Пролог
Он взошел на борт господином, хотя был призван стать рабом. Его предложили ему в уплату старого долга, и Стефан согласился. А почему бы, в сущности нет, когда уже отчаялся взыскать обещанное с должника? Поэтому капитан Летучего Голландца похитил молодого аристократа, предпочтя сделать разменной монетой в одной давней игре не по правилам, в которую ему самому давным-давно надоело играть.
Когда-то он любил женщину и даже свое бессмертие готов был отдать за её взаимность. Но она предала. И на протяжении без малого тридцати лет каждым вдохом своим продолжала предавать. Аристократка, Владычица острова "Дальний". Любовь нельзя топтать каблуками целую вечность. Рано или поздно она переродится. Хорошо, если в ненависть, в его же случае ей на смену пришло безразличие, ему стало все равно. И, похищая в уплату долга её высокомерного сына, он и не думал мстить. Он просто не пожелал оставлять её долг неоплаченным, отдавая тем самым дань умершей любви, а мертвым всегда платят куда больше, чем живым. Много больше.
Амелисаро Севастифан Идальгиеро, единственный сын Владычицы острова "Дальний". Красивый, сильный мальчик с обманчиво взрослыми глазами. Конечно, мальчик, не смотря на свои двадцать шесть. В глазах бессмертного капитана Летучего Голландца, прожившего на белом свете не одну сотню лет, Амелисаро выглядел совсем неразумным юнцом, хотя, по факту, давно уже таковым не являлся, даже не смотря на то, что люди в Архипелаге жили до двухсот, а то и до трехсот лет.
Мальчишку буквально вытащили из постели. Поэтому на корабль он взошел в том, в чем был. В светлых льняных брюках свободного покроя и черной рубашке с разорванным воротником. Босой, но гордо держащий спину. С синими океанами глаз, полными презрения ко всему сущему, и в частности к нему, капитану Летучего Голландца, Стефану Робертфору. Ответив ему долгим, изучающим взглядом, капитан, вышедший встретить удачливых похитителей из числа матросов, обратился к пленному аристократу.
- В мою каюту, - коротко бросил Стефан и повернулся к пленнику спиной.
На лице блондина не дрогнул ни единый мускул. Все с такой же прямой, как корабельная пальма, несгибаемой спиной, он пошел за ним. И переглядывающейся на палубе команде оставалось только гадать, какая воздушная буря бушует за этой ослепительной в своей бесстрастности маской.
Разговора не получилось.
Капитан расположился в глубоком кресле, обтянутом темно-лиловым сукном, за добротным столом, покрытым дорогим в Архипелаге пальмовым лаком. Каюта и весь ее интерьер всегда были особой гордостью капитана. Здесь не было ничего с большой земли, все только с островов Архипелага.
Пленный аристократ остался стоять у двери.
- Ты мой пленник, считай, что раб. - Произнес Стефан, вертя в руках золотое перо птицы Нук - дорогостоящий письменный прибор, - Не солдат, не матрос и даже не слуга. Ты подчиняешься только мне. Больше никто на Голландце не смеет отдавать тебе приказы или к чему-то принуждать. Но, если ты кому-то помешаешь при выполнении его непосредственных обязанностей, будешь наказан.
- Посадишь на хлеб и воду? - без тени улыбки, обронил молодой аристократ.
- Не вижу повода для иронии, - прокомментировал капитан холодно и отстраненно.
- Я тоже не вижу, - отчеканил блондин.
Стефан подался вперед, уперся локтями в стол и положил подбородок на переплетенные перед лицом пальцы. Склонив голову на бок, легко и непринужденно выдерживал ледяной взгляд синих глаз блондина. И после затянувшейся паузы, обронил.
- Вопросы ко мне?
- Только один. Если не для службы, грязной работы или войны, зачем, я здесь? Что мне вменяется в обязанности?
- Уверен, что хочешь знать ответ?
Аристократ смолчал. И так было понятно, что хочет. Капитан пиратского судна улыбнулся. Холодно, жестко, явно не для того, чтобы смягчить эффект от слов.
- На палубу Летучего Голландца запрещено подниматься женщинам. Но бывают длительные, дальние рейды, когда мы месяцами не пристаем в островам. Ты здесь для меня лично в качестве необременительной замены. Я понятно объясняю?
- Более чем. - Выше подняв голову, обронил аристократ. Стоически выдержал долгий взгляд легендарного капитана и все с тем же безразличием в голосе поинтересовался. - Прямо сейчас?
- Потом, - отмахнулся от него капитан и, как ни в чем не бывало, занялся бумагами, которые давно пора было бы разгрести.
Пленник, больше не проронивший ни слова, застыл у двери и не шелохнулся. А Стефан отвлекся, зарылся в бумаги и благополучно забыл про него. Нужно было разобраться со счетами и купчими. А еще, раз уж они так удачно задержались в главном порту Львиного Зева, столичного острова Архипелага, не мешало бы навестить как кредиторов, так и должников. Поэтому она составлял для себя план дел на ближайшие два дня, требующих его непосредственного присутствия, пока не вспомнил, что один давний долг уже взыскал. Поднял глаза от бумаг и обнаружил блондина все так же неподвижно стоящим у двери, подобно бездушной статуе. И, правда, может ли быть у подлинного аристократа душа?
Откинувшись на спинку любимого кресла, Стефан позволил себе немного поразмышлять об этом. Вспомнил Елену и решил для себя, что все-таки нет. Еще немного подумал и обратился к Амелисаро.
- Как тебя в детстве называла мать?
- Амелисаро.
- Не верю. Слишком длинно.
- Владычица Елена не склонна к сантиментам, - все тем же бесстрастным голосом ответствовал аристократ.
- Положим, - не стал настаивать бессмертный капитан, - А сестра?
- Амелисаро.
- Это что же, она тоже не склонна? - заинтересовался Стефан, родившийся в те времена, когда Архипелаг только начали осваивать и приспосабливать для жизни. В его детстве невозможно было представить себе мать, не дарующую своему чаду милых, детских прозвищ. Он все еще помнил свое, несмотря на сотни лет, прошедшие после смерти матери и его собственного взросления.
- Она вся в мать, - отозвался пленник.
- Но хоть кто-то звал тебя по-другому? Старая нянька, к примеру.
- Мои гувернеры всегда были молоды и хорошо проинструктированы матерью относительно методов воспитания.
- Хорошо, - сдался капитан, вот только сдача его была лишь мнимой. - Тогда придумаю сам. Хм, Амелисаро, значит. Дай-ка подумать, - демонстративно упер палец в складку между бровей, насупился, изображая бурную мыслительную деятельность и неожиданно просиял, легко раскусив, что именно такое легкомысленное и неподобающее положению поведение может по-настоящему разозлить холодного и вышколенного аристократа. У того, как подметил внимательный капитан, уже начали раздуваться крылья носа. - О! Придумал! Я буду звать тебя Лили. Ну, как тебе? - не скрывая от пленника ехидного взгляда, учтиво поинтересовался хозяин положения.
- Мне все равно, - быстро совладав с собой, откликнулся тот.
- Да неужели? - Стефан выгнул тонкие брови в притворном удивлении. - А если вспомнить, что это женское имя, а ты у нас, как никак, аристократ?
- Я должен заменять тебе женщин. Так почему бы нет?
- Должен, - стерев с лица улыбку, капитан вернул себе ледяной тон, - Но я сказал тебе, что не сейчас. Что ты здесь до сих пор делаешь?
- Ты потребовал подчинения, но не сказал, что могу уйти.
- Хочешь, чтобы я по каждой мелочи тебе приказывал? - поинтересовался Стефан, уже зная ответ.
- Хочу.
- Не дождешься. Приказ для тебя у меня будет только один. Внимательно слушаешь?
- Стараюсь.
- Тогда запоминай. - Бросил коварный пират, - Я хочу, чтобы ты предугадывал мои приказы. Всегда. Все ясно?
- Так точно.
- Тогда исполняй.
Часть 1
Амелисаро обожал свободу, как можно любить то, что с детства было недоступно. Но мать заперла его в изысканной золотой клетке, поэтому он тихо ненавидел и её и сестру, которой такое свое положение очень даже нравилось, ведь за спиной матери она плела интриги не хуже нее. Молодой аристократ и рад был сбежать от них, и даже уже начал подготовку к очередному побегу, но никогда не думал, что в этом ему могут помочь пираты, так еще и сам капитан легендарного Летучего Голландца. Знал бы, проснувшись с кинжалом у горла, что за ним пришли от Робертфора, не сопротивлялся бы так отчаянно. Хорошо, что вовремя сообразил что к чему, и кто откуда.
Сдался и попал в плен. Но, как оказалось, пленением его нынешнее положение можно было назвать весьма с натяжкой. Условие Стефана он посчитал несущественным недоразумением, прекрасно зная, что капитан Летучего Голландца славится своими победами именно у женщин, но никак не мужчин. Зато не менее славен он и своей природной вредностью и специфическим во всех смыслах чувством юмора. Амелисаро справедливо рассудил, что все дело было в том, что он каким-то образом задел его самолюбие, и капитан решил таким несколько вызывающим способом его приструнить. Он был убежден, что выполнять свое собственное условие их своеобразного договора, Стефан не собирался и в ближайшем будущем не собирается.
Поэтому молодой аристократ с чистой совестью бездельничал на палубе, позволяя всем любопытствующим в волю на себя налюбоваться, а сам смотрел лишь на корабли, в избытки покачивающиеся в воздухе у причала. Они были прекрасны. Завораживали, манили. От этих красавцев просто невозможно было оторвать взгляд. Их мачты прорезали небо флагами, развивающимися на ветру. Борта искрились на солнце новым лаком, покоряя воображение самыми немыслимыми названиями, выписанными где особой краской, а где и вбитыми в дерево металлическими, кованными буквами. И не было среди них ни одного, похожего на соседа. Амелисаро сожалел лишь о том, что не может видеть их паруса. Вот это было бы поистине запредельным зрелищем.
К острову "Дальний" не так уж часто приставали большие корабли. Но даже маленькие, торговые суденышки всегда вызывали в его сердце трепет, который он с младых ногтей был приучен прятать за маской отчуждения. Сейчас ни один из проходящих мимо матросов не сумел бы прочитать в его лице ни намека на те чувства, которыми была переполнена наконец освобожденная из плена условностей и приличий душа. Он дышал полной грудью, позволял попутному ветру ворошить и без того растрепанные со сна волосы, которые, несмотря на недовольство матери, позволил себе отрастить до плеч, и отчаянно верил, что теперь-то его жизнь точно изменится. И не будет больше скучных светских раутов, продуманных до мелочей дуэлей, которые светские львы проводили лишь на показ, заранее обговаривая все детали. Не будет ухоженных женщин, которых даже во время соития куда больше интересует - не растрепалась ли только с утра уложенная прическа, а не удовольствие, политика, а не любовь.
Не будет. Так хотелось произнести эти слова вслух, почувствовать на языке, слизнуть с губ, впитать в себя всей кожей. Но он сдерживал себя, сожалея, что так быстро никогда не сможет переключиться на другую жизнь и совсем иную манеру поведения, легкую, непритязательную, наглую и слегка развязную, одним словом - пиратскую. Но он готов был ломать все установки вышколенных гувернеров, готов был меняться вместе с воздушным морем, по которому ему теперь предстояло плавать с капитаном Стефаном Робертфором и его командой, с которой его так и не удосужились познакомить, но молодой аристократ был уверен, что все еще впереди. И что еще нужно молодости, как не возможность верить в будущее и знать, что оно будет куда лучше и интереснее не только прошлого, но и настоящего?
Он был так увлечен видом на порт, что со спины не заметил, как круглый, словно пивная бочка, коренастый боцман, один из тех, кто похитил его, вперевалочку прошел в сторону каюты капитана, бросив на него один лишь одобрительный взгляд.
- Я вот о чем думаю, кэп, - обратился к Стефану ввалившийся в каюту боцман Рома, с неизменной Белладонной на плече. - Нечисто что-то с твоим аристократом.
- Хм? - Робертфор не сразу оторвался от бумаг, но все же соблаговолил поднять глаза на подчиненного. Тот возглавлял ту самую группу, которая и похитила Амелисаро из арендованного Владычицей "Дальнего" поместья.
- Ну, вот ты сам посуди, - подтащив к капитанскому столу от стены небольшое кресло для посетителей, принялся объяснять боцман, с трудом устроившись в нем, как не прискорбно его габариты были несколько больше, чем многострадальное кресло. А капризная, как и большинство мадагаскарских попугаев, Белладонна вспорхнула с его плеча и уютно так устроилась на спинке кресла капитана, которая была куда выше того, в которое втиснулся Рома. - Во-первых, - загибая толстые, как баварские сардельки, пальцы, начал перечислять тот, - Он ушел с нами ничего с собой не взяв, хотя, когда прекратил сопротивляться, я предложил ему захватить хоть что-нибудь из предметов первой необходимости. Ну, не знаю, да хотя бы ту же зубную щетку, аристократам же без них некуда. Это мы можем и зубочисткой обойтись, а то и вообще без нее, а они-то нежные и курту... карту...
- Куртуазные, - с улыбкой поправил его капитан. - Я понял. Что еще?
Рома взъерошил короткий ежик темных волос на затылке и кинул быстрый взгляд ему за плечо, обращаясь за поддержкой к Белладонне.
- А еще, мой милый, - пробасила попугаиха, - Он прекратил сопротивляться, как только увидел меня, - и кокетливо захлопала длинными, накладными ресничками, строя глазки капитану, соизволившему на нее обернуться.
- И что, по-вашему, это означает? - фыркнув, Стефан снова посмотрел на Рому, который наконец принял более ли менее удобную для себя позу и сложил пухлые ручки у себя на не проминаемом животе, обтянутом линялой тельняшкой. Ох, как обманчива была внешность боцмана Голландца! Мало кто, не видевший его в настоящем бою, мог знать, на что этот приземистый толстяк способен на самом деле.
- Да, кто же нашей Белладонны не знает? - прогудел Рома и многозначительно замолк.
- Думаешь, он прекратил сопротивление, потому что понял, откуда вы и от кого? - уточнил капитан. Боцман сдержанно кивнул.
- А как иначе? - встряла мужским баском Белладонна.
- К примеру, - обронил Стефан, задумчиво вертя в руках то самое перо птицы Нук, была у него такая досадная привычка - непременно хоть чем-нибудь занимать руки, когда он напряженно о чем-либо размышлял. - Он трезво оценил свои шансы справится с вами всеми и...
- Он нас скрутил бы, как кракен лодку, - досадливо перебил его боцман. Конечно, кому охота признаваться, что какой-то там аристократ-мальчишка мог справится с матерыми пиратами, каждый из которых стоил как минимум пятерых сухопутных бойцов.
- А точнее? - резко посерьезнев, уточнил Робертфор.
- Я не знаю, кто его там и как учил, но я такого стиля никогда не видел. Мы на него с кинжалами, а он на нас с голыми руками. И кинжалов своих мы лишились в один присест. - Боцман развел руками, тяжко вздохнул и признался. - Слушай, раз уж он у нас вроде как твой личный пленник, может скажешь ему нас чему-нибудь этакому обучить. Я бы не отказался...
- Я уже определил круг его обязанностей, - холодно проинформировал Стефан, напряженно размышляя.
Мальчишка раздражал его все больше. И кто бы мог подумать, что по определению не приспособленный к жизни аристократ может оказать столь существенное сопротивление бойцам его команды? Это не мешало бы проверить, решил для себя Робертфор и, запрокинув голову, обратился к Белладонне. Та несколько отвлеклась, мощным золотым клювом раскладывая ярко-оранжевые перышки на своем правом крыле в одной ей известном порядке. На самом деле попугай Летучего Голландца была редкостной кокеткой и модницей, однажды их корабельный священник, отец Валентин, когда только попал к ним на корабль, почуял в ней некую божественную искру, и в шутку научил менять цвет оперения, вместо того, чтобы заставлять любимого боцмана перекрашивать перышки в ручную. Так что Белла теперь отрывалась по полной программе, чуть ли не каждый день под настроение и погоду меняя окрас.