После длинной и крикливой перебранки, в которой была даже угроза начальника применить оружие, охранник повел пленного, но на этот раз другим путем.
Турецкий получил возможность ознакомиться с расположением нескольких пересекающихся коридоров и взял на заметку дверь, за которой, надо полагать, находилось нечто вроде кают-компании: оттуда неслась приглушенная музыка и лающий мужской смех. Главный вывод, который позволила сделать вынужденная прогулка по подводной лодке, заключался в том, что экипаж пиратского судна вряд ли был многочисленным.
— Ну что? — выпалил Немой, едва Турецкий появился на. пороге камеры и тяжело опустился на пол.
— Познакомился с капитаном, — сообщил тот, пытаясь улыбаться разбитым ртом. — Он рад нашему присутствию на судне и в знак дружбы посылает угощение.
На этих словах гориллоподобный охранник, лязгнув запорами, одну за другой поставил у порога пять обещанных бутылок водки.
Кирюха попытался присвистнуть, а Митяй без лишних слов деловито принялся отвинчивать крышку. Руки его не слушались.
— Они ищут некий ценный прибор, — сказал Александр. — У нас есть три часа на размышление. Если мы не согласимся на условия, нас будут...
— Ясно, — не дал договорить Гладий.
— Они старика Акиру убили, — сказал Турецкий. — И жену его. Минуту молчали.
— С-суки, — процедил Кирюха свое привычное. Но в это слово сейчас не вмещалась вся ненависть к пиратам.
Гладий сжал до хруста кулаки. И так огромные, они казались сейчас, бомбами с подожженными фитилями — рванут, костей не соберешь.
— Выбор небольшой, — покачал головой Сотников.
— Капитан судна надеется, что мы примем единственно правильное решение, — громко произнес Турецкий. Пленники, уже хорошо знакомые с интонациями Александра, насторожились. — На карту поставлена наша жизнь, — продолжал он. — Никто не знает, где мы, и потому ждать помощи неоткуда. Считаю, мы должны принять условия...
Все это он произносил громко, а в паузах между предложениями еле слышным шепотом сообщал совсем другую информацию:
— Экипаж корабля невелик. Дисциплины никакой. У двери каюты дежурит всего один человек. Кают-компания размещается за четвертой дверью по коридору налево.
Несколько пиратов находятся там. Вход в машинное отделение — в кормовом отсеке. Пираты носят при себе оружие, но вряд ли готовы к тому, что оно может пригодиться на судне. Если напасть неожиданно, они не успеют пустить оружие в ход.
Водку они пить не стали, продезинфицировали ею раны. Вполне резонно опасались, что в питье что-нибудь подмешано.
— Все это здорово, — тоже шепотом ответил Веня, — только какие из нас бойцы? Попереломаны, поперебиты, перекалечены.
Турецкий выразительно показал глазами на руки Сотникова.
— Кулаки-то у тебя целы?
Он опасался не того, что ребята изранены и слабы, он опасался, что они в слепом гневе наделают по неосторожности глупостей. А ребята были даже не в гневе — в бешенстве.
Три часа спустя, минута в минуту, за дверью вновь загромыхало и тонкоголосый верзила, заглянув в темницу, распорядился:
— Командира!
Турецкий стоял прямо перед ним на коленях и, «пьяно» покачиваясь, «допивал» водку из бутылки, высоко запрокинув голову.
Остальные валялись, живописно изображая безобразно пьяных, что называется — в лоскуты, в доску, вдрабадан.
— Командира! — как и в прошлый раз, требовательно повторил стражник и дернул Турецкого за рукав. Тот свалился прямо под ноги охраннику.
— Земеля, давай и ты с нами, долбани маленько, — произнес Сотников «заплетающимся» языком, а когда охранник обернулся к нему, откуда-то из-за его спины выдвинулись крепкие руки Васи и, казалось, легонько повернули голову охранника набок, как откручивают колпачок с зубной пасты. Тихонько хрустнули позвонки, охранник высунул толстый язык и выпучил мертвые глаза.
Он плашмя рухнул на пол, и пять пар рук проворно втащили его в камеру. Словно не они только что были «в отключке».
Все произошло так быстро, что охранник, явившийся затем, чтобы доставить пленника к капитану судна, ничего не понял. Он подался вперед, чтобы узнать, почему тишина в камере. Турецкий рубанул его ребром ладони по горлу. Столько ярости вложил в этот удар, что голова тряпично мотнулась вперед, стукнувшись носом о собственную грудь.
Жалобно хрюкнув, охранник повалился на неподвижное тело сотоварища.
— Вперед, — скомандовал Турецкий, выхватывая оружие из коченеющих рук охранников. Он мог этого и не говорить. Ребята так рвались в бой, что Александру с трудом удалось уговорить их хоть на эту небольшую хитрость — притвориться пьяными. Они не очень-то и старались. Будь охранники хоть чуть-чуть проницательнее, сразу бы почуяли неладное. Ребята рвались в бой — напролом, в лобовую атаку, грудью на дзот. И Турецкий боялся, что они ослепли в ярости. А слепота в бою — смерть.
В кают-компании тем временем полным ходом шел просмотр захватывающего порнофильма, раздобытого на разграбленном в прошлом месяце торговом судне.
Разгоряченные увиденным пираты, потирая руки и гогоча, прихлопывая себя по коленям и соседа по спине, наблюдали, как дюжий кудрявый молодец, выставив наперевес устрашающих размеров мужское достоинство, распинает на столе грудастую блондинку. Задница блондинки лежала в блюде с майонезным салатом, но пыл любовной страсти был столь велик, что блондинка даже не замечала этого.
— Усью! — наперебой вопили пираты. — Усью яя!
Словно услыхав этот пламенный вопль, дюжий молодец направил ядреное достоинство в самые недра грудастой.
Увы, распаленным зрителям не дано было узнать, как закончилось жаркое любовное танго.
Дверь кают-компании с треском отворилась, и, выбросив ногу вперед, в помещение с диким рыком ввалился Митяй. В прямом смысле ввалился, потому что споткнулся о высокий порог и оказался на полу. Возможно, именно это его и спасло. Пока матросы хватались за оружие, Митяй тремя выстрелами вышиб мозги троим. Четвертый метнулся в сторону, хотел было выбежать прочь, однако на пороге его встретил Вася, встретил пирата лоб в лоб, и тот, обиженно мяукнув, по стенке сполз к ногам Гладия.
— Таракан, — презрительно оценил Гладий, а Митяй, поглядев вокруг на валяющиеся бездыханные тела и на экран телевизора, где в этот самый момент показывали салатное блюдо и ерзающее на нем содержимое, произнес:
— Ублюдки! — И непонятно, к изображению это относилось или к мертвым пиратам.
Экран вдруг раскололся на мелкие кусочки от попавшей в телевизор пули. Реакция команды Турецкого была мгновенной. Они теперь стреляли с двух рук, добавляя к оглушительным в маленьком помещении звукам выстрелов дикий рык озверевших мстителей.
Пираты, пытавшиеся ворваться в каюту, изгадили своими мозгами, кишками и кровью все стены, пол и даже потолок. Положили четверых. И рванули в машинное отделение.
Тем временем Турецкий и Веня Сотников, сжимая в руках пистолеты обезвреженных охранников, мчались к капитанской рубке.
Неожиданно из-за поворота вынырнул низкорослый, но коренастый крепыш, жующий на ходу огромный бутерброд. Увидав беглецов, он открыл рот, чтобы завопить, но непрожеванный хлебный мякиш помешал ему издать сколько-нибудь внятный звук. В следующее мгновение пуля вогнала непрожеванный кусок бутерброда низкорослому глубоко в глотку, крепыш отлетел к стенке, шмякнулся затылком о проржавевшую трубу и, дернувшись напоследок, застыл на полу в проходе.
— Возьми с собой, пригодится, — сказал Турецкий. Взвалив крепыша на плечо. Сотников двинулся следом за Александром. Каждый шаг давался с трудом. А тут еще труп на плечах.
У двери в капитанскую рубку Турецкий остановился и кивнул спутнику. Тот осторожно опустил крепыша и прислонил к стене, придерживая рукой так, чтобы казалось, что пират расслабленно оперся о косяк, собираясь войти. Держа наготове пистолет, Турецкий небрежно постучал. Из капитанской рубки донесся недовольный голос. Видимо, толстяк интересовался, кого черт принес.
Сотников вопросительно поглядел на Турецкого. Тот, не отвечая, постучал вновь, но на сей раз уже требовательно. Дверь отворилась, и из проема выглянуло автоматное дуло. Оно коснулось лица крепыша, точно проверяя, а затем раздался недовольный голос охранника.
Нетрудно было понять смысл его слов: мол, нашел время шутить!
Волосатая ручища охранника ухватила крепыша за ворот. Турецкий сделал знак, чтобы Веня покрепче придержал своего подопечного. Тот так и поступил.
Удивленный сопротивлением товарища; охранник подался ближе к двери — и в следующее мгновение, пролетев по воздуху добрые три метра и описав замысловатую дугу, грохнулся на пол.
Собрав все силы и саданув по двери ногой, Турецкий ворвался в рубку.
Надо отдать должное реакции капитана пиратов: даже не оборачиваясь, он через плечо пустил автоматную очередь, наповал сразившую цель. Целью оказался несчастный мертвый крепыш, потому что Турецкий предусмотрительно присел на корточки, а затем перекатился по полу к ногам капитана.
— Оружие на стол! — заорал он, ткнув пистолетом в яйца пирату.
Толстяк, оценив обстановку, не стал перечить.
Холодными заплывшими глазками он яростно смотрел на Турецкого и, казалось, жалел только об одном: что вовремя не открутил ему голову.
Сотников, обыскав постанывающего охранника и на всякий случай еще раз врезав ему промеж глаз, кивнул командиру: все о'кей. И тут же вцепился в толстяка:
— Кто? Кто убил старика?
— Я не... я не уб-бивал... — пролепетал капитан побелевшими губами. — Это он... Он! — истерично завопил и ткнул пальцем в лежащего охранника.
Веня метнулся к увальню.
Несколько оплеух привели того в чувство.
— Ты убил старика Акиру? — с ледяным спокойствием осведомился Сотников.
— Веня, он не понимает! — крикнул Турецкий.
Охранник согласно замотал головой.
— Сейчас поймет! Ты убил, гад? Это ты убил старика?! — зашелся Веня, тряся охранника так, что у того голова тряпично болталась на шее. — Ты зачем убил старика?
Турецкий не останавливал Сотникова, он понимал, что остановить это невозможно.
— Что тебе сделал старик? Что он тебе, подонку, сделал?! Что ты за мразь такая?! Они со старухой тебя, паскуду, кормили, они тебе отдавали последнее, а ты их убил?
Ты вообще человек?
Охранник криво улыбался. Он не понимал Вениных слов. Только воровато оглядывался на капитана.
— Ты ему голову отрезал, да? Ты вспорол старухе живот и туда ту голову засунул? Ну теперь смотри, теперь ты, сволочь, так же кончишь!
Веня схватил со стола плоский штык и замахнулся над шеей охранника — тот дико завизжал.
— Я тебе, гад, сейчас отрублю твою мерзкую голову и вот ему, — Веня ткнул пальцем в капитана, — вот ему в пузо затолкаю.
Теперь заорал и капитан.
— Не-на-ви-жу, — процедил Сотников, — как же я вас не-на-ви-жу!
Он снова замахнулся штыком, но рука его опустилась. Он не смог. Его воспаленные мозги кричали — отомсти, рубани по этой шее, но рука не слушала. Он был человек, а не зверь. Он просто приставил пистолет к голове увальня и спустил курок — так пристреливают загнанную лошадь.
Только теперь обернулся к капитану.
Увидел, что в опасной близости от командира пиратов остался автомат. Но тот даже не подумал им воспользоваться. Он был в шоке. Страшная смерть и ему заглянула в глаза.
Когда Сотников повернулся, капитан инстинктивно закрыл лицо рукой. И тихонько заскулил.
— Хорош, Вениамин, — хрипло проговорил Турецкий. — Не марайся ты об них. А ты слушай меня внимательно, мразь, — снова ткнул он дуло пистолета в мошонку толстяка. — Никаких трех часов на размышление я тебе не дам.. Или ты немедленно отдаешь команду повернуть судно в сторону российского берега, или пойдешь на корм рыбам. Ты мне обещал вкусное мясо товарищей — я не такой гурман. Но думаю, акулам твоя задница придется по вкусу. Ясно говорю?
— Не-ет! — заполошно прокричал толстяк. Турецкий отвел ствол пистолета чуть в сторону и выстрелил.
Взвыв, капитан откинулся на кресле и заболтал в воздухе короткими ручонками. Лицо его при этом приобрело покойницкий иссиня-зеленый оттенок.
— Это было последнее предупреждение, — невозмутимо сказал Турецкий.
Корчась от страха, пират потянулся к пульту.
— Без глупостей, — сказал Турецкий, для верности утопив пистолетное дуло в жирных складках на затылке капитана.
Толстяк пробормотал что-то птичьей раструб микрофона внутренней связи.
В динамике послышался щелчок.
— Фьюи цуи кяся фья, — повторил пират.
В глубине динамика послышалось далекое ответное воркование, перебитое зычным басом Гладия:
— Сашко, вы уже там чи шо?
— Василий?
— А кто ж еще! Машинное отделение в наших руках. Митяй захватил рубку управления.
— Никто не пострадал?
— Из наших — нет.
— Значит, так, — распорядился Турецкий. — Держим курс на Владивосток. Ты уж проследи, чтоб в машинном все было без эксцессов. — Капитану же пиратов он приказал: — Отдай распоряжение: движемся к Владивостокскому порту.
Толстяк тяжело вздохнул и, казалось, окончательно покорился судьбе.
Он видел, что и Александр и другой еле держатся на ногах. Долго они не протянут. Еще был шанс освободиться от этих железных людей. Ведь на самом деле не такие уж они и железные...
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Глава первая ОПОЗНАНИЕ
Двое суток пролетели, как двухчасовой видовой фильм. Елена Игнатьевна летела на самолете Аэрофлота из Японии. Ей предложили вернуться в Москву на гражданском самолете, а не на военном, как она летела туда. Никто ее не сопровождал, и она могла позволить себе расслабиться.
Как только самолет взлетел, Лена сразу уснула. События этих дней, перемены часовых поясов вымотали ее физически и выжали из ее души все чувства, оставив только тоскливую щемящую боль и надежду.
...В этот раз телефон опередил телевизор.
— Елена Игнатьевна, вам нужно собрать необходимые вещи в расчете на два дня. Сколько времени вам потребуется на сборы? — Слова прозвучали сдержанно, твердо, как приказ.
— Я буду готова в течение часа.
Елену Игнатьевну привезли на аэродром в Чкаловск. Терпеливо ожидая объяснений, она не задавала никаких вопросов. К ней подошел человек в штатском. Но по тому, как все стоявшие около нее военные подтянулись, Лена поняла — сейчас она все узнает.
— Здравствуйте, Елена Игнатьевна. Меня зовут Александр Владимирович Чернов. Я член комиссии по расследованию аварий на танкере «Луч».
По тому, как этот человек мягко обхватил ее руку, данную для рукопожатия, и задержал ее в своей, она почувствовала неладное.
— Японскими спасателями выловлен труп европейца. Они предполагали, что это капитан. Но штурман танкера труп не опознал, — поспешил успокоить Лену Чернов. — Елена Игнатьевна, вам придется лететь туда на опознание. Заключение должно быть точным, мы не можем допустить ошибки, поэтому и вынуждены обратиться к вам.
Лева почувствовала неприятную слабость в ногах и, судя по тому, как к ней бросились окружающие, поняла, что близка к обмороку. В голове стучало только одно: «Я знаю, он жив. Я сделаю все, чтобы он жил. Я все вынесу. Он должен жить...»
Полет был долгим. Она пыталась представить себе процедуру опознания. Фантазия рисовала ей картины, вызывающие почти патологическую реакцию организма: ее мутило, голова раскалывалась, глаза слезились. Хотя все это могло быть и следствием полета. Ей давали какие-то таблетки, но облегчения она не чувствовала.
Облегчения не последовало и тогда, когда самолет приземлился. Ее встретили представители российского посольства, пожимали руку, представлялись, но Елена Игнатьевна даже их лиц разглядеть не могла. Как будто она была отгорожена от мира дымовой завесой.