— Ух ты! — Кирюха склонился над фотографиями, которые выстроились в солидный ряд на столике. — Это вы с американским президентом обнимаетесь?
— Да, я играл Рейгану сразу после его инаугурации, — пояснил Сотников -старший.
— А это вы с кем? Блин, да это ж Ельцин! — Он самый.
— Ну и какой он вблизи?
— Представьте, такой же, какой и по телевизору. А как руку крепко жмет! Я аж зубы от боли сцепил, оттого у меня здесь такое выражение лица. — Леонид Моисеевич снял со стены застекленный диплом, и глаза его увлажнились. — А это моя самая первая награда, так сказать, путевка в жизнь. Конкурс Чайковского... Дай Бог памяти, тридцать лет назад...
— Тридцать два, — послышался за их спинами приятный голос. — Именно тогда я тебя и увидела в первый раз. Ты был на сцене в белой манишке, а весь зал стоя тебе рукоплескал.
Голос принадлежал стройной миловидной женщине. Она была седовласой, но эта седина не старила, а, скорее, молодила ее.
— А если бы я тогда провалился? — не оборачиваясь, спросил Леонид Моисеевич.
- Неужели ты думаешь, что я стала бы женой неудачника?
— Кстати, познакомьтесь. Моя супруга, Софья Павловна.
— Ты же знаешь, я ненавижу это слово — «супруга».
— Вот еще! — капризно откликнулся хозяин. — А у меня все готово. Прошу за стол.
Но, усесться за стол не успели: появился Венька, Изменился парень... Раздобрел, округлился на домашних харчах и еще больше стал похож на своего отца. И прическа какая-то дурацкая, патлы отпустил до плеч.
Венька прижимал к груди бутылки с шампанским и растерянно улыбался. Андрей с Кирюхой, раскрыв объятия, бросились к нему с диким гиканьем. Он упредил их жестом, мол, осторожно, бутылки. Будто не был рад...
— Ты чего? — отстранившись, спросил Андрей.
— Ничего... — холодно ответил Венька. - Телячьи нежности...
Вскоре стало понятно, что виной всему было присутствие отца, который без доли застенчивости наблюдал за встречей друзей. Понял это и сам Леонид Моисеевич.
— Я исчезаю, исчезаю! — воскликнул он, прошмыгивая в комнату.
Вот теперь можно было обняться так обняться. Крепко, до хруста в костях.
— Едешь с нами?
— Тихо, батя услышит...
— Так едешь?
— М-м-м... ребята, вы должны меня понять...
— Значит, нет? — выдохнул Андрей.
— Вы должны меня понять, — сдавленно повторил Венька. — Я обещал. Что буду учиться. Что больше никаких приключений...
— На артиста? — усмехнулся Кирюха.
— Ты не скалься, мне самому тошно. Но я слово дал... Отец как услышал, что вы приехали, у него с сердцем плохо стало.
Венька замолчал, виновато опустил голову. Это был удар. Неожиданный и сразу наповал.
— Как же мы без тебя? — Взгляд Андрея заметался по Венькиному лицу.
— Вы бы тоже завязывали, ничем хорошим это не кончится.
— Что ж... Спасибо за совет. А может, ты сам боишься? Отец, может, ни при чем?.. — Это был ответный удар.
Но Венька выдержал его:
— Я не могу забыть ребят... И не хочу к ним, рановато еще...
Если бы все по-честному, тогда другое дело... А так... Бессмысленно, глупо, лживо. Я в такие игры больше не игрок...
...Угощения было много, все очень вкусно, но ребятам кусок в глотку не лез. Опустив головы, они изредка тыкали вилками в тарелки, для приличия...
Если бы не чудесное дарование заводить и поддерживать разговоры на самые разные темы, которым обладал Леонид Моисеевич, торжественный ужин прошел бы в полной тишине. Он очень тонко прочувствовал напряженную обстановку, а потому болтал без умолку, вспоминая смешные истории, случавшиеся с ним во время гастролей. Одна из них произошла еще в далекие советские годы, и не где-нибудь, а в Японии.
Конечно, все сводилось к экономии суточных. Традиционная артистическая байка о том, как кто-то пытался сварить картошку в унитазном бачке. Леонид Моисеевич рассказывал ее взахлеб и так образно, что Андрей с Кирюхой не могли не рассмеяться. Венька же остался серьезен, он слушал эту байку в тысячный раз.
— Эх, унижали тогда нашего брата, за людей не считали, — в сердцах махнул рукой Леонид Моисеевич. — Я не имею в виду только нас, артистов... Это сейчас уже не верится, что такое могло быть. А тогда... Коммуняки чертовы. Весь народ раком поставили!
— Ленечка, — укоризненно посмотрела на него жена.
— Когда разговор ведут мужики, женщина не должна влезать со своими замечаниями, — неожиданно грубо одернул ее Сотников - старший. — Если тебя коробит, иди на кухню, никто не держит.
— Ленечка, — опять произнесла Софья Павловна, но уже нежно и примирительно.
И Ленечка чуть оттаял.
— Вот, опять еду по заграницам с серией сольных концертов, — не без гордости сказал он. — Билет на следующий вторник. За месяц охвачу пять стран, девятнадцать городов.
К такому марафону надобно хорошенько подготовиться. Сижу по шесть часов в день, тили-тили, тили-тили... А что делать? Мне семью надо кормить. Софье Петровне я работать запрещаю, сыне моей тоже отвлекаться от занятий нельзя. — Сотников -старший ласково потрепал Веньку по загривку.
Венька покраснел, стеснительно сбросил с себя отцовскую руку.
— И нечего тут смущаться, — нравоучительно заметил Леонид Моисеевич. — Это закон природы. Сначала родители помогают детям, а потом дети помогают родителям.
Вот так, — закончил он вдруг очень жестко и замолчал.
Софья Павловна, прекрасно знавшая все выражения мужниного лица, под каким-то невинным предлогом поспешила ретироваться на кухню.
— Мальчишки, а ведь вы не просто повидаться с моим сыном пришли, — наконец тихо промолвил Леонид Моисеевич. — Что, опять Родина позвала?
Андрей не проронил ни звука Кирюха заерзал на стуле.
— Ох уж эта Родина... — вздохнул Сотников - старший. — Прямо как неугомонная дамочка легкого поведения... И все ей вечно должны. Она никому никогда не дает, а ей должны! Динамистка какая-то...
— Отец, не надо, — попросил Венька.
— Нет, пусть они мне сначала ответят! — потребовал Леонид Моисеевич. — Зачем они пришли?
— Просто так... — Андрей не умел врать.
— Я не верю вам. Не верю. Вы хотите забрать у меня сына. Не отдам.
Оказывается, это доброе лицо может быть очень злым.
— Отец!..
— Не отдам! — Леонид Моисеевич шарахнул кулаком по столу.
От этого удара бутылка с шампанским накренилась и, замерев на мгновение, запрыгала по скатерти, маятником раскачиваясь в разные стороны.
— Не отдам! Запру в комнате, привяжу к батарее, но не отдам! — Сотников -старший, припав губами к ушибленной руке, выскочил из-за стола и неврастенической походкой зашагал по комнате. — Только все наладилось, только все забылось! И на тебе, здрасьте!
— Отец!— взмолился Венька. — Я уже взрослый мужик, сам решу!
— А что ты делать умеешь, мужик? — коршуном навис над ним Леонид Моисеевич. — Драться, стрелять, убивать? Этим ты зарабатывать на жизнь хочешь?
— Что ты в этом понимаешь?..
— И понимать не хочу, и слышать об этом не хочу! То, чем ты занимался вместе с этими мародерами, мне омерзительно до такой степени, что душа наизнанку выворачивается! Мужик он, видите ли... Мужик... Где мой валидол?
Венька вперил в отца тяжелый, почти что ненавидящий взгляд:
— Ты хотя бы раз в своей жизни смог защитить женщину? Что ты вообще видел, кроме своего смычка? Ты же как аквариумная рыбка, гуппи! Ты никогда не держал на руках умирающего друга, никогда не захлебывался в собственной крови! А на твоих глазах расстреливали детей?! А перерезали ножом горло старухе? А привязывали к беременным женщинам динамит?
— Ужас! Не хочу слышать!
— А я это видел! И я убивал только зло!
— Ты убивал? Ужас! Замолчи!
— Так какое же ты имеешь право рассуждать об этом?
Тоже мне, инженер человеческих душ!
- Сотников - старший весь двигался, как ртутный шарик. Он был сейчас готов и заплакать, и захохотать одновременно. Валидол он съел, наверное, весь.
— Хорошо, согласен... — проговорил наконец он, нервно дергая себя за бакенбарды. — Я был излишне резок... Не сдержался, прости... Дурацкая перепалка...
— Ладно, нам пора, — не выдержал Андрей, — мы с Кирюхой пойдем...
— Сидеть, — прервал его Венька. — Доедайте, а потом уйдем.
— «Уйдем»? Куда это ты собрался? — встрепенулся Леонид Моисеевич. — Только через мой труп! Не позволю! Не обо мне, не о матери, так о Людмиле подумай! Бедная девочка!.. Софочка, где мой валидол?
— Я могу своих лучших друзей хотя бы до метро проводить?
— До метро? До метро можешь... Конечно, но только до метро, не дальше. Ты обещаешь мне, что до метро?
Венька кивнул...
...Уже стемнело, когда они вышли из подъезда и заскользили по покрытому ледяной коркой тротуару. Сильно приморозило, скоро и до Москвы докатится настоящая зима.
Настроение у всех троих было препаршивое.
— И Петька отказался, — сказал Андрей в продолжение ранее затронутой темы. — Сын у него родился в марте. Пеленки теперь, памперсы... Надо же, Петька — и вдруг семейный человек...
— Редеют наши ряды, — совсем не весело улыбнулся Кирюха. — Кстати, а кто такая Людмила?
— Девушка... — ответил Венька.
— Неужели до такой степени уродина, что друзьям показать стыдно?
— Нет, она у меня красавица...
Станция метро была буквально в двух шагах. Венька спустился вместе с друзьями в теплое подземелье. В час пик на платформе было не протолкнуться, их обступили со всех сторон, стиснули, затолкали.
— Ну, бывай, отставник... — Андрей протянул руку. — Дальше запретная зона.
Прощание не получилось.
— Чего ж ты ему не сказал? — горячо зашептал Кирюха, когда сели в вагон.
— Что «не сказал»? — зло процедил Андрей. — Что я под расстрелом хожу? Что теперь мы с тобой оба ходим под смертью?
— Почему это? — удивился Кирюха.
— А ты думаешь, для какого такого дела меня от одной пули уберегли? Да чтоб отправить сразу же под другую! Понял, нет?
— Суки, — снова сказал Кирюха.
— Пусть живет и папу с мамой радует, — с досадой махнул рукой Андрей.
Кирюха не ответил. Только сейчас до него дошло, на что он пошел. Слово это даже страшно было выговаривать — «смерть».
Глава седьмая СЕНСАЦИЯ
— А какой конкретно ущерб нанесен побережью Японии?
Краем глаза Нателла увидела, как Володька перевел объектив камеры с нее на стол, за которым сидели японцы и русские перед лесом микрофонов. «Молодец, — отметила про себя, — на лету схватывает».
Конечно, она еще по-женски кокетливо подумала, что ее профиль совсем неплохо будет смотреться на мониторе, если, конечно, монтажеры в Москве не вырежут.
Японец внимательно выслушал перевод ее вопроса и стал говорить. Что он там говорил, Нателлу почти не волновало: ущерб, о котором она спросила, исчислялся сотнями миллионов долларов, а точнее, почти полумиллиардом. Эта цифра, а также многое другое было в пресс-релизе, который она получила еще до начала пресс-конференции по поводу экологической катастрофы в Японском море, Там была масса других не менее интересных сведений, но Нателла хорошо знала, что в Москве нужны только основные факты, мелочи там выпадут. Вот она и встала первой. Журналисту очень важно засветиться на экране. Если хотя бы ОРТ ее покажет — неплохо.
НТВ — проблематично, у них своих репортеров полно. Но чем черт не шутит.
Переводчик долго переводил японца, называл цифры, основная из которых как раз и была полмиллиарда долларов. Володька снова метнул «телевзгляд» на Нателлу, которая в этот момент прилежно записывала ответ японца в красивый блокнот.
«Нет, молодец Володька, — снова подумала Нателла. — Жаль, что скоро его заберут из этой дыры, пошлют куда-нибудь в «горячую точку», а там призовут в столицу. Такой вот карьерный путь». Впрочем, она надеялась, что окажется в Москве раньше своего оператора. И каждый репортаж делала, памятуя, что это еще один ее шанс.
Целые сутки до этой пресс-конференции Нателла моталась по погранчастям, по флотскому начальству, умоляла, упрашивала, многообещающе улыбалась и раздавала направо и налево свою визитку, чтобы ее взяли на хоть какой-нибудь завалящийся катерок и отвезли к месту катастрофы «Луча».
Ей все удалось. Взяли ее и на катер, и даже на вертолете прокатили над местом аварии. Она попыталась вести репортаж прямо из кабины, но грохот лопастей заглушал все. Тем не менее материала она наснимала на три часовых передачи.
Действительно, это впечатляло.
Она своими глазами видела расползающееся пятно мазута, видела копошащихся японских рыбаков и спасателей, видела, как и наши помогали, чем могли. И конечно, во всех ракурсах были зафиксированы на профессиональной пленке «Бетакам» разорванные борта танкера «Луч».
Ее журналистское сердце прыгало от радости, а тело ныло от усталости. Почти за трое суток, не смыкая глаз, они с Володькой облетели, объездили и проплыли Японское море и побережье вдоль и поперек.
И вот теперь был заключительный этап всей этой грандиозной «опупеи», как выражался Володька, — совместная пресс-конференция российских и японских дипломатов, экологов и прочих специалистов.
— Следующий вопрос, — поднялся ведущий и тыкнул пальцем в седенького очкарика, — «Гардиан».
Нателла подмигнула Володьке, дескать, пора сматывать удочки, больше ничего интересного здесь не будет, а материал надо перегнать в Москву к вечерним новостям. Она уже набросала кое-какой комментарий, теперь быстренько за монтажный стол и...
— Я хотел спросить у российской стороны, намерена ли она возместить ущерб, нанесенный японской стороне? — спросил на чистом русском языке корреспондент «Гардиан».
Чиновник из Москвы, которого специально прислали разобраться на месте, очевидно, уже получил соответствующие указания. Он со скорбным видом поднялся с места и, обращаясь почему-то к седенькому очкарику, печально произнес:
— От имени Российского правительства я уполномочен принести извинения японскому народу за причиненный ущерб и сообщить, что деньги будут выплачены незамедлительно. Мы понимаем, какой вред Японии нанесен этой катастрофой...
Нателла, уже вставшая с места, снова присела. Эти слова, произнесенные вполне казенно, показались ей вдруг страшно оскорбительными для России. Почему, она в тот момент и сама не могла бы объяснить.
Но что-то ее остановило, что-то заставило сидеть и слушать дальше.
Наши с каким-то мазохистским удовольствием поливали самих себя на редкость воодушевленно. Про то, что Петропавловск-Камчатский остался на зиму без топлива, никто и не вспомнил. Все очень жалели несчастных японцев, все очень переживали за тамошних рыбаков и всю рыбообрабатывающую промышленность Японии. Вроде бы все было верно, японцы действительно пострадали, однако Нателла знала, как неохотно наши чиновники признают свою куда более очевидную вину, а тем более швыряются полумиллиардами долларов. Тем же жителям Петропавловска зарплату не платили по полгода.
— Пошли, чего сидишь? — склонился к ее уху Володька, но она только отмахнулась. Что-то ей подсказывало, что самое интересное только предстоит.
Задающие вопросы журналисты как-то сникли, потому что участники пресс -конференции сами опережали их вопросы и были более чем откровенны. Ничего ни из кого вытягивать не надо было.
Танкер был старый, команда неопытная, в штормовую погоду не справилась с элементарными задачами, сильная волна и расколола танкер.
К счастью, всю команду удалось спасти, сейчас она в Японии, без вести пропал только капитан судна. Но еще есть надежда, что его найдут. Однако не это главное, главное — страшный ущерб, причиненный японской стороне.
Вот и все. Наши разве что не били себя кулаками в грудь да волосы пеплом не посыпали, а так все было — аж до слез. Японцы только удовлетворенно кивали.