Прыжок через пропасть - Самаров Сергей Васильевич 16 стр.


— Я прикажу их самих повесить, — мрачно, понизив голос, сказал Карл. — Я немедленно пошлю стражников…

— Поздно, Ваше Величество. Я понимаю, чинить суд в пределах близости королевской ставки — дело исключительно королевское. Но мои воины народ простой, и они меня любят, несмотря на мой излишне вспыльчивый порой характер. Они решили, что викинги оставили в лесу своего убитого товарища до вечера. У данов принято сжигать тела павших с мечом в руке. Итак, мои люди нашли тело и устроили засаду. И вот несколько минут назад мне доложили, что викингов поймали и повесили около дороги. Я считаю, что справедливость восторжествовала, и прошу простить моих солдат за самосуд. Ими двигало естественное чувство негодования и желание торжества справедливости.

— Я прощаю их, — сказал король. — Конечно, я мог бы повесить и Сигурда. Но тогда я сам уподоблюсь ему. Вешать людей высокого сословия — это в первую очередь проявление неуважения к самому себе. Однако допускать такого рыцаря до участия в турнире…

— Ваше Величество, — возразил Бернар. — У нас нет никаких доказательств, что Сигурд послал своих людей. Он просто скажет, что понятия не имеет, чем эти люди занимались в свободное от службы время. И будет прав. Не может же герцог уследить за всеми слугами… Мы никак не сможем наказать Трафальбрасса.

— Можем, Ваше Величество, можем… — сказал до этого молчавший граф Оливье. — Я прошу разрешения у вашего величества выступить пятым участником команды зачинщиков турнира. Я накажу Сигурда на ристалище, накажу сурово и поучительно.

— Мне кажется, — размышляя, произнес Карл, — еще пара доводов, и я соглашусь.

— Поздно, Ваше Величество, — сказал Аббио. — Я прошу прощения, что в третий раз произношу эту фразу. Мы пригласили пятого рыцаря. Он готов к участию в турнире, и его палатка уже стоит рядом с моей. Отказать ему сейчас, значило бы оскорбить рыцаря и воина. Утверждение полного состава — это еще одна из причин, которая заставила нас нанести вашему величеству столь поздний визит. Опять — поздний… Как беден мой лексикон… — Аббио позволил себе пошутить, и из этого можно было сделать вывод, что он уже отмяк душой после дневных нелегких и неприятных дел.

— И кто этот рыцарь? — быстро спросил Бернар, опережая племянника. — Я всегда думал, что знаю всех рыцарей Европы, способных занять по достоинству место среди зачинщиков.

— Ваше Величество, монсеньор, господа, я прошу меня извинить, но рыцарь пожелал выступить в турнире инкогнито. У него, очевидно, есть для этого свои причины. Однако я и князь Бравлин готовы поручиться за его честь и высокие человеческие достоинства.

— Вы говорите, господин Аббио, что палатка нового участника расположена рядом с вашей? — спросил до этого молчавший Алкуин.

— Да, господин аббат. Рядом с моей.

— Новый рыцарь прибыл с большой свитой. Я видел его прибытие.

— С ним около десятка дружинников.

— Да-да… Такой очень высокий, мощный воин… — и аббат спокойно отодвинулся в тень так, чтобы никто не понял по его вопросам, зачем он спрашивал.

— Кстати, — всматриваясь в глубь палатки, наклонился вперед король, — ты выполнил мою просьбу? Относительно другого высокого мощного воина…

— Да, Ваше Величество, — из темноты ответил Алкуин. — Я наведался к князю Ратибору, но он не пожелал меня принять. Вернее, его оруженосец не пустил меня дальше первого помещения, заявив, что рыцарь отдыхает. Оруженосец у него, кстати, славянин.

— Ничего удивительного, — добавил Кнесслер. — У Ра-тибора мать славянка, и этот оруженосец рядом с ним, наверное, с детства.

— Странная личность… — сказал Карл задумчиво. — Он меня беспокоит. Посмотрим, каково он будет выглядеть завтра на ристалище. Да, кстати, мы чуть было не забыли, у вас есть, кажется, еще новость?

— Да, Ваше Величество, — подтвердил Аббио. — Новость не слишком приятная, и я боюсь, как бы она не сорвала проведение турнира, если сумеет вас сильно обеспокоить.

— Что, на завтра назначен конец света? — опять из темноты сухо спросил Алкуин. — Более веского аргумента для отмены турнира и срыва всех планов короля я не вижу.

— В Рароге произошло восстание бояр. Князь Годослав в отъезде. Бояре, объединившись с небольшим отрядом герцога Гуннара, убили князя-воеводу Дражко и захватили город. Следует ожидать скорого вступления войск Готфрида в земли бодричей. Их армия давно уже концентрировалась на северной границе княжества. Датский король опередил вас, Ваше Величество, — Аббио постарался придать своему голосу трагические нотки.

— А полки Годослава?

— Бояре надеются, что дружинники поддержат их. Они обещали вернуть в княжество вече, которое разогнали князья несколько поколений назад, чтобы править единолично. В этом вопросе бояр могут поддержать храмы, которые были больше всего недовольны разгоном вече, и до сих пор сдержанно относятся к княжеской власти. Готфрид же, с помощью своего дяди герцога Гуннара, ловко воспользовался ситуацией…

— Пусть так, — усмехнулся Карл. — Новость в самом деле не из приятных. Но не отменять же из-за этого турнир, в самом-то деле. Я с удовольствием помогу бедному Годос-лаву изгнать захватчиков с его земель. Тем более что это нисколько не противоречит моим собственным планам. И даже признаюсь, что имею большое желание повыщипать перья из хвоста «датского коршуна». Он, кажется, зять Годослава? И воспользовался этим, чтобы сделать своему королю подарок величиной с княжество…

— Я часа полтора назад разговаривал, Ваше Величество, с тем очень высоким волхвом-бодричем по имени Ставр, которого вы знаете и который давал сегодня советы эделингу Аббио, — по-прежнему оставаясь в тени, сказал Алкуин. — Волхв рассказал мне о событиях в Рароге не совсем так. Только часть бояр выставила вместе с данами свои дружины. Бояре же и наняли подлого убийцу, чтобы тот убрал с их пути известного воина и полководца ободритов князя-воеводу Дражко. В итоге убийца сумел только ранить Дражко. До этого герцог Гуннар пытался принудить дочь к тому, чтобы она отравила мужа. Княгиня рассказала все Годославу. Потом Годослав куда-то уехал по своим делам, и была предпринята попытка захвата власти и убийства князя-воеводы. Дело у бояр и у данов чуть было не получилось. Но пока князь-воевода был в бессознательном состоянии, командовать обороной дворца стала жена Годослава княгиня Рогнельда, причем с такой хитростью и коварством, как не смог бы сам Дражко. Она вышла на площадь и пригласила «в гости» старого герцога Гуннара, своего отца, который все это задумал и претворял в жизнь, командуя боярами. Тот пошел за дочерью смело, памятуя свое былое влияние и страх, который он вселял всегда в сердце дочери. Герцог не учел, Ваше Величество, что миром все-таки правит не страх, а любовь, вопреки мнению монсеньора Бернара. Когда они вошли в двери, Гуннара подняли на копья, а его отряд просто расстреляли с галереи стрельцы. Восстание бояр подавлено, княжеская власть у бодричей стала еще сильнее, а короля Готфрида они ждут, приготовив ему такую теплую встречу, что бедному датскому монарху может стать невыносимо жарко даже в его северных широтах.

— Так кто же прав? Чьи сведения вернее? — спросил король.

— Я не могу поручиться за точность своих сведений, Ваше Величество, потому что ко мне они пришли через вторые руки от купца, в страхе бежавшего из Рарога в самом начале восстания, — Аббио отступил на шаг, закусив губу. Ему не удалось стать первоисточником важных вестей и таким образом приблизиться к королю.

— Пусть будет так, — согласился Карл, — но где же сейчас находится Годослав? Вы сказали, что его нет в Рароге, и этим воспользовались подлые бояре… — король бросил непреднамеренный взгляд на стенку палатки, за которой стояли палатки франкской знати.

— Этого не знает никто, Ваше Величество.

— Я думаю, что Годослава можно поискать и в Хамма-бурге, — подсказал Алкуин.

— И, может статься, рн участвует в нашем турнире? — король встал, усиливая этим значение своих слов. — Тогда я хочу его видеть… Я непременно хочу видеть Годослава и говорить с ним! Он даже заочно вызывает у меня симпатию…

— Его можно поискать… — тихо сказал Алкуин, но при этом выдвинулся на свет и внимательно посмотрел на эделингов.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Берфруа шумели неистово, с восторгом, захлебываясь от радости, ощущая право высказать не чье-то мнение, а собственное. И это было скорее противомнение, если есть такое понятие. Мнение, как правило, высказал король.

— Вот и он… И, как всякий негодяй, он очень желает, чтобы его любили до поклонения, — сказал король с откровенным недовольством, вызванным поведением берфруа, и поднял стеклянный резной кубок с густым, зеленоватого оттенка греческим вином, рассматривая через вино солнце и будто обсуждая достоинства напитка с придворными. Карл умышленно не смотрел на ристалище, показывая, как мало его интересует происходящее именно в этот момент. — Никого из рыцарей, даже более достойных, так, к сожалению; не приветствовали. Ваши земляки, мессир Кнесслер и мес-сир Аббио, словно специально желают позлить меня. — Король сделал маленький глоток из бокала.

— Завтра, Ваше Величество, все будет иначе… — ответил Аббио. — Поверьте мне, я знаю своих земляков… Сегодня к вечеру уже все будут знать, какую подлость Сигурд хотел устроить не просто мне, а всем, потому что резня, случись она, коснулась бы всех… И завтра от него отвернутся самые верные приспешники и самые восхищенные поклонники…

— Впрочем, я понимаю состояние людей и прощаю такое поведение, — сказал король. — Кто бы вот только понял состояние мое… Кто бы стремления мои понял…

Последние слова Карл даже не произнес, а пробормотал себе в усы, и только один Оливье расслышал их, и бросил на короля короткий взгляд, которым, впрочем, уловил все же невольный королевский вздох.

Герцог Трафальбрасс, откровенно любуясь собственной гипертрофированной славой, выехал из-за барьера на своем сильном, широкогрудом, как он сам, скакуне под долгие приветственные крики с берфруа. Зрители, похоже, в самом деле любили его, уже овеянного славой молодого вояку. Слава всегда бежит впереди копыт самой быстрой лошади и имеет свойство обрастать такими подробностями, какие сам ее обладатель припомнить не может. Но, если он снедаем тщеславием, то охотно соглашается со всем, что добавляет ему новых поклонников. Карл, как только что сказал, подспудно понимал: Сигурда обожали еще и потому, что его не жаловал он, король. Хотя это вовсе не говорит, что короля не любят. Дело в другом. Чьими-то стараниями, не исключено, что и самого герцога, когда он устроил большую гулянку для всех желающих присоединиться к компании в палаточном лагере, все на берфруа знали, что Карл не пожелал видеть викинга в числе зачинщиков турнира, «презрел» его, и потому отдавали Трафальбрассу свои симпатии. Гонимый всегда, из века в век, вызывает сочувствие и получает поддержку у простых людей, потому что сами они всю жизнь и себя тоже ощущают гонимыми. Что, впрочем, совсем недалеко от истины.

Король, говоря по правде, ждал подобной реакции и еще накануне обсуждал ее возможность с Алкуином. Несмотря на показательно прекрасное свое расположение к саксам, которые и занимают большинство мест на длинных скамьях, несмотря на то, что мнение о франках в среде простых людей начало меняться, как показали данные соглядатаев шевалье дю Ратье, Карл знал, что зрители будут поддерживать противников короля, причем любой национальности. Вот и сейчас одна сторона, явно сильнейшая, заслужила только редкие крики, несмотря на то, что представлена лучшими и знаменитейшими воинами королевства. А вторую приняли гораздо теплее, если не сказать, восторженно. Даже бородатые воины Бравлина, на протяжении многих лет находящиеся в перманентных войнах с саксами, показались самим саксам более близкими, чем лучшие из франков. Даже рыцарь, выступающий инкогнито, хотя в кулуарах его уже прозвали аварцем Ратибором, представителем враждебного и постоянно угрожающего южным саксонским рубежам государства, совсем уж не имеющий никакой причины пользоваться расположением толпы, и тот был принят весьма тепло. Хотя именно этому король не хотел бы противиться, все еще теша себя надеждой на чудо… А уж Сигурд вообще вызвал всеобщий восторг, потому что на него надеялись. Надеялись, что он станет победителем турнира и сможет выбить из борьбы франков, покоривших Саксонию. Очевидно, дело именно в этом. Ни один народ не хочет считать себя покоренным, хотя и есть уже наметки на то, что саксы готовы признать Карла властителем.

Карл, как монарх мудрый и просвещенный, читал ситуацию по книге политической жизни, потому и понимал ее. А, понимая, прощал, хотя и морщился. Он сам вчера сказал Алкуину, что полностью признать владычество франков саксы смогут только в следующем, еще не родившемся поколении. И это была правда. И эта правда распространялась на все другие народы, вошедшие в громадное по площадям и по этническому составу государство.

Сигурд выехал последним, как и положено рыцарю, возглавляющему свою партию. И занял место в ряду остальных рыцарей, опоясанных синими шарфами, но сам такой же шарф повязать отказался. Франки предпочли красные шарфы. Синий и красный — цвета короля Карла.

— Я представляю здесь своего короля, — заявил герцог герольду. — И не могу выступать под чужим флагом. Пусть даже под половинкой этого флага. А спутать меня с другими рыцарями будет сложно… — он вызывающе захохотал. — Это покажет уже первая же схватка!

Герольд вынужден был согласиться, потому что удаление Сигурда с турнира за такое незначительное отклонение от правил существенно ослабило бы одну из сторон и вызвало бы обвинения в сторону короля и маршала турнира в нечестности. Все они понимали, что дан будет еще провоцировать их на резкие действия, и приготовились терпеть, надеясь на такой весомый контраргумент, как оружие своих рыцарей.

Еще раньше, представленные герольдом, выехали сначала простые воины-франки и встали строгим каре в левой стороне ристалища, за ними — сборная партия противников, составленная в основном из саксов, хотя среди бойцов, как сказали королю, было немало и славян-ваг-ров и даже славян-бодричей. Эти встали справа не слишком плотным, но грозным строем, чем-то напоминающим классическую фалангу, за исключением, естественно, передового ряда копьеносцев и ряда лучников, занимающих позицию или впереди фаланги, или позади ее, в зависим мости от вкуса полководца. Такое построение считается в фаланге обязательным. В турнирных же боях участие лучников ограничивается стрельбой по мишеням. А пеших копьеносцев как таковых в рядах синей стороны просто не оказалось.

Закончив представление, герольд обратил взор к королевской ложе. Маршал турнира граф Оливье, сидящий по-прежнему справа от короля, торжественно сделал отмашку маршальским жезлом, украшенным длинными разноцветными лентами, чтобы каждое движение маршала было заметно. Тогда, получив разрешение, герольд выступил вперед и громко объявил, что перед началом меле состоится поединок «а утранс», то есть на боевом оружии, между двумя представителями противоборствующих сторон.

— Солдат королевской армии Третьен из Реймса, — громко, чтобы всем было слышно, вещал герольд с середины ристалища, и ему слово в слово вторили малые герольды, расставленные ближе к углам прямоугольной площадки, — оскорбил и попытался затеять ссору с саксонским воином Гасом. За что был приговорен нашим государем Карлом Каролингом к повешению. Однако оскорбленный сакс в присутствии короля высказал желание сразиться с Третьеном из Реймса на боевом оружии до полной победы одного из противников. Король Карл, проявляя милость к осужденному и уважая право оскорбленного на ответные действия, поединок разрешил с тем, чтобы меч выявил победителя! В дополнение к сказанному сообщается, что данный поединок не является актом Божьего суда, поскольку вина Тре-тьена из Реймса доказана и сомнению не подлежит, и несет в себе только значение суда воинской чести. Готовы ли воины? — спросил герольд.

Франкская когорта вдруг дружно застучала в щиты рукоятками мечей, щиты раздвинулись, и вперед вышел Третьен, поклонился королю, встретившись с Карлом глазами* наклоном головы во все четыре стороны поприветствовал берфруа и только после этого встал лицом к герольду.

Назад Дальше