-что свое. Мнение наблюдавших за этим необычным состязанием было единодушным: и машины и летчики равноценны.
От старой Контокузенки рукой подать до Одессы. Вместе с наступающими войсками в освобождаемые города и села возвращались партийные и советские работники. Как-то нашей эскадрилье поручили сопровождать несколько По-2, предупредили: задание особо ответственное. Прикрытие По-2 — дело не простое, слишком уж они тихоходны, нужно стараться, чтобы не уйти вперед, обеспечить надежную охрану. Нам пришлось несколько раз сопровождать По-2 на аэродром, расположенный на окраине Одессы. Изрядно уставшие, мы расположились вблизи города на ночлег. Познакомились с теми, кого оберегали. Это оказались руководители одесских партийных и административных органов, люди, на плечи которых легла теперь вся тяжесть забот о восстановлении приморского города.
Прошло еще два дня. Одесса стала нашей. Мы перебазировались на полевые аэродромы, сначала в Рауховку, затем в Раздельную. А вскоре пришла невеселая весть: наша эскадрилья расформировывается. Почему? Полки, из которых мы ушли, потеряли многих опытных летчиков; командиров мало устраивало необстрелянное пополнение, и они настояли на возвращении своих опытных бойцов.
Более чем трехмесячное существование эскадрильи «охотников» ознаменовалось десятками сбитых фашистских самолетов, множеством уничтоженной боевой техники на земле. Очень жаль было терять дружный, сплоченный боевой коллектив. Он мог бы многое и многое еще сделать. Однако обстановка требовала. Пришлось расставаться.
Григорий Онуфриенко своевременно сориентировался и тут же предложил мне перейти командиром эскадрильи к нему в полк. Предложение заманчивое, но как же быть со своим родным коллективом, как расценят товарищи мой поступок?
…Долгими и тяжелыми были мои раздумья. Онуфрийенко это видел и обратился к командиру дивизии. Последовал приказ, который поставил, как говорится, точку над i. Так я стал командиром 1-й эскадрильи 31-го 4 истребительного авиационного полка.
Лето 1944 года. Мы на границе Молдавии, вблизи Днестра. Прекрасная пора, все цветет, тепло греет южное солнце. Как-то тихо-тихо. Обе противоборствующие армии в весенних изнурительных боях утратили ударную силу, значительно устали, потеряли много личного состава и боевой техники и накапливали ее в этот период, ведя бои, как часто передают в сводках, местного значения
Но эти бои «местного значения», как правило, так же ожесточенны, так же изнурительны, как и крупные наступательные операции. А авиация в этих условиях часто работает даже с большим напряжением, чем в период наступательных операций крупного масштаба. Ибо во время этих операций противник не может как следует организовать оборону, боевые порядки растянуты и не всегда можно собрать хорошо организованный ударный кулак. Здесь же, в позиционной войне, все на месте, каждая сторона зарылась в землю и поливает друг друга огнем для достижения на первый взгляд очень мелких, но для общей цели довольно значительных замыслов.
Так вот и было восточнее Кишинева в районе излучины Днестра, где река уходит далеко на запад. Вот на этой-то излучине и развернулись кровопролитные бои с обеих сторон. Нам пришлось принять активное участие в этих боях, но уже в другом составе. Наша эскадрилья в 31-м полку была сформирована заново, основным костяком ее стали Виктор Кирилюк, Василий Калашонок и Олег Смирнов. Старая, закаленная гвардия. Из новеньких сразу всем пришлись по душе коммунист младший лейтенант Борис Кисляков, комсомолец лейтенант Владимир Панков. Они вместе прибыли в 31-й полк из высшей школы воздушного боя. Борис Кисляков быстро завоевал всеобщую симпатию. Он закончил военно-политическое училище, воевал в пехоте, а когда потребовались добровольцы в авиацию, стал летчиком. Овладел техникой пилотирования и — на фронт.
Благодаря большому жизненному опыту — Борис на пять-семь лет был старше нас всех, — широкому кругозору, умению легко и просто разъяснять самые сложные вопросы он стал в эскадрилье агитатором. Такого нужного всем нам человека, разумеется, мы всячески старались оберегать. В боевой строй вводили неторопливо, осторожно, каждый делился с ним крупицей своего собственного опыта. Очень восприимчивый, внимательный, всей душой стремившийся поскорее стать настоящим воздушным бойцом, Кисляков довольно уверенно вошел в строй. Парторг эскадрильи лейтенант Павел Прожеев не мог нарадоваться на такого помощника. Мне тоже было приятно видеть, как прочно вживался в коллектив этот скромный незаурядный человек.
Когда Прожеев отсутствовал, Кисляков исполнял партийные обязанности. Так мы его и прозвали «комиссаром». И в воздухе нередко обращались к нему: «Комиссар, прикрой!»
Хуже обстояло дело с Иваном Филипповым. Он слабо владел техникой пилотирования, а учить этому на фронте некогда. Оставалось одно: направить его в школу воздушного боя. После нее Филиппов вернется к нам отлично подготовленным летчиком, станет моим ведомым. Алеша Маслов, спокойный, уравновешенный, выше среднего роста блондин, стал ведомым у Калашонка. Никакие невзгоды не могли вывести Маслова из душевного равновесия. Дрался он в воздухе уверенно, но на риск особенно не шел. Обладал одним удивительным свойством: мог спать где угодно и сколько угодно. Боясь за него, мы иногда в воздухе спрашивали: «Маслов, ты не заснул?» Шутки в этом не было: стоило Алеше подняться без кислородной маски выше четырех тысяч, его тут же одолевала дремота. Машина валилась в штопор. С падением высоты Маслов просыпался, выводил самолет в горизонтальный полет. Странное свойство! Но к нему привыкли и особого значения этому не придавали. У меня, правда, болела душа, когда я отправлял его на боевое задание ведущим. Но что поделаешь, он и слушать не хотел, чтобы его перевели в тыл или на другой тип самолета.
Полюбились нам и прибывшие чуть позже отличные ребята, хорошие летчики — лейтенанты Борис Горьков и Василий Гриценюк. Первый — невысокого роста, улыбчивый крепыш с умными глазами. Он подкупал всех своей искренностью и задушевностью. Второй обладал замечательным голосом, на досуге часто пел украинские песни, и они всегда брали нас за сердце.
Первая эскадрилья славилась в полку своими техниками и механиками. Это были прямо-таки асы своего дела. Им ничего не стоило за ночь восстановить, ввести в строй изрешеченную пулями машину.
Полк имел большие боевые традиции. Онуфриенко, Краснов, Горбунов, Кравцов были летчиками высокого класса, о них знала вся армия, об их подвигах рассказывала армейская газета «Защитник Отечества». Я хорошо знал, на что способны эти люди, как много можно у них перенять. Не стесняясь, шел за советами к Онуфриенко, Горбунову, Краснову — поучиться боевому мастерству. Правда, появилась у меня одна особенность: раньше все, что слышал от бывалых бойцов, брал на вооружение, а сейчас их опыт подвергал критическому анализу, отбирал из него только самое полезное, поучительное. Услышанное проверял. Все как бы просеивалось сквозь сито моего собственного опыта. Видимо, наступала та боевая зрелость, когда ты уже способен сам решать, что тебе нужно, а что — нет.