Ваш
Когда принесут мой гроб,
Пес домашний залает,
Жена поцелует в лоб,
А потом меня закопают.
Глухо стукнет земля,
Сомкнется желтая глина
И не станет того господина
Который называл себя я…
В темном окне Прасковья Семеновна разглядела всё-таки мелькнувшую по двору толстую темную фигуру. Сердце сказало «он». Ивановская приоткрыла дверь, прислушалась. Взяла лампу и вышла в сени. Кто-то поднимался по лестнице.
В полутемноте увидала необычайно толстого, громадного человека в котелке, в черном пальто. Азеф поднимался, взволнованно, тяжело дыша.
Толстые губы отвисли. Глаза искоса ощупали, осмотрели Ивановскую.
– Дмитрий жив и здоров, – пробормотал Азеф.
– Проходите, вас давно ждут. Азеф скользнул мимо нее в дверь. И дверь заперлась. Савинков быстро шел в кухню.
Наконец-то – проговорил он. В кухне они обнялись и крепко расцеловались.
11
Афанасий бегом бежал по черной лестнице узнать: приехал ли? Ивановская несла в столовую самовар. Дора расставляла чашки, накладывала в вазу варенье. Из ванной слышались голоса Савинкова и Азефа. Азеф умывался.
– Приехал? – вбежал Сазонов.
– Приехал, – радостно кивнула Дора.
– Ну, будет им на орехи! – проговорил, потирая руки, веселый розовощекий Сазонов. Прасковья Семеновна с любовью глянула: «Ах, какая прелесть этот Егор».
По коридору из ванной шли, разговаривая. И вдруг в квартире раздался гнусавый, раскатистый смех Азефа. Прасковья Семеновна вздрогнула, до того неприятен был этот смех.
– Здраасти, Егор, – ласково улыбнулся Азеф и, обняв, поцеловал Сазонова.
– Ну, угощайте, угощайте гостя. Сначала чай, Борис, а потом о делах. – Азеф потирал руки. Все кругом радовались. Знали, что Плеве будет убит.
– Какой автомобиль купил? – отпивая чай, проговорил Иван Николаевич.
– Не покупал.
Улыбки сошли с толстого, губастого лица. Азеф потемнел.
– Как не покупал?
– Не покупал.
– Что это значит!? – повысил голос Азеф. Все неприятно замолчали. – Я же тебе приказал купить!
– А я не купил, на месте выяснилось, что автомобиль не нужен.
Отставив в сторону стакан и блюдце с вареньем, Азеф насупившись пробормотал:
– Говори о деле.
Он оперся о стол всей своей грузностью, из-под опущенной головы изредка бросая на присутствующих косой, пытливый взгляд.
Савинков докладывал о наружном наблюдении извозчиков, разносчиков, о том, сколько раз видели карету, о маршруте.
– Была ли за кем-нибудь слежка? – пробормотал Азеф, не поднимая головы.
– Нет. И товарищи просят немедленно кончать, уверенность в удаче полная. Азеф молчал.
– Я поживу, – нехотя сказал он. – Проверю сам, так ли всё, как ты говоришь. А как квартира? Слежки нет?
– Никакой. Прасковья Семеновна всех кухарок знает. Егор с швейцаром неразрывен, кагор с ним пьет.
Взглянув на Сазонова, Азеф ласково улыбнулся: «ну, вас то мол я знаю». И не обращая вниманья на Савинкова, заговорил с Сазоновым. Было странно, что этот грубый со всеми, уродливый человек всегда говорил с Егором заискивающе.
12
Стояли томительные, петербургские, белые ночи. Министр страдал бессонницей. Приказывал лакею крепко накрепко опускать жалюзи на ночь.
13
От белых, петербургских ночей страдал и Азеф, засыпая беспокойно.
Дора испуганная, растрепанная, в одной рубашке стояла у двери Савинкова: – Что такое, Борис? Вы слышите? Что-то случилось, кто-то кричит!
Вскочив, Савинков выбежал в коридор. Из комнаты Азефа несся придушенный стон, прерываемый криками. Савинков приоткрыл дверь. Скрипя зубами, ворочаясь, Азеф громко стонал. И вдруг от шороха вскочил на постели.
– Кто тут? – вскрикнул он.
– Это я, Иван. Ты напугал Дору, ты кричишь.
– В чем дело? – не понимая сказал Азеф. – Кричу? Что за чушь!
– Ну, да, ты сейчас посылал кого-то к чорту. Не волнуйся, стены капитальные, спи. – Запахивая на груди халат, Савинков вышел из его комнаты.
Но Азеф уже не мог спать. Боясь своих собственных криков, пролежал с открытыми глазами, пока утром не вошел Савинков в мягком верблюжьем халате.
– Вставай, толстый! Ну, и напугал ты Дору, всю ночь орал.
Азеф сел на кровати, надевая розовый носок.
– Неужели кричал? – пробормотал он и принужденно рассмеялся. – Да вы бредите, с чего я начну кричать?
– Дора говорит, ты каждую ночь кричишь. Азеф встал, ноги были волосаты.
– Что же я кричу?
Надевая ботинок, Азеф согнулся в пояснице. Мешал нагибаться живот. Пошел в уборную и здесь, на стульчаке, решил убить Плеве в ближайший же четверг, а самому сегодня же уехать с квартиры.
14
– Ты думаешь, лучше по дороге на Балтийский? – говорил за чаем Азеф.
– Да.
Азеф был хмур.
– Сегодня вечером выеду в Москву.За мной поодиночке поедете, – ты, Егор, Каляев. Швейцера я извещу. Будем ставить, как хотите, на улице по дороге на Балтийский.
В позе Сазонова, в румянце, в блеске глаз была твердость и радость.
– Во вторник встретимся в Сокольничьем парке, в Москве – говорил Азеф, намазывая булку маслом. – Обсудим детали. Квартиру сразу бросить нельзя, надо сделать так, что ты как будто уехал от Доры. Лакея рассчитали, а вы, Прасковья Семеновна и Дора, должны жить здесь, пока я не дам знать. Перед актом все уедут из Петербурга, квартиру бросим.
Напившись чаю, Азеф встал и улыбаясь, похлопал Савинкова по плечу: – Так то, барин, кончать надо!
– О подробностях в Москве договоримся, Иван Николаевич? – глухо сказал Сазонов.
Азеф знал, о каких подробностях хочет говорить Сазонов.
– Об этом поговорим в Москве, – улыбнувшись,
сказал он. А ночью, подняв воротник пальто, надвинув на глаза котелок, Азеф выскользнул из квартиры.
15
Вечер сумерками кутал Сокольничий парк. Под ветром шумела листва толстых лип. Стар был парк, видел несчастия и счастия. Но этих четырех людей видел в первый раз.
По темной аллее шел Азеф. Из-за поворота вышли Каляев и Савинков. Вдали в темноте показался, догонявший их, Сазонов.
В глубине аллеи, охваченной черно-синим сумраком, пошли вчетвером. Азеф, Сазонов, Каляев, Савинков.
– «Леопольд» не приехал, – проговорил Азеф. – Задержался из-за динамита, но всё равно ждать нельзя, к четвергу он доставит.
Они сели на скамью, в темноте скрылись. Хотя присмотревшиеся к темноте глаза видели, казалось, даже выражения лиц.
– Надо всё решить, – гнусаво рокотал Азеф, – предлагаю такой план: убийство – на улице, по дороге на Балтийский вокзал. Будет четверо метальщиков. Они пойдут один за другим навстречу карете. Первый пропустит ее, и тем замкнет ей обратный путь. Второму принадлежит честь нападения. Третий мечет только в том случае, если бомба второго не взорвется, или Плеве будет ранен. Четвертый остается в резерве, и действует, если у второго и третьего будет неудача. – Азеф говорил ровным рокотом. – Вот план, как вы думаете, товарищи?
– План верен, – сказал Савинков. – Плеве не может быть не убит. Но надо обсудить и самый способ метания.
Паузу прервал мягкий голос Каляева.
– Есть верный способ не промахнуться. Броситься под ноги лошадям.
– То есть как? – не понимая, раздраженно бормотнул Азеф.
– Едет карета. Я с бомбой кидаюсь под лошадей. Или взорвется бомба или лошади испугаются, значит всё равно остановка, может метать второй.
– Но вас-то разорвет наверняка?
Разумеется.
Прошло молчание.
– Это ненужно, – пророкотал Азеф. – Если добежали до лошадей, значит добежали и до кареты, зачем же бросаться под ноги лошадям, когда можно метать прямо в карету. Как вы думаете, Егор?
В темноте хрустнула скамья, Сазонов переменил позу, он заговорил, как человек оторванный от своих мыслей.
– Вы правы, добежав до кареты. можно конечно метать в карету. Общий план хорош. Я уверен, сквозь четырех метальщиков Плеве не прорвется. Надо завтра же ехать. Меня берет ужас, – взволнованно проговорил Сазонов, – что с таким трудом налаженное дело может сорваться по пустяку.
– По какому пустяку? – опросил Азеф.
– Мало ли что, филеры могут набрести на квартиру.
– Вы боитесь провокации? – лениво сказал Азеф.
– Случайности.
– Провокация может быть всегда, каждому в душу не влезешь, – медленно произнес Азеф, – надо действовать, вы правы. Если план принят, надо утвердить четырех товарищей, как исполнителей.
Азеф замолчал. Это была святая минута Ивана Каляева и Егора Сазонова. Они ее ждали. Голос Каляева проговорил :
– Я хочу быть метальщиком.
– И я, – ответил Сазонов. Азеф молчал.
– Я должен передать просьбу Доры, – словно стесняясь, сказал Савинков. – Говорю заранее, я против того, чтобы Дора шла метальщиком, но не имею права не передать. Она хочет идти на Плеве.
– Егор, как ваше мнение о Доре? – равнодушно опросил Азеф.
– Что же я могу иметь против? По моему, Дора если пойдет…
– Я категорически против разрешения Доре идти со снарядом! – перебил Савинков.
– Что ты категорически, это мы знаем, – тихо рассмеялся Азеф. – Скажи причину? Дора член партии, почему ей не идти со снарядом?
– Моя мать никогда б не простила, если б узнала, что мы, мужчины, посылаем на убийство женщину.
Тихим, презрительным смешком Азеф расхохотался. Савинков встал со скамьи.
– Высказываясь против кандидатуры Доры, предлагаю себя в метальщики.
Тишину разорвал равнодушный голос Азефа:
– Хорошо, будь по твоему, я не назначаю Дору. Но, как глава Б. О. отвожу и твою кандидатуру.
– Почему? – тихо-быстро проговорил Савинков.
– Это мое дело, Я считаю, что ты на этом месте неподходящ. Мы не можем выступать метальщиками. Ни я, ни ты. Мы должны сохранить партии боевку дальше. Если ты настаиваешь, то я стану сам одним из метальщиков, – твердо оказал Азеф.
– Это же ерунда! – проговорил Савинков.
– Иван Николаевич прав, – сказал Сазонов, – ни он, ни вы, Павел Иванович, во имя террора не должны подвергать свою жизнь прямой опасности. Ваши жизни нужны. Партия идет не на последний акт.
– Ты не возражаешь, Борис? – проговорил Азеф.
– Теоретически может быть это верно, но мне тяжело, если мне отказывают, и в особенности, если на дело пойдет женщина.
– Глупая романтика, – закашлявшись, бормотнул Азеф. – Мужчина, женщина – одинаковые члены партии, но для твоего спокойствия я отвожу Дору. Голос Азефа показался сонным, усталым.
– На кандидатуры «поэта» и Егора я согласен. Другими метальщиками будут Боришанский и еще один товарищ, вы его не знаете. Боришанский ручается за него, это его друг.
Парк шумел темной невидимой листвой. Шли Каляев, Сазонов. Сзади Савинков, Азеф. Каляев в темноте нашел руку Сазонова и крепко сжал ее. Сазонов ответил сильным пожатием.
16
В «Северной гостинице», где взорвался Покотилов, Швейцер должен был окончить приготовление бомб. К семи утра был готов четвертый снаряд. Швейцер поставил все четыре на комод. В зеркале, завернутые в бумагу, отражались круглые тяжелые свертки.
Передача бомб за Мариинским театром прошла в образцовом порядке. Цилиндрическую, перевязанную голубым шнуром, взял Сазонов, одетый железнодорожником. Его бомба весила 12 фунтов. Круглую, завернутую в платок, взял худыми, бледными руками, одетый швейцаром, Каляев. Две одинаковые, похожие на коробки конфет, взяли Боришанский и Сикорский, опрятав под плащи.
17
В садике церкви Покрова на Садовой карету министра внутренних дел ждали Савинков и четыре метальщика. Боришанский сидел на лавочке спокойно. На другой – Сазонов подробно объяснял Сикорскому, как в случае надобности утопить бомбу. Каляев, стоя у церкви, сняв фуражку, крестился. В отдалении, опершись на ограду, на него глядел Савинков.
18
В 9.30 от подъезда департамента полиции, рысаки тронули карету министра. Как всегда, кучер сразу пустил их полным ходом. Махом, храпя ноздрями, не сбиваясь с ноги, понеслись рысаки по Фонтанке. И каждый в ветреном, утреннем беге слышал резкое дыхание другого.
19
Метальщики тронулись по Садовой, на дистанции в 40 шагов. Путь был по Английскому проспекту, Дровяной, к Обводному каналу, мимо Балтийского и Варшавского вокзалов метальщики выходили на Измайловский проспект – навстречу карете Плеве.
В 9 часов 45 минут на Измайловском проспекте со стороны Вознесенского показалась карета. Рысаки несли ее крупным, размашистым махом, в ногу, как кони Люцифера, вороные, прекрасные звери. Держась дальше от тротуара, по середине проспекта, мчалась карета. Спереди в открытой коляске на яблочных конях с изогнувшимися пристяжными летел полицмейстер. Блестя металлическими спицами велосипедных колес, с неимоверной быстротой крутил ногами, главный телохранитель министра, Фридрих Гартман у заднего колеса кареты.За ним длинной шеренгой неслись сыщики-велосипедисты. В пролетках на рысаках мчались агенты и филера.
20
Метальщики двигались быстро. Чуть сгорбясь, первым, в широком плаще шел Абрам Боришанский. Он должен замкнуть поворот кареты. За ним – Егор Сазонов, у него была высоко поднята голова, словно хотел он сейчас же броситься вперед всем телом. 12-ти фунтовый снаряд держал высоко, у плеча. За Сазоновым легкой походкой, иногда улыбаясь, шел Каляев, держа снаряд, как сверток белья. За Каляевым торопясь и не поспевая, шел бледный юноша Сикорский.
21
Карета стремительно сближалась с метальщиками. В ушах и груди секунды рвались протяжным звоном. Сазонов услыхал отчетливые удары копыт по торцам. И вдруг перестало биться сердце, оборвалось дыхание. «Неужели пропущу? Глупости», – пробормотал он. В этот момент Сазонов заметил, карета уж близко и на обратной стороне улицы, на вывеске синими буквами написано «Варшавская гостиница».
«Неужели пропущу?». Он уже видел близко несущихся, сытых вороных жеребцов. Одна секунда. Они пролетят как поезд, как гроза и скроются, сопровождаемые пролетками, велосипедистами. Но вдруг перед каретой министра вынырнул извозчик. В пролетке, развалясь, сидел молодой офицер. Чтобы на всем ходу обогнуть извозчика, карета метнулась с середины проспекта к тротуару. Было видно, как натянул вожжи рыжебородый кучер Филиппов, как навалились друг на друга рысаки в бешеном повороте. Не рассуждая, кинулся к карете Сазонов. В секунду увидал в стекле старика. Старик рванулся, заслоняясь руками. И
во взгляде отчаянных глаз Плеве и Сазонов в ту же секунду поняли, что оба умирают. Цилиндрическая бомба ударилась разбив стекло…
22
Рысаков сшибло страшным ударом, словно они были игрушечными. На всем ходу упали лошади. Серожелтым вихрем в улице взметнулся столб дыма и пыли. Заволоклось всё. И первое, что увидели прохожие, – вскочивших в дыму вороных коней, карьером помчавшихся по Измайловскому.