— Иди, — разрешил Погосян. — Час даю…
— А мне надо бензином заправиться! — объявил Зубов.
— Поезжай, я пешком доберусь.
Офицеры разошлись каждый своей дорогой, а Зубов уехал на газике заправляться бензином. Утро вступило на землю, и народ потянулся на работу.
Синичкин отправился домой, решив ни за что не рассказывать о случившемся Анне Карловне. Он с удовольствием замечтал о чашке кофе со сливками и сухарем с маковым зерном.
С выделившимся желудочным соком он поджидал лифт, пришел грузовой, и капитан вознесся на нем к пятому этажу, в котором проживал. На ходу он расстегнул шинель и расслабил галстучный узел.
Он звонил в дверь долго и уже было подумал, что су-пружница куда-то ушла по своим женским делам, и зашарил в кармане в поисках ключей, как дверь вдруг отворилась и на пороге явилась Анна Карловна — вся улыбающаяся, лучащаяся каким-то внутренним светом и одновременно прячущая от мужа свои большие глаза.
Что это с ней, с коровой? — удивился Синичкин. — Расплылась, как масло на солнце!
Но вслух ничего не сказал, отодвинул жену, снял шинель, повесил ее на вешалку и направился в кухню поджигать газ для кофе. Анна Карловна неотступно следовала за мужем и все более глупо улыбалась, словно умом тронулась.
И чего она меня не спрашивает, почему я внеурочно явился? Уж не сошла ли с ума в самом деле?.. — думал участковый.
Включив плиту и усевшись на табурет, Синичкин услышал, как в комнате мяукнуло.
— Чего это? — спросил он, поворотив ухом.
— Володечка… — пропела Анна Карловна.
— Кошку, что ли, притащила?
— Володечка…
После сегодняшних нечеловеческих переживаний участковому Пустырок очень хотелось сказать своей половине, что она полная дура, но он сдержался и отхлебнул горячего бразильского.
В комнате опять мяукнуло.
— Покажи кошку-то!
Анна Карловна после просьбы мужа словно книксен сделала, затем вновь выпрямилась, но улыбалась уже натужно.
— Ну!
Синичкина охватывало раздражение.
— Знаешь же, что не люблю кошек!
— Это не кошка, — наконец выдавила Анна Карловна.
— А что же?
Жена набрала полные легкие воздуха, но лишь пропищала в ответ:
— Ребеночек…
Капитан рассосал кусок макового сухаря.
— Чей? Куракиных из пятой? Нечего с их детьми сидеть!
— Не-а…
Анна Карловна кокетливо склонила голову на плечо, как будто ей было не сорок с лишним, а семнадцать, чем почти вывела мужа из себя.
— Этих, что ли… Как их… Ребенок-то?.. Фискиных?..
— Не-а…
— Так чей же?! — взорвался Синичкин и вскочил с табурета резко, отчего чашка с кофе опрокинулась прямо на форменные штаны, обжигая больные ляжки. — Черт бы вас всех драл! — заорал он. — Сумасшедший дом в собственной квартире!
Если бы Синичкина спросили, кого он имел в виду под словом «всех», он бы вряд ли ответил что-либо вразумительное. Сейчас милиционер был просто взбешен и сжимал руки в кулаки.
— Мой ребеночек, — проговорила Анна Карловна, по-прежнему глупо улыбаясь.
Синичкин так и застыл с открытым ртом.
— Мой! — подтвердила супруга. — Родной…
В течение нескольких секунд в голове капитана пронеслось множество логических построений, догадок и решений.
Володя Синичкин уверился, что его жена тронулась умом и что, конечно, он не сдаст ее в психиатрическую лечебницу, а будет ухаживать за Анной Карловной самостоятельно, памятуя о ее самоотверженности, когда он тяжко болел ногами, а она спасала его. Долг платежом красен!
— Я в своем уме, — произнесла немка, словно расслышав мысли мужа. — Хочешь посмотреть мальчика?
Синичкин знал, что больным на голову перечить нельзя, а потому покорно последовал за женой в комнату, где обнаружил на диване укутанного в плед младенца с широкими скулами и слегка узкоглазого. Мальчишка смотрел на милиционера черными глазами, следя за его передвижениями цепким взглядом.
— Семен, — произнесла Анна Карловна тихим голосом, уже не улыбаясь, с видом серьезным и ответственным.
Вот уже и имя мое запутала, — поморщился участковый.
— Владимиром меня зовут, — напомнил он.
— Деда твоего так звали — Семен, — почти пропела жена. — Героя войны. Так пусть и правнук его будет называться — Семен. Таким образом Семен Владимирович получается. Синичкин!..
Неожиданно ребеночек задергал ножками, распихал плед, обнажил свое мужское достоинство и пустил к потолку хрустальную струйку. Впрочем, запас жидкости в розовом тельце был короток и фонтанчик через пару секунд иссяк, но дело свое сделал.
Участковый Синичкин стоял посреди комнаты, а по щекам его стекала почему-то пахнущая женщиной моча.
Володя не знал, что ему предпринять, то ли засердиться люто, то ли пропустить это явление незамеченным. К тому же, утеревшись рукавом и взглянув на младенца сердито, он обнаружил мальчишку улыбающимся во весь рот и смотрящим определенно на него, в самые глаза.
— Ну, и где ты его взяла? — обратился он к жене с сострадательностью в голосе.
— Правда, хорошенький? — прижав пухлые ладошки к своим щекам, спросила Анна Карловна.
— Хорошенький, — согласился Синичкин и еще раз оглядел мальчишку, голого, сучащего мокрыми ногами, толстыми и похожими на круассаны. — Чей же?
— Володечка, — вдруг защебетала супруга. — Вышла я в магазин, чтобы на ужин купить всякую всячину, котлеты тебе изжарить хотела для доброго сна, пива иностранного купить, а потому встала раньше обычного. А тебя уже нет… Я вышла из подъезда, остановилась вдохнуть воздуха свежего, а передо мною снег нетронутый. Так и боюсь вступить на него, красоту такую нарушить… И тут слышу — «гу-гу», «гу-гу»! Ну, думаю, как и ты, кошка приблудная пищит. Оглядываюсь — нет никакой кошки, а лежит под крылечком младенчик мужеского пола и смотрит на меня черными глазенками. Лежит совсем голенький, снежком совсем припорошенный. Я тут же заплакала вся, так мне его жалко стало, ведь умрет маленький, закоченеет! Я спрыгнула сейчас же в снег и на руки его подняла, а он весь горячий, словно печка, и опять смотрит мне в самые глаза. Я пальто сняла, закутала его и домой побыстрее! Растерла водочкой и в плед укутала… Это нам Бог ребеночка послал!
— Подкидыш! — сделал вывод Синичкин. — Какая-то алкоголичка родила и выкинула на природу!
— Ну и что, что подкидыш! Нам все равно!
— Дело надо заводить! — сказал капитан и задумался. — Мамашу искать и к ответственности привлекать!
— Никакого дела! — вдруг жестко отрезала Анна Карловна. — Ребенок останется с нами!
— Ты что, не понимаешь, что этого нельзя сделать! Преступление это!
— А мне плевать! Это Бог послал нам ребенка! Мы его себе и оставим!
— Нет! — отчеканил участковый.
— Да, — тихо обронила жена. — Или уйду от тебя!
— Куда? — растерялся Володя.
— Уеду к матери. Ребенка хочу!
— Так я же не виноват, — с лаской в голосе заговорил Синичкин. — Я же со всею душой за детей, за мальчиков и девочек. Но не получается у тебя… Что-то такое в организме твоем не так!..
— Я много раз проверялась, — грустно улыбнулась жена. — И всякий раз мне говорили, что все в порядке, рожайте на здоровье!
— И что же ты не рожала? — с удивлением развел руками муж.
— А то, что в процессе зачатия и мужчина участвовать должен.
— Так мы же с тобой по два раза в день! Я тебе никогда по молодости не отказывал!
— Носила семя твое на проверку… Сказали, что нежизнеспособны твои… Эти…
Анна Карловна покрутила пальцем, как змейкой.
— Головастики твои, — сопроводила она голосом. — И вылечить нельзя!
Синичкин стоял, словно под дых ударенный. Не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Все сперло у него в груди, а в голове закружилась, запуталась в кольцо фраза — не мужчина я, не мужчина!.. Но тут же у него промелькнула мысль, что жена нагло врет, обвиняя его в неспособно-сти, — ради того чтобы ребеночка оставить, бабы на все решатся! Вот и историю с его неспособностью на ходу сочинила!
Володя преобразился лицом, налил щеки гневом и прошипел:
— Врешь! Побью!
— Не пугай, у меня бумаги сохранились!
— Что за бумаги?
Он сжал кулаки и надвинулся на жену, с твердым намерением ударить ее в толстый живот.
— Спермограмма твоя!
Слово «спермограмма» вдруг отрезвило Синичкина и прервало наступление. Более того, это медицинское слово, связанное понятием только с мужским индивидуумом, опять жутко напугало его и капитан тотчас уразумел, что жена не врет, а говорит истинную правду, а значит, эти головастики у него и вправду мертвы.
Загугукал ребеночек, и Анна Карловна устремилась к нему:
— Он кушать хочет, маленький!
Мертвое семя у меня, повторял про себя Синичкин. Мертвое!
— А кто маленькому за кашкой сходит?
Володя скосил глаза на грудняка, и тот вновь улыбнулся ему всей мордашкой, отчего у Володи вдруг защемило сердце и подступил комок к горлу. Он внезапно осознал, сколько в нем нерастраченной любви скопилось, сколь сильна она, не траченная годами, и что если не начать отдавать ее, хоть по капле, то загнется он от тоски прежде-временно, сознавая свою никчемность, забродив жизненными соками, превращающимися на старости в уксус!.. И вскричал тогда милиционер:
— Я люблю тебя, Аня!
Он подбежал к жене, обнял ее за теплые плечи, прислонился губами к мягкому уху и зашептал:
— Мы вырастим его! Мы вырастим нашего мальчика очень хорошим и умным!
— Да-да! — жарко вторила Анна Карловна.
— Он вырастет в красивого юношу!..
— Да!..
— И у нас будут прекрасные внуки на старости лет.
— Да! — вскричала в экстазе жена и попыталась было, забыв обо всем, отдаться Синичкину здесь же, закинув ему за талию тяжелую ногу, но он отстранил ее властно и сказал:
— Нужно кормить ребенка!..
Участковый вышел в ближайший супермаркет и купил детского питания для самых маленьких. Всяких баночек и коробочек лежало в его сумке множество, опять же памперсы и присыпки, и Володя заторопился домой, дабы накормить сына и сделать его жизнь комфортной.
Сына? — переспросил он себя, оставляя на снегу следы сорокового размера. И решительно подтвердил: — Сына!
— Значит, Семен Владимирович? — спросил он у жены, разгрузив покупки.
— Ага, — кивнула она и улыбнулась.
Синичкин смотрел на свою половину и с удивлением обнаруживал в ней перемены. Лицо разгладилось, морщинки лучились только возле глаз, все ее движения были плавны, словно лебединые, она ухаживала за ребенком, как будто только этим всю жизнь и занималась. Ловко надела на него памперс, ловко соорудила в бутылочке материнское молоко и сунула соску в алые губки.
— Синичкин?
— Синичкин.
— Ну, пойду я. На службу.
— Ага.
Анна Карловна даже не обернулась в его сторону, вся ребенком была поглощена. А обычно провожала его до самых дверей, шарф поправляла и проверяла блеск форменных сапог.
Синичкин решил не обижаться, так как стал отцом. Он вышел из подъезда и направился в отделение, отмечая, что побаливают ляжки. Должно быть, к перемене погоды. Надо попросить жену смазать их бабкиной мазью.
На работе участкового ждал сюрприз. В кругу сослуживцев в больничном обмундировании сидел лейтенант Карапетян и хлопал черными глазами.
— Сбежал? — вскричал Синичкин.
— Сбежал, урод! — подтвердил Погосян.
— А как же язык?
Карапетян открыл рот, и из него вывалилось что-то длинное, синее, с багровыми пятнами.
— Иу-аыыаеио, — провыл он.
— Пришили, — прокомментировал Зубов, лузгая семечками на пол.
— А что сбежал? — спросил Синичкин.
— Посленаркозовая тряска! — пояснил майор. — Это когда человек после наркоза себя не осознает и торопится куда-то идти. Тут сестры не уследили! Бумагу накатаем на госпиталь! Все карьеристами стали!
— Уаиииуы, — подтвердил Карапетян, быстро задышал и опять высунул язык, словно собака.
— Вези его, Зубов, обратно в госпиталь! — распорядился Погосян. — И наори там на всех!
— В таких погонах? Плевать там на старшину хотели!
— Фиг с тобой! — сжалился майор. — Надевай прапорщика!
— Есть! — вытянулся Зубов.
Обладатель русской жены подхватил лейтенанта под мышки и потащил на выход. Тот не сопротивлялся, лишь постанывал.
— Наркоз отходит, — пояснил командир.
— А мы ребеночка из детдома взяли, — зачем-то сказал Синичкин.
— Да что ты! — обрадовался Погосян. — Поздравляю! Ай, молодца!
— Маленький такой!..
Володя раздвинул руки на расстояние полуметра.
— Вот такой!
— Ай, богатырь! — прицокнул армянин. — Мальчик?
— Так точно.
— Имя дали?
— В честь деда моего. Семеном назвали.
— Это хорошо, что в честь деда! Наши предки живут в наших потомках!
Погосян сказал это и вдруг загрустил. Синичкин увидел его грусть сразу и спросил, про что она.
— Сколько детишек сегодня поубивали! — прослезился майор. — Надо ворон этих выводить! Средство наверняка какое-нибудь существует!
И тут Володя Синичкин понял, откуда взялся его младенец. Как будто пронзило его! Мальчишка — из тех, кого сегодня порвали на кусочки вороны. Каким-то неведомым чудом ему удалось спастись! Но каким образом он преодолел голым по снегу почти километр?! Ведь грудной мальчишка!
— Ультразвук на них воздействует! — продолжал майор, потирая волосатой рукой глаза. — Такие установки, сигналы испускают особые, которые человек не слышит, а всякая другая тварь с ума от них сходит!
Синичкин не отвечал командиру, а думал, что вот такой у него сынок появился, из икры выродившийся, учеными отложенной!
— Фу, гадость! — поморщился Володя, но тут вспомнил улыбающееся лицо мальчишки и решил, что это совсем не гадость.
— Согласен с тобой! — поддержал Погосян. — Всех бы этих тварей в костер, чтобы мясом их паленым надышаться!.. Ну да ладно, что с делом Ильясова?
Честно говоря, Синичкин совсем забыл об Ильясове, да и не хотелось ему вспоминать о татарине вовсе, так как в жизни объявились новые подробности, вытесняющие рутинные дела.
— Я же говорил, что не следователь, — заныл капитан.
— А как же интуиция?
— Что-то замолчала… А может, Ильясов все симулировал? — предположил Володя. — Инсценировал все, а сам куда-нибудь скрылся?
— Куда? — поинтересовался Погосян.
— Может быть, действительно в Крым?
— Без уха и ноги, — съязвил начальник. — И зачем ему это? Квартиру бросать, любимую работу?
— Не следователь я, — повторил Синичкин.
— Опроси еще раз соседей! Я думаю, что преступление в квартире произошло, как-никак все стены в крови! Еще раз жилплощадь обследуй, может, чего найдешь!
Синичкин покивал головой, подумал о том, что ноги еще больше заболели, и посмотрел в глаза Погосяна с мольбой, мысленно прося, чтобы тот его отпустил домой.
— Знаешь что, — решил армянин. — Ступай-ка ты домой! Выглядишь плохо!.. Тем более что ребенка усыновил, жене надо помогать на первых порах!.. Иди…
Синичкин бы поцеловал Погосяна в самые губы за способность чувствовать ближнего, но вместо этого шепотом выразил признательность и через двадцать секунд отбыл из отделения, чтобы побыстрее прибыть домой…
Анна Карловна, жена Владимира Синичкина, вовсе не была немкой по происхождению. А была она самой что ни на есть русской женщиной в таком-то поколении, причем поколения все были сплошь военные и лишь отец ее, Карл Иванович, по фамилии Вилов, пошел по милицей-ской части и дослужился до генерала.
Надо отметить, что не один Синичкин считал семейство Виловых немцами. Такого мнения были и многие служащие Министерства внутренних дел. А все потому, что имя генерала было совершенно немецким.
Вначале из-за своего имени Карлу Вилову карьера давалась с трудом, он целых пять лет после училища ходил в младших лейтенантах, уверяя всех , что не немец, что фамилия у него русская! Все кивали в ответ, но предполагали, что именно фамилия и претерпела изменения и была какой-нибудь типа Виллер или Вильке.
А потом Карлу Вилову пришла в голову чудесная идея, и он на собрании объявил своего деда соратником Карла Либкнехта и самого Тельмана и сообщил, что именно в честь первого его и нарекли немецким именем. В конце речи он поднял кулак к небу и произнес: «Рот Фронт!»