– И?..
– Оба ухватились за нее обеими руками!
– Я это предвидела. – Она даже не попыталась скрыть своего торжества. – Начинай собирать команду – архитекторов, инженеров, пусть включаются в работу.
– Понял. Завтра перезвоню.
Положив трубку, Лара подумала:
* * *
Предстоящий концерт всегда казался Филиппу Адлеру самым первым его выступлением. После утренней репетиции с оркестром он съел легкий завтрак и, чтобы отвлечься от мыслей о вечере, отправился в кинотеатр. И все же, глядя на экран, Филипп раз за разом повторял в мозгу комбинации клавиш, подсчитывал длину пауз. Пальцы автоматически выбивали на ручке кресла ритмичную дробь. Так продолжалось до тех пор, пока сидящий перед ним мужчина не обернулся и возмущенным шепотом не произнес:
– Не могли бы вы барабанить по собственному колену?
– Ради Бога, извините!
Поднявшись, Филипп вышел на улицу. Вокруг спешили по своим делам прохожие. Он рассеянно побродил по залам музея истории города, пересек Ботанический сад и неторопливо двинулся вдоль раскинувшегося на площади рынка.
К четырем пополудни Филипп вернулся в номер, чтобы немного вздремнуть перед концертом. Ему и в голову не приходило, что этажом выше томится в ожидании вечера Лара Камерон.
Ровно в семь Филипп подошел к служебному входу в «Концертгебоу», уютный старенький театр, находившийся в самом сердце Амстердама. По вестибюлю расхаживали первые, наиболее нетерпеливые его поклонники.
Он надевал фрак, когда в артистическую ворвался директор театра.
– Все билеты проданы, мистер Адлер, до последнего! Мы вынуждены отказывать десяткам людей. Если бы вы согласились задержаться на пару дней! Знаю, знаю, это невозможно, но я переговорю с мистером Эллерби...
Филипп его не слышал. Мысли были заняты музыкой. Смутившись, директор попятился к двери. Через мгновение в нее постучали.
– Маэстро готов, мистер Адлер.
Пора. Он вытянул вперед руки: пальцы чуть заметно подрагивали. Справиться с охватывавшим перед выходом на сцену волнением никогда не удавалось. То же самое ощущали и все великие – Горовиц, Рубинштейн, Серкин. В желудке ворочался холодный ком, сердце стучало.
* * *
Ужинали в ресторане «Бали» на Лейдсестраат. Стоило им распахнуть входную дверь, как посетители, разом вскочив из-за столиков, устроили настоящую овацию. В Штатах, подумала Лара, аплодисменты предназначались бы мне. Но в ту минуту она искренне радовалась за своего спутника.
– Для нас большая честь принимать вас, мистер Адлер, – сказал метрдотель и повел их к столику.
– Спасибо.
Усевшись, Лара незаметно окинула взглядом зал ресторана.
– Вас здесь любят, Филипп!
Он покачал головой:
– Любят не меня – музыку. Я всего лишь посредник. Это стало понятно много лет назад. Я рос довольно самоуверенным юношей и однажды, после сольного концерта, когда публика разразилась аплодисментами, я с глупой улыбкой отвесил ей поклон. Слава Богу, дирижер поднял лист с нотами и потряс им в воздухе. Аплодисменты стали громче. До людей дошло, что они приветствуют Моцарта! Тот урок мне уже не забыть.
– А вам не надоедает изо дня в день играть одно и то же?
– Нет. Одинаковых концертов на свете не бывает. Музыка – да, та же, но дирижер – другой, оркестр – другой.
После недолгого общения с официантом Филипп продолжил:
– Музыкант всегда стремится достичь в исполнении совершенства, но это просто невозможно, потому что музыка выше нас, лучше нас. Чтобы понять замысел композитора, приходится все время искать новые формы.
– И вы никогда не испытываете удовлетворения?
– Нет. Любому автору присуще особое, свойственное лишь ему звучание. Играя Дебюсси, Брамса, Гайдна, я постоянно пытаюсь нащупать специфическую тональность каждого.
К ним подъехала тележка. Повар-индонезиец со скрупулезным мастерством выполнил заказ. Под стеклянной крышкой были видны двадцать два блюда: несколько сортов мяса и рыбы, цыпленок, приготовленный на пару рис, овощи и десерт.
– Неужели все это можно съесть? – рассмеялась Лара.
– Голландцы не жалуются на отсутствие аппетита. – Глаза Филиппа улыбались.
Не отрывая взгляда от ее лица, Филипп ловил себя на том, что общество этой молодой женщины доставляет ему неосознанное, какое-то тревожное наслаждение. Избалованный вниманием множества прекрасных дам, в глубине души он был вынужден признать: ни на одну из них Лара не походит. Сильная и в то же время хрупкая, Лара явно не отдавала себе отчета в том, насколько она красива. А ее голос – грудной, чувственный? Да, в ней мне все нравится.
– Куда вы намерены держать путь дальше? – спросила Лара.
– Завтра – Милан, потом – Венеция и Вена, оттуда – в Париж, Лондон, Нью-Йорк.
– Звучит очень романтично.
Филипп захохотал.
– Вот уж никогда бы не сказал! Толчея в аэропортах, скучные номера отелей, ресторанная еда. Хорошо еще, что музыка отвлекает от этой рутины. Ненавижу позировать фотографу, который говорит: сейчас вылетит птичка!
– Боюсь, я не совсем поняла.
– Очень трудно быть выставленным на всеобщее обозрение, улыбаться тем, до кого тебе нет абсолютно никакого дела, постоянно видеть вокруг чужие, незнакомые лица.
– Это я знаю по себе, – медленно произнесла Лара.
* * *
Ужин близился к концу, когда Филипп сказал:
– После концерта так хочется отдохнуть! Может, совершим прогулку по каналам?
– Я – «за».
Выйдя из ресторана, они пересекли набережную и поднялись на палубу небольшого суденышка. Темное небо было безлунным, но город сверкал тысячами крошечных огней. Их колеблющиеся на воде отражения создавали атмосферу волшебной сказки. Динамик возле рубки капитана убаюкивающе повествовал на четырех языках:
«Сейчас мы проплываем мимо построенных в средние века домов, что принадлежали самым зажиточным представителям торговой гильдии. Обратите внимание на фронтоны – их лепные детали уникальны. Прямо по курсу высится колокольня церковного храма... Через каналы переброшено двенадцать мостов... По утрам в тени вязов часто прячутся с мольбертами художники...»
Где-то позади остался Смалсте-Уйс – самый узкий в Амстердаме дом, фасад которого не превосходил по ширине обычную входную дверь, затем Вестеркерк, увенчанный короной Максимилиана – основателя династии Габсбургов. По обоим берегам виднелись лодки, служившие кровом для сотен семей.
– Удивительный город, – негромко сказала Лара.
– Вам еще не приходилось бывать в нем?
– Нет.
– Вы здесь по делам?
Лара сделала глубокий вдох.
– Нет.
– Но мне казалось...
– Я здесь для того, чтобы встретиться с вами.
В груди Филиппа поднялась жаркая волна.
– Мне... приятно это слышать.
– И еще одно признание. Я говорила, что люблю классическую музыку. Это не так.
Уголки его губ дрогнули в улыбке.
– Знаю.
– Знаете?
– Профессор Майер – мой старый друг. Как-то раз он позвонил, чтобы рассказать о прочитанном вам курсе лекций по творчеству Филиппа Адлера. Старик опасался ваших планов.
– И он был прав в своих опасениях. У вас есть подруга?
– Это серьезно?
Лара смутилась:
– Простите. Завтра я улечу, и все...
Филипп нежно сжал ее руку.
– Давай сойдем на берег.
* * *
В отеле клерк протянул Ларе пачку посланий от Говарда Келлера. Она положила их в сумочку – не читая. Потом. Потом. Сейчас важно другое.
– Твой номер или мой? – шепнул Филипп.
– Твой! – едва не прокричала она.
Этого момента Лара ждала всю жизнь. Вот чего так долго ей не хватало. Вот тот незнакомец, чье лицо преследовало ее с детства.
Пока Филипп открывал дверь, Лару пожирало пламя. За порогом они обнялись. Губы Филиппа оказались требовательными, но она не сопротивлялась. Выдохнув «Господи! О Боже», Лара начала срывать с него одежду.
Царившую в номере тишину разорвал раскат грома. Амстердам накрыла тяжелая, как свинец, туча. По оконному стеклу застучали капли дождя. Ручейки воды ласкали стены зданий, призывно журчали в желобах, целовали кирпичные углы и бесшумно впитывались зелеными газонами. Неторопливый поначалу темп ускорялся и нарастал, летний дождь сменяла буря, удары которой становились все яростнее и достигали своего апогея в ослепительной вспышке молнии. Небо сотрясалось.
Гроза закончилась так же внезапно, как и началась.
Лара без сил лежала в объятиях Филиппа, кожей угадывая мощное биение его сердца. В памяти Адлера всплыли слова старой песни: «Чувствуешь, как крутится под ногами земля?»
* * *
Возвратившись в свой номер, Лара тут же позвонила Келлеру.
– Спишь, Говард?
– Нет. – Голос звучал хрипло. – В четыре утра я обычно делаю домашнее задание. Что там у тебя?
Ее тянуло за язык рассказать все.
– Ничего особенного. Лечу в Милан.
– Куда? У нас что-нибудь общее с Италией?
* * *
К четырем утра Пол Мартин так и не склонил головы. На кассете автоответчика в Ларином кабинете хранились несколько его сообщений, однако прослушать их, по-видимому, было некому. В прежние времена Лара всегда предупреждала о своих отлучках. В чем же дело? Что она задумала?
* * *
Как и следовало ожидать, концерт в Ла Скала закончился шквалом аплодисментов. Гостиная артистической уборной была полна.
Лара стояла у стены, наблюдая за обезумевшими ценителями музыки. К Филиппу тянулись десятки рук, они ласкали, требовали автографов, протягивали сувениры. Сердце ощутило укол ревности: многие дамы домогались ее Лохинвара столь явно, были столь вызывающе красивы! Она хорошо слышала, как высокая американка в платье от Фенди невзначай бросила:
– Если вы завтра свободны, мистер Адлер, то помните: я даю на своей вилле обед – для узкого круга друзей. Для самого узкого круга.
В другом месте Лара задушила бы эту суку собственными руками.
Филипп улыбнулся:
– Э-э... Благодарю вас, но думаю, что у меня ничего не выйдет.
Другая попыталась сунуть ему в руку ключ от своего номера в отеле. Филипп лишь покачал головой. Женщины продолжали осаждать его.
– Это было восхитительно, маэстро!
– Дивная музыка! Она до сих пор звучит у меня в ушах!
– Грациа, синьора. – Филипп поклонился.
Одна из поклонниц вцепилась в его рукав:
– Вы не согласитесь приехать ко мне в замок?
– К сожалению, не смогу.
Ларе казалось, что это никогда не кончится. Филипп каким-то чудом выскользнул из толпы.
– Бежим!
– Si, – усмехнулась она.
* * *
Они отправились в «Биффи» – небольшой ресторан, расположенный на первом этаже театра. Стоило Филиппу войти в зал, как посетители, поднявшись из-за столиков, принялись восторженно аплодировать. Согнувшись в почтительном поклоне, метрдотель произнес:
– Вы оказали нам большую честь, мистер Адлер!
Он подвел пару к стоявшему в центре зала на возвышении столику, сделал знак официанту. Тот наполнил бокалы шампанским.
– За нас! – сказал Филипп.
– За нас, – повторила Лара.
Весь ужин они проговорили. К столику то и дело подходили люди, чтобы еще раз выразить Филиппу свое восхищение. Многие просили автограф.
– И так всегда? – поинтересовалась Лара.
– Ничего не поделаешь. – Он пожал плечами. – На каждый час у рояля приходится два или три, когда подписываешь программки или даешь интервью.
Как бы для того, чтобы подтвердить его правоту, к столику приблизился еще один меломан.
– Ты сделала эту поездку незабываемой, – сказал Филипп, пряча в карман ручку, которой только что расписался на театральном билете. – Но – вот беда! – завтра у меня концерт в Венеции. Я буду скучать без тебя.