– Пока вы тут беседуете, – прервал ее Жафрэ, – я пойду соберу своих птичек.
И он торопливо вышел из гостиной.
– Поднимем всех преданных нам людей. Любимчик, ты согласен сегодня взяться за нож? – спросила Маргарита, пристально смотря в лицо Кадэ.
– Это моя работа, – ответила Адель, – вы останетесь мной довольны. Но кто заплатит закону?
Маргарита передернула плечами.
– Плевать нам на закон! – заявила она. – После нас хоть конец света. Или пятьдесят раз миллионеры – или бесславная гибель. Главный штаб разместится у меня, в моем тайном доме на правом берегу Сены, на улице Ларошфуко. Особняк мой будет пустовать, ваши квартиры тоже. Днем я нанесу визит герцогине и постараюсь понять из разговоров или взглядов, которому из своих сыновей она отдает предпочтение. Этого мы пощадим, он незаконнорожденный, а вот второго…
– Ясно! – сказала Адель. – Что дальше?
– Затем мы как можно скорее покинем Париж, выполняя волю Отца-Благодетеля… Ему тут же обо всем сообщат, он следит за нами: Пистолет работает на него, – уверенным тоном произнесла Маргарита.
– А потом что? – спросила Адель.
– А потом будет вот что! Нынче вечером он уснет спокойно, зная, что мы направляемся к границе… но в полночь мы окружим его жилище, взломаем дверь и войдем в спальню, где он будет мирно почивать… – сообщила свой план Маргарита.
– Браво! – воскликнули все в один голос.
– И когда Любимчик возьмет его за горло, то этот то ли старикан, то ли молоденький… в общем, клянусь вам, что этот шут скажет, где наши деньги!
XVII
СВИДЕТЕЛЬСТВО О БРАКЕ И ДВА СВИДЕТЕЛЬСТВА О РОЖДЕНИИ
Вы уже знаете, что мадемуазель Клотильда, воспитанница супругов Жафрэ, была мужественной девушкой с добрым сердцем; знаете, что она была умна, благородна и умела быть преданной, но мы еще не успели сообщить вам, что она совсем не знала светских манер, обихода и воспитания.
Особняк же Фиц-Роев, эта обитель крайне странного семейства, состоявшего из господина и госпожи Жафрэ, мало походил на монастырь Дезуазо.
Клотильда любила, а любовь, как известно, обостряет интуицию и развивает ум, но ничуть не поощряет к соблюдению светских условностей.
Клотильда чувствовала, что человеку, которого она любит, грозит множество опасностей.
И она всеми силами пыталась помочь ему. Полагая, что Жорж вовсе не принц де Сузей, точно так же, как она – не мадемуазель де Клар, она мечтала убежать с ним подальше от всех интриг, которые почитала и преступными, и опасными.
Она не сомневалась, что находится в логове разбойников.
Но враги наступали на нее с двух сторон. С одной – семейство Жафрэ, Маргарита, Самюэль, Комейроль и прочие, а с другой – герцогиня де Клар, мать двоих сыновей, одного из которых она, как щитом, прикрывала другим, предоставив первому любовь, богатство, имя и все, что является в этом мире желанным, и оставив второму только труды, опасность и нищету.
Помощь и советы Клотильда получала у доктора Абеля Ленуара, но завесы над тайной он тоже не приподнимал.
Возможно, он и сам не знал этой тайны, но скорее всего, не считал себя вправе разглашать чужие семейные секреты.
В середине той ночи, двенадцать часов которой вместили в себя почти всю нашу драму, мы находим Клотильду одну в своей спальне на втором этаже особняка Фиц-Роев. Она не сомкнула глаз, более того: она еще даже не ложилась.
Впрочем, платье она переменила.
Вместо роскошного наряда невесты на ней был скромный костюм, которым она обычно пользовалась для своих ночных вылазок.
Сейчас ее можно было сравнить с бравым солдатиком, который готов к любым неожиданностям.
Когда гости разошлись, Клотильда по кое-каким признакам поняла, что семейный совет (читай: члены банды Кадэ) остался, чтобы обсудить свои дела.
Было уже поздно. Жорж сел в карету, в которой его преданно ждал Тарденуа, только в два часа ночи.
Клотильда попыталась сперва подслушать, о чем говорилось на совете. Ей было не привыкать это делать. Но все двери маленькой гостиной, где сидели совещающиеся, оказались крепко заперты, и от замков так и веяло безнадежностью.
За дверьми говорили мало и очень тихо.
Редко-редко когда оттуда доносился пронзительный, словно крик стервятника, голос Адели.
Устав вести длительные военные действия, Клотильда, улыбаясь, поднялась к себе. Природа не отказала ей ни в веселости, ни в мужестве, и, возможно, ее нежную, полную любви улыбку, вызвало воспоминание о разговоре с Жоржем, но очень скоро улыбка вновь сменилась печалью, и в минуту, когда мы переступили порог ее уютной комнатки, она грустно о чем-то размышляла, сидя в изножье своей кровати. Время текло, но она этого не замечала. Пробили часы на колокольне Сен-Поль, но Клотильда не считала ударов.
Она взглянула на стенные часы, но они остановились.
Решив хотя бы узнать, не рассвело ли, она подошла к окну и приподняла занавеску.
Небо было еще темным, и его освещала только луна, то появлявшаяся, то вновь исчезавшая за тучами, однако во дворе, где ярко сиял фонарь, Клотильда заметила какого-то человека.
Вором он быть не мог, потому что их огромный пес, что постоянно нес ночную службу, бродил по двору совершенно спокойно; не был это и привратник или кто-нибудь из слуг: их Клотильда узнала бы сразу.
Так кто же это?
И какая необходимость выгнала из дому этого ночного работягу, что трудился над чем-то во дворе, не желая дожидаться рассвета?
В помощь любопытству Клотильды были ее юные глаза. Она не узнала работника, потому что никогда прежде его не видела, но, приглядываясь, поняла, что он делает. Он приподнимал одну из плит дорожки, что вела от боковой двери к калитке.
Вскоре Клотильда увидела открывшийся тайничок; незнакомец наклонился над ним, что-то вытащил и спрятал этот предмет у себя под одеждой.
Собака, наблюдавшая за ним, очень напоминала присяжного свидетеля.
Потом Клотильда заметила, что в тайничок бросили нечто, весьма похожее на связку бумаг.
Любопытство ее было доведено до крайности, и она не потратила много времени на то, чтобы решить для себя, как поступить. Решение пришло мгновенно: она отправится туда сама и все выяснит, чем бы это ей ни грозило.
Что она надеялась найти? Клотильда об этом не задумывалась.
Ее давно окружали опасности и одолевало беспокойство, а ночной темноты она бояться отвыкла.
Наш незнакомец не положил еще на место плиты, а Клотильда уже торопливо и бесшумно спускалась по черной лестнице, которая вела к боковой двери. Наудачу она прихватила с собой небольшой крючок, с помощью которого обычно шнуровала ботинки: рычаг, конечно, не очень надежный, но все же лучше, чем ничего.
Когда она открыла дверь, во дворе уже никого не было. Она пошла по дорожке, выложенной гранитными плитами, пытаясь угадать, какую из них приподнимали.
Клотильда не знала заветного числа одиннадцать, а плит тут было великое множество – не очень больших квадратных, устилавших дорожку, ведшую вокруг всего двора.
Однако Клотильде повезло.
Влажные круглые собачьи следы темнели на плитах; но вот их цепочка оборвалась: это собака уселась перед открытым тайником.
Клотильда, не раздумывая, опустилась на колени и попробовала приподнять следующую плиту. Мы не станем утверждать, что ей это удалось столь же быстро, как полковнику, но в конце концов с помощью своего крючка она ее все-таки подняла.
В глубине тайника лежали три листка бумаги.
Спустя минуту девушка была уже у себя в спальне – задохнувшаяся от бега и с колотящимся сердцем.
Интересно, что бы вы ощущали, окажись вы на ее месте? Вам было бы совестно?
А вот Клотильда не чувствовала ни малейших угрызений совести.
Сев у лампы, она развернула первый листок бумаги и прочитала:
«Свидетельство о браке, заключенном в Бриа (Селькерк), Шотландия, между Вильямом-Жоржем-Генрихом Фиц-Роем Стюартом де Клар де Сузей и девицей Франсуазой-Жанной-Анжелой де Тюпинье де Боже 4 августа 1828 года».
Не знаю, как передать выражение, что появилось на подвижном личике впечатлительной девушки, но что это было не удивление – знаю точно.
Ясные глаза ее потемнели, когда она прочитала имя госпожи герцогини, а с губ сорвались слова:
– Я не права, я не должна была ненавидеть его матушку!
И она швырнула документ на кровать. Раздумье, а может быть, и гнев проложили складку между ее бровей.
Второй листок, который она развернула, оказался свидетельством о рождении Альберта-Вильяма-Генриха Стюарта Фиц-Роя де Клар, сына герцога Вильяма и Анжелы, рожденного в Глазго 30 мая 1829 года.
– Альберт! – прошептала она. – Так значит, Жорж не герцог де Клар! Что ж, тем лучше! Да-да, это просто замечательно! Мои догадки были верны.
И улыбка вновь вернулась на ее прелестные губки. Оставался еще один листок; Клотильда развернула и его.
Но едва начав читать, она задохнулась от волнения.
– Клотильда! – произнесла она вслух. – Клотильда де Клар. Сегодня вечером я была ею. Ее именем я подписала брачный контракт.
Она попыталась усмехнуться, но не смогла и прошептала:
– А теперь! Останусь я Клотильдой или нет?
Третий документ тоже был свидетельством о рождении; он гласил:
«Клотильда-Мари-Элизабет Моран Стюарт Фиц-Рой де Клар, дочь Этьена-Николя Морана Стюарта Фиц-Роя и Мари-Клотильды Гордон де Ванган, рожденная в Париже 20 июня 1837года…»
— Мне по крайней мере на год, а то и на два больше, – размышляла вслух Клотильда. – Это не я… совершенно точно не я!
К этому свидетельству был приколот булавкой маленький листок почтовой бумаги. Клотильда с большим трудом разобрала буквы, написанные дрожащей рукой.
«Любимая моя доченька, мы с тобой бедствовали вместе. Частенько я голодал, оставляя тебе последний кусочек хлеба. Вспоминаешь ли ты меня, бедного своего отца?
Сколько ты наплакалась, бедная моя девочка! Ведь я бил тебя, тебя, которую любил больше жизни! Но теперь ты наверняка уже убедилась, что я был прав. Я чувствовал, что скоро уйду в мир иной и оставлю тебя одну, и хотел, чтобы у тебя был знак, но не явный, а тайный, ибо вокруг множество врагов… Если ты когда-нибудь прочитаешь мою записку, Тильда, моя девочка (а только Господь Бог знает, как я на это уповаю), то это будет означать, что ты не забыла своей молитвы, что она стала твоим достоянием и что в недалеком будущем ты вновь обретешь свое настоящее имя. Прости же меня за то, что я бывал груб с тобой».
Слезы навернулись на глаза Клотильды, хотя письмо это ни о чем ей не напомнило.
Через несколько мгновений она уже справилась со своим волнением, улыбнулась сквозь слезы и встала.
– Нет, я не Клотильда, – повторила она. – Письмо не имеет ко мне ни малейшего отношения. Это не мое прошлое, не мои воспоминания. Старенький кюре из церкви Сен-Поль как-то спрашивал меня о молитве, но я никогда не знала ее… Но кто же истинная Клотильда?
На этот вопрос ответа у нее не было. Впрочем, одно имя все же пришло ей на ум, но она не произнесла его, и на лице ее отразилось презрение, смешанное с враждебностью.
– Однажды, – прошептала она, помолчав, – она приходила сюда со своим отцом Эшалотом и сказала мне: «Когда-то и меня звали Тильдой…»
Снаружи уже слышался шум просыпающегося города; глухо бормоча, он протирал глаза.
Вид у девушки теперь был самый решительный.
– Будь что будет, – сказала она, – бумаги эти надо беречь как зеницу ока, и я их сберегу. Бедный мой Клеман тоже находится в стороне от всех этих событий, поскольку он принц лишь милостью женщины, которая безжалостно отправляет его навстречу любой опасности… а он еще называет ее матерью! Да, он любит ее больше меня… И что-то мне подсказывает, что есть еще одна женщина, любимая им… Господи, как же я несчастна!
Она хотела удержать рыдания, усмехнулась – но эту усмешку смыли хлынувшие слезы.
– Конечно, я – друг ему, – продолжала девушка. – Меня боятся ранить, обидеть, задеть. Меня находят красивой, ибо сердце у него доброе… Правда, мне никто и никогда не говорил, что у меня есть соперница, но почему-то я в этом совершенно уверена… И еще я уверена, что это – счастливая соперница… Я так и слышу милый голосок: «Когда-то и меня звали Тильдой…»
Клотильда вытерла глаза и, прижимая бумагу к груди, внимательно оглядела комнату.
– Ну что ж! – сказала она. – Я решилась уже давно. Я ни дня больше не останусь в этом доме… тем более что теперь у меня в руках судьба его матери и брата… и еще той, другой!
Она закрыла лицо руками и прошептала, задыхаясь от рыданий:
– Господи! Может, я сошла с ума?! Он же мой жених! Еще вчера он, который не знает, что такое ложь, лежал у моих ног, говоря: «Я люблю тебя!» Господи! Почему же тогда так тяжело у меня на сердце?
XVIII
КУДА ОНА ОТПРАВИЛАСЬ…
Клотильда и Клеман знали друг друга очень давно. Для мадемуазель Клотильды принц Жорж де Сузей по-прежнему оставался Клеманом, бедным ребенком-пленником, которого она привыкла защищать. В первый же раз, когда они увиделись, Клеман заговорил с ней о той, другой Тильде, Тильде с кладбища, такой странной и такой милой; эта вторая Тильда часто твердила свою молитву, которая не была ни «Отче наш», ни «Верую», ни «Богородица».
Дом Жафрэ, где прошло ее детство, мадемуазель Клотильда решила покинуть уже довольно давно – причем покинуть навсегда.
Только не подумайте, будто супруги Жафрэ плохо с ней обращались. Нет, дело было совсем в другом.
Клотильда чувствовала, что ее рассматривают как некий инструмент, которым в нужное время непременно воспользуются и который поэтому следует беречь.
Надо сказать, что банда Кадэ не слишком надеялась, что свидетельства о рождении наследников дома де Клар когда-нибудь отыщутся, хотя на протяжении многих лет члены банды буквально попирали ногами камень, таящий под собой эти важные бумаги.
Мошенники рассчитывали выдать свою Клотильду за истинную Клотильду де Клар, и следует отметить, что эта придуманная наследница, девушка удивительно чистая и благородная, никогда не была им пособницей.
Выше мы позволили себе с усмешкой заметить, что наша Клотильда очень отличалась от воспитанниц монастыря Дезуазо, но теперь мы скажем и кое-что другое: ничуть не умаляя достоинств этого прославленного заведения, мы утверждаем, что ни одна из его ангелоподобных воспитанниц не обладала такой сердечной прямотой и совестливостью, как воспитанница мошенников Жафрэ, и я надеюсь, что вы не станете сомневаться в наших словах.
Несмотря ни на что, она оставалась такой, какой создал ее Господь: доброй, доверчивой и великодушной.
Пока она оглядывалась вокруг любопытным и подозрительным взором, отвращение ее постепенно сменилось растерянностью и некоторой неуверенностью.
Все же здесь был ее дом, здесь она обрела семью.
Где теперь ей искать пристанища?
Вскоре, однако, чаша ее терпения переполнилась, ибо она все поняла.
Правда, не сразу. После разговора с женихом она грезила лишь о любви, но последние часы укрепили в ней прежнее намерение как можно быстрее покинуть этот дом.
Ее решение стало бесповоротным.
Даже если бы Жорж, ее жених, которого она любила всем сердцем, попросил бы ее сейчас остаться, она бы ответила ему отказом.
Клотильда знала, как незаметно покинуть особняк.
И она ушла, не подозревая о том, что все прочие его обитатели поступили точно так же и что с наступлением дня в особняке Фиц-Роев не осталось ни души.
Клотильда решилась уйти примерно в то самое время, когда полковник Боццо так невежливо покинул банду Кадэ, оставив ее в маленькой гостиной. Клотильда вышла на улицу через сад. В церкви Сен-Поль как раз зазвонили к заутрене, и она тут же отправилась туда, инстинктивно ища совета у Господа.
Во время службы она погрузилась в глубокие размышления, которые были сродни молитве, и долго стояла на коленях, не замечая, что происходит вокруг. Наконец она поднялась, торопливыми шагами пересекла храм и вышла.