– Ну да, конечно, – согласился я и крепко поцеловал жену. – Все будет хорошо, дорогая. Оставляю тебя в надежных руках. Ненадолго.
– Бум надеяться, – кивнул за нее Слава. – Ты гляди, Ильюха, там по дороге. Не хотелось бы, чтоб ты вперся в какой-нибудь блудняк.
С лестничной площади донеслось гудение лифта. Я вдруг понял, что это к нам. Медики или менты. В любом случае, надо было поспешать.
– Все будет ништяк. – Я нацепил куртку с ключами и документами на машину в карманах и выскочил из квартиры. Лифт поднимался. Ломиться к Боре было поздно, следовало тихариться на месте, причем прямо сейчас, иначе заметят. Совсем плохо, если это милиция.
Я спрятался в простенке за мусоропроводом на лестничной клетке между вторым и третьим этажами. С клацканьем разъехались двери лифта. Я замер не дыша. Неужели ОМОН? Тогда капец, и не только мне. Легионеры ведь сначала бьют, потом спрашивают, а Слава не из тех, кто безропотно подставляет другую щеку. Погубит и себя, и Маринку. Застучали шаги. Я осторожно выглянул и увидел, как три белые спины скрылись за моей дверью. «Пронесло, Василий Иванович! – И меня, Петька, тоже».
Я бегом спустился по лестнице и забрался в стоящую напротив парадного «Ниву». «Волга» Славы притулилась рядом.
Опасливо озираясь, я завел мотор и выехал со двора. Моего кошмара – канареечного уазика с проблесковым маячком на крыше – так и не увидел. Но все равно было страшно. Я взмок от пота как мышонок. От фаталистического спокойствия не осталось и следа. Должно быть, протрезвел.
В таком виде (нашороханный и трезвый как дурак) я предстал перед Ксенией.
– Прятаться пришел. Чего опять набедокурил?
Ксения была усталой и раздраженной. Она работала старшей медсестрой в Военно-медицинской академии и недавно сменилась с дежурства. После «суток» принимать беженцев, да еще на ночь глядя, – не в жилу. Я отлично сие догонял и старался Ксению не злить. Тем паче что ее муж сейчас рисковал из-за меня головой.
Мы сидели на кухне и пили чай. Я ничего не стал скрывать от Ксении. Недовольство сквозило в каждом ее слове, в каждом движении. А что еще может вызвать прохиндей, сам не умеющий спокойно жить и втягивающий в авантюры чужих мужей? Никто не любит смутьянов. Интересно, что обо мне думают Маринкины родители? Опять, наверное, мало хорошего. Точняк, уверились теперь, что я самый распоследний проходимец, и станут уверять в этом Маринку. Как она там сейчас?
Мучиться неизвестностью долго не пришлось. Ксения внезапно подняла голову, и мы, не сговариваясь, бросились в прихожую. Заскрежетал в замке ключ, и Слава неуклюже посторонился, с медвежьей элегантностью отставного подпоручика пропуская вперед Маринку.
– Н-ну? – выдавил я. Дамы поцеловались.
– Все нормально прошло, – улыбнулся мне Слава.
– Пойдем, Мариш, чайку попьем, – защебетала Ксения, уводя подругу на кухню. – Мужчины, вы тоже присоединяйтесь к нам. Поговорите о своих делах и приходите.
– Идем, – сказал Слава, стаскивая кожан. «Железо» тяжело болталось в карманах.
– Ну, что там? – нетерпеливо спросил я.
– Все путем. Эрика в Вавильник забрали, «скорая» оттуда приехала.
– А менты?
– Без понятия, – пожал плечами Слава. – Мы их ждать не стали.
– А… – я запнулся, подозревая нечто страшное. Слава мог сотворить с пленными что угодно. – А как же эти?
– Я их отпустил, – сказал Слава.
– В смысле?
– На все четыре стороны. А че с ними делать, не солить же?
– Ну да, конечно, – пробормотал я, – конечно.
– Мусорам их сдавать – себе дороже, – пояснил друган. – Да не грусти, – хлопнул он меня по плечу. – Пошли похаваем. Потом покумекаем, че делать.
В нашем присутствии женщины сохраняли напускное спокойствие. Ксения, правда, заметно воспрянула духом, а вот моя благоверная сдерживала эмоции. Давалось ей это с видимым усилием. Я чувствовал приближение бури. «Буря, скоро грянет буря». Как только останемся одни. Разговор по душам был отложен в долгий ящик, но я знал, что он обязательно состоится.
Перед сном требушину набивать особо не стали. Подруги быстро слиняли в комнату, а мы остались «кумекать».
– Надо будет Доспехи завтра у Бори забрать. – Я придвинул большую дымящуюся чашку. Чаю было выпито много, но мандраж от этого не исчез. Денек сегодня выдался страшненький, и меня до сих пор поколачивало. Нервы, нервы ни к черту. Кладоискательская деятельность сжирает их с ненасытностью Молоха.
– Заберем.
– Как там Эрик? – спросил я. – Не слышал, что врачи говорили, жить будет?
– Выкарабкается, – успокоил Слава. – Я таких по Афгану знаешь сколько насмотрелся? Кровопотеря приличная, но смерти в глазах нет.
– Чего нет???
– Смерти. У человека, если он должен скоро тяжело заболеть или кинуться, в левом глазу на радужке черточки возникают. Не раньше чем за неделю. Что-то от Луны зависит. Мне один лепила из госпиталя рассказывал. Доступно объяснил, что к чему, а потом я и сам такие видел не раз.
– У духов тоже? – завороженно спросил я. Роковые знаки, появляющиеся на теле человека, – вовсе не миф, а научно засвидетельствованный факт, но для меня они оставались чем-то граничащим с чудом. Неудивительно, что свидетель сего мистического явления вызывал повышенный интерес.
– У всех, – емко ответил Слава.
Я вспомнил, что сегодня он застрелил человека.
Чем спас мне жизнь.
Помолчали.
– Ну и хорошо, что выкарабкается, – заключил я. – Опер к нему на больничку придет показания снимать, Эрик ему поведает про меченосцев. А прижмурился бы – мокруху на меня повесили.
– А на тебе и так мокруха висит, – криво ухмыльнулся Слава. – Соучастие, забыл?
– Полагаешь, если легавые начнут копать по «Светлому братству», разборка на Ржевке всплывет? – с памятью у меня было в порядке, но и с логикой тоже.
– Обязательно.
– А где труп? Нет жмура – нет убийства.
– Найдут, – возразил корефан. – У Бори спросят, он покажет.
– Плохо, – сказал я, – очень плохо.
Снова очутиться в «Крестах» мне не катило. Даже если удастся отмазаться от срока, посидеть придется изрядно. Следствие нынче идет долго. Это раньше оно длилось месяц-другой, а если процессник тормозился в СИЗО более полугода, уже был нонсенс. Теперь до суда могут вымораживать годами. Да и само следствие – процедура щекотливая. Начнут тянуть ниточку – размотают весь клубок. А я человек грешный, мне в тюрьму нельзя.
– Будем рубить хвосты, – решил я. – Братство имеет выход на Эрика только через полюбовничка его милого, Конна. Завтра возьмем у Бори адрес и навестим дядюшку Альфа. Надо про это Братство побольше узнать.
Слава мечтательно дернул уголком рта.
– Может, договоримся. Заинтересуем их чем-нибудь. Отдадим, на крайняк, Доспехи. Даром, прах их побери. Проживем как-нибудь до получения денег от Гохрана. Как думаешь?
– Лады, – кивнул друг. – Отчего не поговорить. От государства только бабок шиш дождешься, но надеяться можно. А теперь пошли спать, утро вечера мудренее.
Комнат у Славы было много. Хватило на всех. Когда я забрался под одеяло, Марина спросила:
– Милый, у нас когда-нибудь будет нормальная человеческая жизнь?
– А что? – сделав вид, что не понимаю, о чем речь, поинтересовался я.
– Я маме звонила, она в шоке. Папа вообще не знает, что ему думать. Вот они и спрашивают насчет жизни. Что ты по этому поводу скажешь?
– Жизнь, – я скрипнул зубами, – прекрасна!
Часть 2
ЗАГАДОЧНОЕ НАСЛЕДИЕ
7
От звука открываемой дверцы я вздрогнул. На заднее сиденье полетела увесистая сумка.
– Ф-фу ты черт, с тобой так кондрашка хватит, – сказал я незаметно подкравшемуся к машине другу.
– А ты не зевай. – Слава поудобнее устроился на пятой точке и запустил мотор.
«Волга» выкатилась на проспект Мориса Тореза, свернула на улицу Курчатова и, попрыгав по трамвайным путям, оказалась в парке Политехнического института. Слава покружил немного по дорожкам, проверяясь на предмет хвоста, и, не обнаружив оного, остановил машину перед корпусом. Справа выстроились в ряд «ракушки» преподавательских автомобилей. Было утро. Учеба в самом разгаре (как раз вторая пара началась), и любой посторонний был бы немедленно нами замечен.
– У Бори все нормален, – доложил Слава, – сегодня пойдет к Эрику в больницу, с родителями его состыковался уже.
– Менты не беспокоили его? – спросил я.
Слава помотал головой.
– А меченосцы?
– Не, никто. Я же говорю – нормалек. Но Доспехи я забрал, а то мало ли че как.
– Одного не пойму, – вспомнив о причине всех наших несчастий, я перегнулся через спинку сиденья, – как такой большой джинн уместился в таакой маленький бутылка?
– Уместится, если умять как следует. Типа ты не знаешь, как по этапу едут. Из «Столыпина» в автозак перегружают, чтобы в зону везти, а все с баулами, места мало, и вот начинают жаловаться. Тогда мент собаку выпускает, – знаешь, сколько свободного места сразу образуется?
– Знаю, знаю, – проворчал я, раздергивая молнию на сумке. Блеснула полированная сталь Доспехов.
Все-таки непонятно было, каким образом они так хорошо сохранились, в то время как от прочего курганного железа остались одни ржавые лантухи. Секрет ведали только мастера острова Туле, но где они? Есть лишь их белобрысые потомки, встречаться с которыми я особым желанием не горел, знал, что ничем хорошим это не кончится. Либо сложу голову под мечами «светлых братьев», либо меня сцапает мусорня. Менты на меня давно зуб имеют. Однажды мне отвертеться удалось, повторно – навряд ли. С превеликой радостью отправят меня легавые в «Кресты» на два-один – первый этаж второго корпуса, где содержатся приговоренные к высшей мере. Гробовая тишина галереи смертников, обреченный сокамерник, прогулки по ночам и пуля в голову как неизбежный финал – все это не по мне. Впрочем, даже если лоб зеленкой не намажут, а заменят пожизненным, гнить в вологодской тюрьме озерного острова Огненный хотелось еще меньше. Такое «помилование» – та же смертная казнь, только более мучительная. Слава своими арестантскими воспоминаниями навел на тягостные раздумья. Я вздохнул:
– Поехали кофе попьем.
– На Гражданский? – спросил Слава.
– Нет, в «кенгурятник».
– Это где такой?
– Места знать надо, – усмехнулся я. – Тут недалеко, двинули.
Студенческое кафе находилось здесь же, в парке, буквально в двух шагах от нашей стоянки. Вообще-то молодежь называла его «Аквариум», но у приятелей Гоши Маркова, в свое время показавшего мне сей кабак, было распространено более игривое погоняло. Надо полагать, в честь студенток, заскакивающих в данное заведение.
Кафе пользовалось популярностью не только среди учащихся. У входа притулились старый, сараеподобный «ниссан-патрол» и новенькая «судзуки-витара», кокетливая как марцифаль. Слава припарковал «Волгу» рядом. На крылечке ошивался стриженый молодой человек прибандиченного вида. Пацану явно чего-то от нас хотелось.
– Угости сигаретой, – попросил он, когда я поднялся по ступенькам.
– Не курю, – ответил я.
«Стрелок» тут же переключил внимание на корефана, от которого табачищем разило, наверное, за километр.
– Сигарету дай.
– Полай, – криво ухмыльнулся Слава, недолюбливавший братву.
Мы зашли в кафеюшник. Народу, невзирая на учебный час, хватало. Бар был набит битком, делать там было нечего. Мы считали себя людьми солидными и пошли в зал, где тоже нехило гудели прогульщики.
Сели за дальний столик справа. Из четырех имеющихся кабинок три были заняты, так что с выбором места затруднений не возникло. В ожидании официанта принялись рассматривать рыбок в аквариумах, отделяющих нас от прохода. Между кабинками перегородки были невысокие. За соседним столиком веселилась компания студентов, человек десять, благо длинные скамьи позволяли разместиться всем. Вместо того чтобы готовиться к сессии, детки активно прожигали жизнь. Ну и правильно, другой-то не будет.
Примчалась девушка в красном передничке, подала пару меню. Тоже, наверное, к стипендии подрабатывает. У нее хотелось узнать имя. Я вдруг почувствовал голод. Перед выездом не поели, после бурного вчерашнего дня немного мутило, но организм брал свое.
– Ну, чего? – спросил Слава.
– Позавтракаем, – сказал я.
Мы заказали по бифштексу с картошкой и кофе. Для разминки Слава взял пиво, я же ограничился яблочным соком. Напитки принесли сразу. В ожидании мясных блюд немного промочили горло. С сопредельной территории редкие в «кенгурятнике» конвекционные потоки затягивали ленивые завитушки сигаретного дыма. Студиозусы испражнялись смрадом не хуже Шосткинского химкомбината «Свема». Слава тоже закурил, видимо, для баланса и, наклонившись ко мне, сказал:
– Надо бы и нам Эриковой мамаше на хвост сесть.
– В смысле? – Я не был знаком с мамой харакирнутого курганника и с трудом представлял наличие у нее хвоста, шерстки, жабр и прочих свидетельств атавизма, оставшихся от далеких предков. – Что нам сие даст?
– Смотаемся в больницу, побеседуем.
– Зачем нам родня? – хмыкнул я, тяжелая Жизнь заставляла мимикрировать под друга. – Разве сами не сможем пройти?
– А пустят? – усомнился Слава. Семейная жизнь отрицательно сказывалась на его умственных способностях.
– Почему нет? – цинично изумился я. – Куда они денутся!
– Ну ладно, тогда давай так, – заскрипел мозгами другая. – Выспросим у Эрика адресок, как там его… Конна и дернем этого ебуна маслозадого, узнаем, что за «Светлое братство» такое.
– А потом? – Слава по старой афганской привычке любил все решать с наскока, я же не был сторонником кавалерийских атак.
– Разберемся, – корефан заглотил пиво и с сожалением повертел в пальцах пустой бокал. – Я так понимаю, ты им Доспехи продавать не собираешься?
– Ни за какие коврижки. От случайных покупателей одни неприятности.
– А кому сейчас легко? – саркастически изрек друган, закуривая новую «LМ». Я случайно вдохнул струйку выпущенного в мою сторону дыма и закашлялся. Американские сигареты, забитые на фабрике им. Урицкого, воняли горящей помойкой. За что только Слава их любит?
– Теперь уже никому, – горько сказал я о попавших в беду компаньонах, – а все из-за дурацкой деловитости излишне самостоятельных людей.
– Меньше думай об этом, – посоветовал друг. – Решим и эту проблему. Где наша не пропадала!
Девочка в передничке принесла заказ. Проворно разложила ножи с вилками и пожелала приятного аппетита.
– Еще пива и счет, – корефан с достоинством извлек пухлый лопатник.
Афганца аж перло от самодовольства. Дикарь не выродился в нем, и он иногда чудил: зимой выколол официанту глаз вилочкой для фондю. Сплошные заботы, но в качестве боевого охранения Славе цены не было. А что он еще умел? Настоящие деньги экс-офицер Советской армии увидел только два года назад благодаря мне и до сих пор наслаждался собственной кредитоспособностью.
Из чего же, из чего же, из чего же
Сделаны наши мальчишки?
– доносился из бара пущенный во всю громкость и на бис хит «Сектора Газа»:
Из ножей и из кастетов,
Из обрезов и пистолетов
Сделаны наши мальчишки…
Я поперхнулся.
Сделаны наши мальчишки…
На повтор заказывали песню неспроста. Вывалившая из бара кодла молодых бандюков, среди которых мелькала тыква сигаретного стрелка, зашныряла в проходе, выискивая кого-то глазами. Оказалось, нас.
Из чего же, из чего же, из чего же
Сделаны наши девчонки?
В кабину все не поместились. Двое юных гоблинов бесцеремонно брякнулись на скамьи рядом с нами, четверо других столпились у входа, по-бойцовски переминаясь с ноги на ногу и похрустывая костяшками пальцев.
Стрелку места не досталось, а может быть, просто не захотел присаживаться. Он встал у стола и мстительно осведомился:
– Что, мужик, будем лаять?
У меня пропал аппетит, но я ковырял вилочкой картошку, старательно сохраняя невозмутимость.