Однако желчный, недовольный Цепень обратил внимание на то, что Секач орудует вилкой в то время, когда все, в том числе и он сам, смиренно пережидают бурю. Цепень счел это не самообладанием, а тупостью и жадностью.
— Что ты жрешь?! — заорал он. — Тебя не касается? Может, ты и порубал их, не зря погоняло такое носишь — Секач!..
— Вы кто? — спокойно спросил Марк. — Мне ваш портрет шо-то напоминает. Вы Цепень?
— Ну.
— То не кричите, Цепень, может быть, при Генерале, будь он живой, вы бы за столом мне прислуживали, как настоящий халдей. Шо-то вас там у нас на Урале не видно и не слышно было, когда господин Колбин службу правил, а?
— Да ты оборзел!.. — задохнулся от возмущения Цепень.
— Прикажите мне вломить, — предложил Марк, прекрасно понимая, что чужие «быки» Цепня не послушают, а своих он по малозначительности не имеет.
— Надо будет, прикажу! — буркнул Робинзон.
— Шо вы митуситесь, как торговка при внезапном поносе? — ласково спросил Марк. — Если вы вор на пенсии, так ведите себя как Аксакал Саксаулыч…
— Михаил, да что он меня поучает, фраер долбаный!
— Когда высокое собрание воров даст тебе по ушам, а ты знаешь, что достоин такого почета, мне стоит только мнение Генерала о тебе сказать, — так вот, когда уши твои будут красные и большие, ты будешь иметь и за «долбаного», и за все остальное. Но бить я тебя не буду, как человека престарелого. Я тебя молодой крапивой выпорю по прыщавой заднице!
— Ого, паренек! — с нотками уважения в голосе молвил Робинзон. — У тебя зубки, оказывается, есть?
— С волками жить… — пожал плечами Марк.
— И что ж такого про него Генерал рассказывал? — кивнув в сторону Цепня, спросил Робинзон.
— Сказать? — поинтересовался у Цепня Марк.
Тот отвел глаза, проворчал:
— Не надо…
— Ладно, — согласился Марк. — Мне и в самом деле не по чину между вами разборки устраивать.
Робинзон тяжело посмотрел на притихшего товарища, повернул лицо к Майеру.
— Хорошо, что ты это понимаешь, — сказал веско. — А что еще тебе Генерал, земля ему пухом, говаривал? Какие базары вы с ним водили после трудов?
Пока Марк собирался с мыслями, Лис не выдержал, незаметно наступил ему на ногу, намекая на то, что болтать нельзя.
— Так о всяком разном, мемуары в основном… За дела его не было разговору.
— Не было?
— Нет.
— А отчего тогда все тебя Генераловым наследником называют?
— Кто — все?
— Я спросил!
— Это не от меня пошло. Мне Генерал дал полденьги, сказал: если что со мной случится, пойдешь к ворам, покажешь, не дадут пропасть…
— Не дадим, — сказал Робинзон улыбаясь. — Так ты, значит, просто мочила?
— Просто мочила, — согласился Марк.
— Зачем же тогда Генерал тебя так прятал от всех?
Марк пожал плечами:
— Не знаю, не говорил. Может, хотел моими руками и разделаться с теми, от кого прятал.
— И так бывает. Тебя Генерал в деле пробовал?
— Было. Убрал двоих.
— Чисто?
— Не жаловались покойнички.
— А чем ты больше любишь — ножичком или пистолетиком?
Марк поиграл желваками, попросил:
— Сначала выпить разреши.
— Сколько душа просит! — развел руками Робинзон. — У нас не банкет, да и халдеев нету, наливай!
Марк выпил полстакана, утер губы ладонью, чего в своей подлинной жизни никогда не делал.
— Больше всего мне по душе карабин и автомат, господа хорошие. Если подхожу, скажите. Генерал на меня в обиде не был. Только детей и баб не предлагать — я не отморозок.
— Хорошо, — одобрительно кивнул Робинзон и ткнул пальцем в Цепня. — А вот его замочишь?
Цепень дернулся от пальца, словно это был ствол пистолета:
— Ты че, Михалыч?! Ты че?..
Марк усмехнулся:
— Так ты за него много не дашь!
— А по дружбе?
— Не, мне клиент посолидней нужен, чтоб профи себя ощущать. А этого, если надо, молодой «бычок» для гимнастики задавит!
— Палку-то не перегибай! — не зло прикрикнул Робинзон. — Он все же вор в законе!
— Извиняюсь, конечно, — согласился Марк. — Только не хватает у него солидности.
— Ничего! Вот поставлю его заместо Генерала к вам, тогда и солидность появится! В общем, так, пить хватит, на том кончаем пустые базары. Завтра после похорон соберемся. Алик знает где. Разговор будет большой и серьезный. Сдается мне, Лис, что ты сильно темнишь насчет дел Генерала. Что-то ты знаешь! Смотри!.. Тебя, Лис, и тебя, Алик, жду. Не вздумайте слинять, достану! А ты, Секач, гуляй пока. Пригодишься — позову. Ну а если окажется, что знаешь больше, чем напел…
Когда они уже покинули городскую квартиру Робинзона и ехали в «мерседесе» Месхиева на Полярную, Лисовский спросил у Марка:
— Что это ты там на Цепня бочку катил? Что ты про него знаешь?
— Да ничего.
— Как — ничего?! Что ж он тогда спекся?
— А ты думал, если авторитет, так уж и железней самого Феликса? Гонору в них много, а прижмешь, так сплошная срань получается!
— Так ты блефовал? — повернулся к нему от руля Алик.
— Ну да! Я этого сдыхлика первый раз видел в своей жизни.
— Ты молодец, Секач! — искренне похвалил Алик. — Я так тебе скажу. Не знаю, как там у вас в провинции, кто масть держит. А здесь «синие» уже надоели всем, понимаешь! Подумаешь, заслуга — украл, выпил, в тюрьму сел! А ты воруй и не попадайся, или попал, а выкрутился — вот это заслуга. У нас теперь две мафии — «синие» и «белые». И я тебе скажу, мы их потихоньку прижимаем. И совсем прижмем!
— Если прежде того нас завтра вечерком эти самые «синие» не прирежут! — мрачно добавил Лисовский.
— Гусь не ссыт, и ты не ссы! — весело крикнул Алик. — Сейчас забросим Гену спать и поедем пить отличный крепкий кофе, дорогой Саша, у нас есть еще дела!
Марк молчал, делал вид, что клюет носом, и думал о том, как бы не упустили ребята из отдела наружного наблюдения этот темно-синий «мерседес». Потому что он, Марк, конечно, поспрашивает у Лисовского, чем он занимался и где, но нет гарантии, что директор по коммерции скажет всю правду.
Александр Андреевич Лисовский настолько устал от переживаний, что с огромной радостью переложил все заботы по доведению операции до пределов Российской империи на Алика Месхиева. А эти пределы, если повезет, совсем неподалеку — в Шереметьеве.
3
— Ну что скажешь? — спросил Робинзон, когда он и Цепень остались одни.
— Отдай мне завтра этого Секача, а? И своих парней штуки… четыре. Он у меня тогда поиграет на кожаной флейте!..
— Не о том думаешь, дурак! — обругал его Робинзон. — Видно, ты уже и в самом деле сносился!
— Да я!..
— Молчи! Слушай! Если завтра мы прощелкаем, не дадим Месхиевым по ушам, считай, мы покойники! Он цацкаться не будет. Нам надо их опередить. Кое-кто из наших будет нашу польку наяривать, но это где-то половина, а нам надо большинство. Значит, надо хорошенько ихний кодлан замарать и поднять хипиж. Тут нам и земеля твой пригодится, стрелок. Я хочу сегодня положить под него бабу, она его расшевелит, разговорит, а потом, когда тебе, слышишь, тебе информацию сдаст, ты с моим бойцом ее завалишь, а свалим все завтра на Секача. Вот тогда и бери его!..
Цепень только головой качал, на лице поочередно появлялись то выражение восхищения, то ужаса.
— Ты стратег, Михалыч!
— А чтобы сходняк сто процентов был возмущен и разгневан, пойдет туда дочка Феди Копыто…
У Цепня едва не отпала челюсть:
— Михалыч, не губи! Копыто ж меня…
— Не тебя, Секача! Если, конечно, чисто сделаешь. А не согласишься — на сходе про свои грешки расскажешь и тогда точно получишь и по ушам, и по жопе!
— Не, Михалыч, ты зверь! Ей же небось и шестнадцати нет…
— Ей и пятнадцати нет! — зло рассмеялся Робинзон. — Только если выбирать, кому очередь кости в земле парить, то у меня принцип: ты сдохни сегодня, а я завтра! Это одно. Второе: еще до поминок надо взять за жабры Лиса. Какой ни будь жадный, когда голову в костерок сунут, все скажет! Крупное дело проворачивал Генерал! Нюхом чую! Бабу в Германию отправил. Неспроста это все! Я должен это дело до конца довести, потому что Генерал был наш, «синий». За то, что с Месхиевым спутался, тоже получил бы по ушам, если б их не отрезали… Как ты базлал? Им уши отрезали?
— Пальцы, — севшим от волнения голосом просипел Цепень. — Мизинцы…
Глава вторая
ЗОЛОТО ХРАМА
1
Александр Борисович Турецкий последние три часа занимался тем, что пил кофе, принимал факсы из Челябинска и думал. Через каждый час ему звонили из Регионального управления по борьбе с организованной преступностью и докладывали о том, как идет отслеживание объектов А и Б. Этими литерами обозначались в оперативных сообщениях Марк Майер и Александр Лисовский. Обмен информацией происходил по спецсвязи. Городской телефон оставался свободным на тот случай, если Майеру удастся откуда-нибудь позвонить. Впрочем, на это Турецкий особенно не рассчитывал, потому что сам, давая капитану Майеру инструкции, не раз повторил, что звонить в прокуратуру или МУР ему позволено только в особо экстренных случаях.
В РУОПе располагали сведениями о группировке Робинзона. Но установить наружное наблюдение за всеми теми, кто пришел в движение после убийства Налима и приезда в Москву Лисовского и Цепня, не представлялось возможным: такое впечатление, что засуетился чуть ли не весь преступный мир столицы.
Надежда была только на то, что воровской съезд не пройдет мимо убийства челябинского главаря Генерала, а значит, туда удастся проникнуть капитану Майеру. Его начальник Иван Токарев, уже потерявший веру в то, что Марк вернется под его крыло, заверял: в отделе Марк проработал около года, кражи личного имущества граждан раскрывал достаточно хорошо, взял с поличным двух карманников старой школы, которые с кодланами отношений не поддерживали, так как считали себя истинными профессионалами воровского дела. Следовательно, появление на воровском съезде людей, знающих Майера под его настоящим именем, маловероятно.
Турецкий знал уже, что поселили Лисовского и Майера на Полярной улице, что они оба побывали у Робинзона в гостях и остались пока невредимы…
Зазвонил телефон.
— Слушаю. Турецкий.
— Докладывает майор Семенов. Нахожусь на стационарном посту наблюдения на Полярной. Объекты Б и М уехали на принадлежащем М автомобиле в сторону ВДНХ. Объект А остался в квартире, свет погашен.
— За автомобилем кто-нибудь последовал?
— Так точно.
— Хорошо, постарайтесь не расслабляться. Возможно, А тоже пойдет куда-нибудь. И будьте осторожны — за ним может быть слежка.
Закончив разговор, Александр Борисович Турецкий снова обратил взгляд на стол. С середины столешницы были убраны все лишние бумаги, постелен большой лист ватмана, а на нем разложены рядочком все не имеющие однозначного объяснения вещи и вещички, обнаруженные на даче директора завода Виктора Тузика. Тут были всякие мелочи, которые вдова не признала принадлежащими убитому, а следовательно, они вполне могли принадлежать убийцам. Конечно, прежде чем отдать Турецкому «этот хлам», полковник Сергеев снял обнаруженные следы пальцев, располагал дактилокартами и Александр Борисович. Но, как показали челябинская и центральная картотеки, подобных отпечатков никто из рецидивистов не оставлял.
На столе же лежали карманный микрокалькулятор, карманный календарик импортного производства на текущий год, круглый значок, представляющий собой небольшую цветную фотографию сурового мужчины восточного типа, черная, похоже, эбонитовая палочка длиной чуть больше двадцати сантиметров, заостренная с обоих концов.
Александр Борисович с глухим раздражением рассматривал лежащие перед ним безделушки. Скорее всего, придется признать, что ни на какую ценную мысль они не натолкнули старшего следователя по особо важным делам. Ну в самом деле, сейчас реже встретишь человека, не имеющего калькулятора, чем таких мастодонтов, как Турецкий, который простые вычисления еще кое-как сможет произвести на этом инструменте, но только не какие-нибудь сложные подсчеты. Календарик вот совсем другое дело — явно придуман для сексуально озабоченных людей или для любителей онанизма с картинками. Но опять же, сколько такого брата шляется по свету. Правда, одно ясно — календарь не принадлежал Фролу Колбину, тот предпочитал живую плоть. Значок интересный, такие носят приверженцы председателя Мао, вот только не китайский Ленин изображен здесь. Кто? Лицо суровое, черные волосы собраны в пучок. Самурай какой-то… И, однако, Турецкий был почти уверен, что самого его или же изображение этого человека он где-то уже видел. Где? Если это политик, то в газете, потому что вживую с ним общаться Бог миловал. Ну хорошо, допустим, газета или телевизор. Скорее первое, потому что забыл уже, когда последний раз в этот гипнотизирующий ящик смотрел. На прессу времени тоже немного остается, бывший политически грамотный выпускник юридического факультета одолевает только короткие новости и — профессиональная привычка — скандалы.
Турецкий для очистки совести и чистоты метода повертел в руках эбонитовую палочку, определил, что для опытов в кабинете физики для добывания электрического разряда она вряд ли подходит, отложил ее в сторону и принялся рыться в небольшой стопке газет. Фотографии человека со значка не нашел, но наткнулся на короткую заметку в разделе зарубежной хроники, в которой сообщалось, что правоохранительные органы Японии начали следствие по факту газовой атаки в супермаркете «Нихон-эноки» и располагают информацией, что акция, повлекшая за собой человеческие жертвы, была инспирирована руководителем секты «Путь истины» Като Тацуо.
Так ведь в Москве тоже скандал по поводу той же секты, вспомнил Александр Борисович. Скандалом этим занимается городская прокуратура, в частности молодой и перспективный, проверенный в деле Олег Величко.
— Кажется, становится теплее… — пробормотал Турецкий.
Взглянул на часы — половина десятого вечера. Вряд ли молодой и холостой будет сидеть в неуютном казенном кабинете до сих пор, ну а вдруг?
2
Молодой и неженатый оказался на работе.
— Олег? Это Турецкий.
— Добрый день, Александр Борисыч! Как дела?
— Это у прокурора дела… — пошутил Турецкий. — А у нас делишки. Вообще-то уже вечер, Олег, и я, прежде чем обратиться с просьбой, хотел извиниться за поздний звонок.
— Ну что вы, Александр Борисыч! У меня самый разгар!..
— Дело вот в чем: вы занимаетесь еще деятельностью японской секты?
— Как раз вплотную!..
— Если я заеду к вам на пару минут, не помешаю?
— Ни в коем случае! Жду!..
Турецкий положил в карман значок, в красивый импортный кейс, купленный женой, сложил копии некоторых бумаг по делу и отправился в гараж Генпрокуратуры и попросил дежурного шофера подбросить его до «Новокузнецкой».
Величко встретил его в коридоре следственной части Мосгорпрокуратуры.
— Александр Борисыч, это ничего, что у меня сейчас допрос идет?
— Нет, у меня, собственно, не вопрос, а так, сущая безделица…
Турецкий достал из кармана значок, протянул Олегу.
— Посмотрите, это не ваш вождь и учитель?
Величко взял значок, всмотрелся:
— Мой! Он самый, второй Христос. Откуда он у вас?
— Дали поносить, — проворчал Турецкий, довольный тем, что появился намек на след. — А с кем вы, если не секрет, работаете?
— Монашек один из этой секты. Но не рядовой — в нашем филиале выполнял обязанности не то казначея, не то бухгалтера. Мы, когда по всем обителям прошлись, нашли несколько папок, которые он завел по учету добра. Вот теперь сидим с ним и сводим его приходную книгу с заявлениями, которые у меня с прошлого года пылятся…
— Какими заявлениями?
— От родителей, чьи дети в секту поуходили с семейным добром. Пойдемте, послушаете, какие вещи творятся в «третьем Риме» в конце тысячелетия!
— Пойдем, — согласился Турецкий.
Он не знал, почерпнет что-нибудь здесь или нет, но привык прислушиваться к внутреннему голосу, а интуиция подсказывала: иди…
— Вот знакомьтесь, Андрей Николаевич, ответственный работник прокуратуры России Александр Борисович Турецкий!