– Я думаю, – сказал он в заключение, – что американский конгресс выразит в связи с этим досадным эпизодом в отношениях между нашими державами свою озабоченность.
– Я тоже думаю, – немедленно согласился Богаткин. – И правильно сделают. Шпионские действия отдельных лиц, к сожалению, нередко отрицательно влияют на наши политические симпатии друг к другу...
Вечерним рейсом из Мурманска прилетел старший следователь Главной военной прокуратуры Кривопальцев. Прямо из аэропорта Шереметьево-1 он позвонил Турецкому домой.
Александр Борисович занимался наведением порядка в собственной квартире. Не в том смысле, что здесь было что-то не то, а просто за две недели из нее как-то выветрился жилой дух. И пахло не столько человеком, сколько пылью. Настоянной на непроветриваемой жаре. Девчонки приедут – есть захотят. Вот Турецкий и старался: варил любимый Нинкин гороховый суп с копченой свиной рулькой, сушил в духовке мелко нарезанный белый батон – на сухарики, которыми, в свою очередь, обожала хрустеть Ирина, вынул из морозильника твердокаменные куриные котлеты «по-киевски» и переложил их в холодильник – пониже. Заодно и себя приводил в порядок – мылся, брился. Самолет из Антальи прилетал очень рано, в начале восьмого, и завтра будет уже не до бритья. Служебная машина должна была подойти к половине седьмого утра.
Поэтому поздний телефонный звонок, который обычно несет какие-то новые неприятности и заботы, не обрадовал. Александр даже подумал, стоит ли поднимать трубку.
Вообще говоря, Грязнов или Меркулов в подобных ситуациях могли воспользоваться мобильником. Ну раз не берет трубку домашнего телефона человек, значит, у него на то есть веские причины! Но телефон продолжал звенеть.
– Слушаю, Турецкий, – недовольно отозвался наконец Александр Борисович.
– Кривопальцев это, извините за поздний звонок. Я прямо с северов.
– А-а, Антон Захарович? Здравствуйте. Привезли что-нибудь новенькое? Вы меня тоже извините, я из ванной выскочил.
– Да, время позднее. Я просто хотел бы условиться о завтрашней встрече. Когда прикажете?
– Антон Захарович, я планирую быть завтра у себя... – Турецкий прикинул время. – Что-нибудь в районе десяти. У меня с утра деловая встреча. Ну так что, в двух словах?
– Разве что в двух... Со мной уточненный списочный состав экипажа. Затем выводы, сделанные водолазной группой и проанализированные специалистами. Наконец, данные по базе вооружений. Совершенно, должен сказать, неожиданные. Но это, вы сами понимаете...
– Да, не по телефону. Хорошо, жду к десяти...
Он почти не спал. Размышлял, сопоставлял уже известные факты, пробовал выстраивать наиболее продуктивную версию, но ему все чего-то не хватало. Не было неких деталей, которые могли бы утвердить его в том, что он идет по правильному пути. И при этом он еще гадал-прикидывал, что мог привезти из Североморска военный следователь.
Так и валялся на диване, ворочался с боку на бок, смотрел в окно, за которым все никак не мог заняться рассвет. Наконец ему показалось, что удалось немного прикорнуть. Однако тут же в тишину ворвался резкий звонок будильника.
Александр, не глядя, протянул руку, поднес будильник к глазам: шесть часов! Черт возьми, рано еще! Но сразу же понял, что будильник и не думал звонить, а это надрывался телефонный аппарат. Поднял трубку, звонил водитель.
– Александр Борисович, извините, я выезжаю к вам.
– Ага, я понял, спасибо.
Шофер вежливо как бы предлагал Турецкому совершить утренний туалет, а заодно и перекусить, поскольку ему уже было известно: «важняк» никакому распорядку не подчиняется – ест, когда придется, а электробритву вообще держит в служебном кабинете.
Мелкая забота, а приятно...
Турецкий поднялся, принял душ, благо все равно полчаса девать некуда, освежился французской туалетной водой, даже чашку кофе успел выпить. Наконец надел свой парадный китель и пошел встречать машину.
«Для Ирины, конечно, будут приятным сюрпризом и парадный китель, и отсутствие собственной машины. И уж разумеется, она ни за что не поверит, что Турецкий не по собственной инициативе угодил в аварию. Слава богу, хоть «боевые шрамы» исчезли, так что все вопросы поневоле будут отложены на вечер...»
А вот вечером надо будет Славку пригласить. При нем Ирка не станет скандалить, а потом сама же и переживать...
– Какие мы торжественные! – Это была первая и единственная фраза жены, увидевшей мужа возле паспортного контроля.
И тут же инициативу общения захватила Нинка, которая, не замолкая ни на миг, стала долго и подробно рассказывать папе и про море, и про аквапарк, и про рыбок, и про верблюда... Как раз хватило на всю обратную дорогу. Ирина же испытующе поглядывала на мужа, с преувеличенным вниманием слушавшего восторги дочери, и, как ни старалась, не могла обнаружить в его поведении, реакции, внешности ничего такого, что указывало бы ей на какие-либо неправедные действия легкомысленного супруга.
Молодец, Нинка, выручила, да еще как!
Часто поглядывая на часы, Турецкий тем не менее поднял багаж в квартиру, сказал, где что лежит, и умчался, сославшись на чрезвычайно важную встречу. Все подробности вечером. Возможно, и Славка заглянет.
– Фу-у! – воскликнул он, плюхнувшись на переднее сиденье «Волги». – Гора с плеч. Вперед!..
Антон Захарович Кривопальцев уже ожидал Турецкого в Генеральной прокуратуре, прохаживаясь по красной ковровой дорожке.
Быстро пройдя кривыми коридорами, Александр Борисович увидел его, с сомнением взглянул на собственные часы – было без пяти десять.
– Я не опоздал, – сказал, как бы оправдываясь.
– Это я пришел раньше, – улыбнулся Кривопальцев, протягивая руку.
– А я уж подумал – часы врут... Заходите, Антон Захарович, садитесь, где вам удобно. Разговор, как я понимаю, будет не короткий?
– Так точно, – кивнул старший следователь.
– Тогда давайте сразу обеспечим себя... Вы – чай, кофе?
– Кофе, если можно.
– Я тоже. – Турецкий налил воды из графина в кофеварку, насыпал душистого свежемолотого кофе, которым его снабжала секретарша Меркулова Клавдия Сергеевна, питавшая к «важняку», как было всем известно, нежные, но теперь уже скорее материнские чувства – естественно, всему свое время, – и, включив прибор в розетку, уселся напротив Кривопальцева, уже разложившего на столе свою папку.
– Могу начинать? – спросил тот.
– Слушаю вас внимательно.
– Итак... Вот состав экипажа. – Он протянул Турецкому несколько сколотых листов. – Прошу обратить внимание на следующее. С этим документом творилось что-то непонятное. Оказалось, что в штабе не имелось точных сведений о составе экипажа, вышедшего на учения. Лодка незадолго до этого вернулась из «автономки», часть экипажа должна была уйти в отпуска, порядка десятка моряков вообще подлежали демобилизации. А тут приказ снова выходить в море. Кого-то, естественно, недосчитались, кого-то пришлось заменить. Далее, вот здесь, смотрите, Александр Борисович, появились как бы посторонние лица – Козлов и Барышев. По сведениям, опять-таки полученным в штабе соединения подводных атомных лодок, они должны были провести испытания новой торпеды с какими-то уникальными показателями. В общем, доложу вам, полная чехарда.
– Простите, что перебиваю. А что говорят водолазы?
– Это отдельная тема, но чтобы, как говорится, не томить, скажу: есть у них некоторая надежда, что тела погибших, возможно, удастся поднять. Но – далеко не всех.
– А как же все эти разговоры?.. Обещания?
– К сожалению, все оказалось именно разговорами...
Турецкий вздохнул, поднялся, налил из замолчавшей кофеварки по чашке кофе и снова сел на свое место.
– Прошу. – Он подвинул чашку Кривопальцеву. – Продолжайте.
– Мы проверили двоих неизвестных следствию, то есть Козлова и Барышева, гражданских товарищей, попавших на военный корабль. Оба из Москвы, с предприятия, выпускающего торпедное вооружение, которое называется «Мосдизель».
– Гражданский там один, а Козлов – капитан третьего ранга, военпред предприятия.
– А-а, вам уже известно?
– Совсем по другому делу, но они, увы, связаны между собой.
– Так вот, теперь начинаются сплошные загадки. Во время учений был предусмотрен запуск двух совершенно новых изделий производственного объединения «Мосдизель». Это так называемые универсальные глубоководные самонаводящиеся торпеды типа «Шторм». Я полагаю, что в технические подробности сейчас нет необходимости вторгаться, это все имеется в документах. Важнее другое. Эти две торпеды, которые по цифровому коду...
– Шестьдесят восьмые?
– Александр Борисович! – Кривопальцев просто развел руками.
– Продолжайте, продолжайте, то, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно! Неужели это именно то, чего мне недоставало?!
– Что именно? В каком плане?
– Я объясню. Дальше!
– Эти две торпеды, как я сказал, предназначались для испытаний. Подводная лодка «Сокол» должна была провести стрельбы, после чего, если бы все закончилось удачно, изделие должно было поступить на вооружение флота. Но! Тщательная проверка на базе вооружений показала, что по какой-то никому не понятной причине оба изделия остались на базе. А вместо них были погружены на борт «Сокола» несколько устаревшие изделия по цифровому коду – «шестьдесят четвертые».
– Кто грузил, выяснили?
– Правильный вопрос. По всем показаниям получается, что погрузкой торпед на борт занимались московские представители. Ну, не сами грузили, разумеется, на то есть специальная команда. Но руководил военпред Козлов. Погрузка шла ночью, правда, ночи сейчас в Заполярье – сами представляете. Маркировка вроде была правильная. Но самое непонятное, как «шестьдесят восьмые» оказались в контейнерах, в которых до того хранились «шестьдесят четвертые»? Чудо? Нет, похоже на умысел. Однако никаких свидетелей нет. Команда ничего не знает, молчит. Им сказали – они сделали. Ничего не заменяли. Достали указанные контейнеры, вынули торпеды, проверили маркировку и погрузили на корабль. И теперь самое неприятное.
– Что, есть еще более неприятное? – удивился Турецкий.
– Увы. Эту «шестьдесят четвертую» почему-то моряки не любят. Говорят, что она «с дурнотой». То есть она очень капризна и бывает по этой причине опасна в эксплуатации. А эти изделия, пролежавшие на базе уже достаточное время, могли травить, выделять водород. Искра – и взрыв.
– А у «шестьдесят восьмой» что, какое-то особое топливо?
– Вы потом посмотрите материалы, там все сказано довольно подробно... Теперь следующее. На учения – имеется специальное указание – торпеды с боевыми зарядами не допускаются. Применяются так называемые болванки. Но дело в том, что «Сокол» только что, как говорится, вернулся с морей, где нес свою вахту, имея при себе полный боекомплект. Разгрузиться атомоход не успел. Да, собственно, и выход на учения предполагался кратким. Отсюда напрашивается вывод: если сработали те, что «с дурнотой», или даже одна из них, мог сдетонировать боезапас.
– Значит, диверсия?
– Нельзя исключить.
– А что показали водолазы?
– Все официальные сообщения на этот счет, полагаю, вам известны. А водолазы указали на то, что носовая часть корабля разорвана сильнейшим взрывом, эквивалентным двум тоннам тротила. Кроме того, корпус «Сокола» имеет большие внешние повреждения, которые оставляет крупнотоннажное подводное средство, таранившее наш атомоход. Таким образом, выстраивается определенная цепочка.
Кривопальцев посчитал свое сообщение достаточным, а выводы делать он не хотел, предоставлял это право руководителю объединенной следственно-оперативной группы. Турецкий оценил тактичность следователя.
Потом он взял документы, привезенные Антоном Захаровичем, и с его помощью принялся их изучать.
В середине дня этот процесс, надо заметить весьма трудоемкий в смысле понимания технологии дела, прервал требовательный звонок. Тревожил Меркулов. Спросил, чем занимается Александр Борисович. Тот ответил. Костя поинтересовался, прилетели ли Ирина с Нинкой? Да, подтвердил Александр. При Кривопальцеве ему не хотелось говорить о домашних делах. Костя это понял. И сказал:
– Когда закончишь, позвони и загляни. Есть для тебя кое-что.
– По делу?
– Разумеется.
– Так я сейчас, – загорелся Турецкий, которому вообще-то уже надоело изучать тактико-технические параметры ракеты-торпеды типа «Шторм».
– Нет уж, – отрезал Костя, – заканчивай и потом приходи. И Вячеслав подскочит.
Еще раз, уже, что называется, по диагонали, просмотрев материалы, Турецкий наконец поблагодарил Антона Захаровича и отпустил его. Посмотрел на подоконник, где горой высилось использованное в кофеварке кофе. Ни фига себе! Все запасы исчерпались. Придется опять к Клавдии на поклон, вот уж обрадуется девушка!..
Оставшись один, вспомнил свои ночные размышления и снова уселся, чтобы еще раз осмыслить информацию.
Потом он позвонил Косте и спросил, срочно ли требуется его присутствие?
– А что у тебя случилось? – спросил в свою очередь Меркулов.
– Есть необходимость подскочить по одному адресу, чтобы кое-что уточнить. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами.
– Валяй, а часикам к семи возвращайся. Есть разговор.
– Буду.
Турецкий решительно поднялся и позвонил на ходу в гараж, вызвал служебную машину.
Но перед уходом на всякий случай сделал еще один звонок.
– Слушаю, – усталым и больным голосом отозвалась Ангелина.
– Это Турецкий. Я сейчас подъеду, чтобы задать вам несколько важных вопросов.
– Я очень плохо себя чувствую... Нельзя ли отложить?
– Нельзя.
– Ну хорошо, я открою вам.
– Попробовала бы ты не открыть! – запоздало сказал сам себе Александр Борисович, сбегая по лестнице на служебный двор.
Она действительно заболела. Не притворялась, нет. Видимо, последние события окончательно сломили ее. Никаких небесных глаз, осунувшееся лицо, шаркающая походка закутанной в теплый халат женщины, когда на улице почти летняя жара.
Прошли в гостиную.
– Я вам ничего не могу предложить, – хриплым голосом начала Ангелина Васильевна.
– И не надо. Я попрошу вас сосредоточиться, насколько это возможно, чтобы вы могли дать мне четкие ответы на несколько моих вопросов. Итак, первый. Кто дал указание Козлову подменить экспериментальную «шестьдесят восьмую» торпеду устаревшими образцами? Слушаю.
Ангелина замерла – ни жеста, ни взгляда. Казалось, даже не дышала. Наконец вздохнула:
– Вам и это известно...
В общем, частично она уже ответила. Но Турецкий молчал, ожидая продолжения.
– Ну кто ж мог это сделать, кроме Всеволода Мстиславовича? У них перед отъездом Козлова была длительная беседа. Я при ней не присутствовала. Но знаю. Это может подтвердить и Серафима Павловна.
– Причина?
– Какая может быть причина...
– Она была. Что, торпеда не готова к испытаниям? Туфту вешали на уши руководству? Я имею в виду Министерство обороны.
– Судя по отчетам отделов, она была готова, – через силу выдавила из себя Ангелина Васильевна. И глаза ее при этом как-то лихорадочно заблестели.
– Тогда что же? – продолжал настаивать Турецкий. И эта его жесткая неумолимость дала свои плоды: Ангелина, вероятно, почувствовала, что лично ее может как-то еще спасти лишь одно – все теперь валить на покойников. Да, впрочем, Александр Борисович другого от нее и не ожидал.
– Я скажу... – произнесла она наконец совершенно убитым голосом. – Дроуди, еще во время переговоров в Америке, категорически настаивал на том, что торпеда, рабочие чертежи которой он покупает, не должна в течение хотя бы полугода проходить государственные испытания. То есть, по сути, не должна поступать на вооружение флота. Нежелательно также ее демонстрация на ближайших международных салонах вооружений. Собственно, он на определенное время получал эксклюзивное право на это изделие. Позже он согласился на три месяца. Иначе был бы просто скандал. УГСТ ведь не являлась уже тайной за семью печатями. О ней много писали, даже демонстрировали. Но были в ней некоторые узлы, которые представляли действительно ноу-хау. Вот ради этого и заплатил Дроуди огромную сумму.