– А тут – учения... – добавил Турецкий.
И Лина вздохнула:
– А тут учения, да...
– И вы продолжаете утверждать, что это – коммерция?
– Александр Борисович, а вы сами подумайте, что же остается говорить? Но я уверена, что если бы не случилась эта страшная трагедия на Севере... если бы не погибло столько людей... да появилась бы эта проклятая УГСТ ну не в августе, а где-нибудь в ноябре. Как раньше – к празднику. Люди – вот что ужасно...
– Наконец вы поняли это. Сейчас я запишу ваши показания...
Уходя, Турецкий посоветовал Нолиной поскорее выздоравливать, поскольку ей теперь не раз и не два придется отвечать на многочисленные вопросы следствия.
– Да, конечно, просматривается целая цепь преступлений, которые выглядят якобы случайностями. Но человек, у которого ни за что ни про что погиб сын, брат, отец, муж, словом, кормилец, не станет верить случайностям, он будет искать виноватого. Поэтому молитесь, чтоб вас простили семьи ста подводников, лежащих сейчас на дне Баренцева моря... Судьбы которых вы продали...
Глава восемнадцатая
ИСХОД
– Саня, – сказал Меркулов, – меня одолели военные.
– Чего хотят?
– А ты сам не соображаешь, догадливый ты наш?
Грязнов почему-то хмыкнул. Турецкий хмуро взглянул на него, он оставался еще под впечатлением разговора и допроса Нолиной.
– Придется объяснять, да, Вячеслав? – Меркулов подмигнул Грязнову.
Ну конечно, они-то уже успели наговориться, вон и кофейку тяпнули. А вот Турецкий сейчас бы под настроение засадил бы целый стакан коньяку. Но – не предлагали. А потом, ведь и семья дома ожидает с нетерпением. Поэтому сказал со вздохом:
– Валяйте, объясняйте...
– Они категорически настаивают, Саня, что виновником катастрофы является внешний фактор. Тем более что прецеденты уже были.
– Есть и такая версия, – кивнул Турецкий. – У меня имеется заключение специалистов из КБ «Топаз», которое создает подводные атомоходы нового поколения – с вдвое меньшим водоизмещением и гораздо более прочным корпусом. По их мнению, некий подводный объект – сознательно или по ошибке – прошел вдоль корпуса «Сокола», оставив глубокие вмятины от носовой части до кормы. Результатом чего явился взрыв торпеды, уже приготовленной для стрельбы и находящейся в торпедном аппарате. Затем резкое падение «Сокола», удар о скальный грунт, детонация боезапаса и... Повторяю, есть и такая рабочая версия. Но она мне представляется фантастической. Свои это сделать не могли, что показала проверка всех кораблей, а чужая лодка? Что они, идиоты – лезть туда, где стреляют? Ты полез бы, Вячеслав?
– Я бы точно не полез, – буркнул Грязнов.
– Естественно, что подобный вариант полностью устроил бы военных. Никакой ответственности за чужие действия. Никакого собственного разгильдяйства. Никакого умысла, никакой халатности...
– Может быть, ты не читал зарубежную прессу, Саня, – продолжал Меркулов, – но вот в некоторых изданиях – на, возьми, – он протянул Турецкому несколько вырезок из американских газет, – высказывается довольно твердое предположение, что на наших учениях, помимо уже известного разведывательного судна, незримо присутствовали две подводные лодки американских ВМС. Тут приводятся их названия, типы и так далее... Мы как-то уже подумывали, что есть необходимость все-таки попробовать подключить твоего старого приятеля, помнишь?
– Костя, я человек послушный. Выписывай, как говорится, командировку, и я готов слетать в Штаты.
– В Штаты – это далековато, а вот в Мюнхен я бы на твоем месте смотался. На денек-другой.
– Действительно, – скучно сказал Турецкий, – а почему бы нет? Разве что для очистки совести... Я верно понимаю? Хотя такую тайну вполне можно было бы доверить спутниковому телефону.
– Не будем доверять. С глазу на глаз – оно как-то надежнее.
– Готов соответствовать, – вздохнул Турецкий. – Питер, говоришь, там?
– Да, я уже поинтересовался. Так что отправляйся-ка сейчас домой, семья по тебе соскучилась, а завтра... тебе подвезут билеты до Мюнхена и обратно. Рейс, по-моему, около двенадцати дня.
– Все решил... – Турецкий теперь уже с юмором посмотрел на Костю. – Во как насели!
– За два-три дня здесь, как я понимаю, ничего кардинально не решится, но ты все-таки материалы оставь Вячеславу. Наседают со всех сторон, требуют немедленного и однозначного ответа. А тут вы еще со своим Дроуди успели шума наделать...
– А это не мы! – обрадовался Турецкий. – А это вовсе Богаткин со своей командой! И ему указание давал, если я верно тобой информирован, сам Коптев.
– У Питера Реддвея наверняка по этому поводу будет свое мнение.
– Обязательно! Но я постараюсь развеять его сомнения, что это – политическое шоу, с помощью которого мы пытаемся переложить вину с себя на чужие плечи.
– Постарайся, Саня... – как-то совсем вяло кивнул Меркулов. – Я уже оглох от бесконечных звонков...
Лететь в гости к старине Питу без очередных щедрых даров было бы просто непристойно для Турецкого. Реддвей не нуждался в дорогих подарках. Он вполне мог обойтись шматом обыкновенного сала, настоящего, украинского, а не слишком пристойного европейского бекона, да в придачу бутылкой самой скверной водки – с обязательным отвратным духом сивухи. Или прямо-таки необходимой для коллекционера российских идиом книгой, объясняющей происхождение русской матерщины. Либо еще чего-нибудь, но обязательно с перчиком, с приятной сердцу непристойностью. Человек-гора обычно радовался, словно ребенок с новой любопытной игрушкой в руках.
Реддвей по-прежнему руководил интернациональным Центром по подготовке спецназа, созданным под эгидой ООН для борьбы с международным терроризмом еще в середине девяностых годов. На первых порах это была очень серьезная организация, которой удалось провести несколько крупных антитеррористических операций. И Александр Борисович Турецкий, сам немало сделавший для ее становления, был в ту пору заместителем Пита. Еще у этой организации было внутреннее, расхожее название – «Файв левел» – пятый уровень, определявший высшую степень общения.
Бывший заместитель директора ЦРУ Питер Реддвей сам себя никаким «бывшим» не считал, и потому уровень его собственного «общения» был необычайно высок. И если он, выполняя некоторые просьбы Турецкого, своего вечного заместителя, которого он ни за что не отпустил бы, тем более не уволил, опять-таки в силу личной приязни, – если он говорил «да» или «нет», то оставалось верить ему безоговорочно. Независимо от того, в какой степени в данный момент благожелательны или, напротив, обострены взаимоотношения между правительствами. В конце концов, правительства и президенты приходят и уходят, а борьба с международным терроризмом становится все напряженнее и изощренней. Так он говорил, но, к сожалению, что-то в последнее время эта самая борьба казалась менее заметной. Или же виновата сила ностальгии по недавнему прошлому, когда Александр, находясь в Гармише-Пантеркирхене, у подножия Альп, где располагался Центр, читал в нем лекции и сам принимал участие в операциях.
Знающие люди говорят: не возвращайся в места своей прежней любви, можешь испытать разочарование. Это если понимать «любовь» узко и конкретно. А если постараться распирать это понятие, то ничего печального в этом нет. Наоборот, иной раз еще и подзарядишься энергией молодых, пришедших тебе на смену.
Одним словом, посещение Пита Реддвея в его «норе» было событием приятным.
И поэтому прямо с утра, призвав на помощь Грязнова, Турецкий ринулся по магазинам в поисках чего-нибудь особенного. Но как назло, все было пристойным. Ну не в секс-шоп же идти! В конце концов, выручил все тот же Славка, который был достаточно знаком с Питом по его пребываниям в Москве и тоже изучивший вкусы обжоры-Реддвея. На Центральном рынке Вячеславу пришлось кое с кем пошептаться, кто-то куда-то побежал, и уже третье лицо притащило давно уже позабытый любителями вкусной пищи пятикилограммовый фаянсовый бочонок с самой натуральной украинской колбасой с чесноком, залитой по края салом. Ну а в качестве дополнения был куплен здоровенный гжельский петух, по горло наполненный водкой. Водка была обычная, зато петух – просто выдающийся, особенно когда извергал из горла сверкающую струю.
Грязнов же и отвез Александра в аэропорт.
Вчера Александру каким-то самому себе непостижимым образом удалось избежать признаний Ирине Генриховне по поводу случившихся с ним неприятностей. Присутствовавший при сем Грязнов только диву давался, признавая дипломатические таланты приятеля. Но теперь Александр улетал, а Вячеславу предстояло брать на себя самую неблагодарную миссию: объяснять Ирине, куда девалась машина.
Ключи от сейфа Турецкого позвякивали в кармане у Грязнова, а вчерашний допрос Ангелины он уже успел прочитать. И еще он рассчитывал, что до возвращения Турецкого ему не будет грозить необходимость встречи с Нолиной. Впрочем, на то есть и следователи, и оперативники. В общем, давай, Саня, шуруй и не задерживайся...
На том и расстались.
Уже в самолете Турецкий обнаружил, зачем-то открыв кейс, неизвестно каким образом появившуюся там фляжку с коньяком, и это показалось ему добрым предзнаменованием. Поэтому и полет прошел очень спокойно. И приземлились в том же часу, в котором взлетали, и дневное солнце ожесточенно плавило асфальт.
Под вечер на автомобиле, взятом в сервис-центре аэропорта, Александр Борисович въезжал в ворота Центра.
Питер был уже предупрежден о его приезде. Костя позвонил из Москвы. И Турецкого ожидал радушный прием. Старина сам вышел на площадку перед входом в офис и стоял, широко раскинув руки, приглашая Турецкого в свои медвежьи объятия.
Поднялись на второй этаж, где Реддвей устроил свой просторный кабинет. Прежде, как помнил Александр, он был на первом.
– А почему теперь здесь? – удивился он, зная, что Питер больше всего не любит куда-то ходить, подниматься, вообще перемещаться в пространстве.
– Чтобы не расслабляться, Алекс! – многозначительно потряс тот толстым, как добрая сарделька, указательным пальцем.
Уселись, Турецкий поставил у ног сумку с сувенирами. Рядом – кейс.
– Ну? – нетерпеливо, как ребенок в Рождественскую ночь, с ходу заявил Питер.
Ясно ж, на что он намекал.
Вручение подарков происходило под громогласный, раблезианский хохот человека-горы. Он обнимал бочонок с колбасой как дитя, покачивая и прижимая к груди, а глаза его жадно поглядывали на серебристую струйку, льющуюся из петушиного горла в стакан для виски. Наконец он успокоился и заявил, что Алекс, если у него имеется такое желание, может остановиться в своем бывшем номере.
– Он что, так и не занят? Может, стал мемориальным? – с юмором поинтересовался Турецкий.
– Ты помнишь, у нас было два места, где мы могли говорить спокойно: у меня и у тебя. Поэтому иди к себе, приготовься к обеду, а потом отправимся к тебе и будем обсуждать то, что меня просил обсудить с тобой наш друг Костя. Такой план на вечер.
– Слушаюсь, мой генерал! – Турецкий лихо кинул два пальца к виску.
...Питу не надо было ничего объяснять. Он понял суть после нескольких первых же фраз, произнесенных Турецким. Широким жестом остановил Александра.
– Я думаю так, – заявил он. – Наш друг Костя прислал тебя, чтобы ты уговорил старину Пита продегустировать...
– Скорее, провентилировать, – поправил тактично Турецкий.
Реддвей на миг задумался, кивнул и продолжил:
– Да, можно и так... – Он поднял голову и посмотрел на огромные лопасти вентилятора над собой, сделал несколько круговых движений толстым пальцем. – Провентилировать, – повторил со вкусом, – какая сволочь могла наехать на вашу субмарину, так?
– Может, и не сволочь, Пит. Бывают же и просто ошибки.
– Да, бывает все... Я почему угадал? В эти дни слишком много высказано предположений, оправданий, обвинений, но еще никто не сказал ничего конкретного. Между прочим, если быть справедливым, уж я-то знаю, что за тридцать последних лет произошло порядка двух десятков столкновений наших субмарин с вашими...
– Ага, и более десятка в непосредственной близости от нашего побережья. Вблизи баз и на полигонах. Так что нет ничего удивительного.
– Алекс, я глубоко сочувствую вам. Мне искренне жаль, что случилась такая трагедия и погибло много людей. У нас еще будет возможность при расставании поднять, как ты говоришь, за их память. Но я хочу сказать вот что. Сегодня ночью, когда ты будешь спать, я пойду на связь с Вашингтоном. Но ты помнишь наш прежний уговор?..
– Да, Пит, и не требую от тебя невозможного.
– Мы понимаем друг друга. А теперь расскажи подробно о наших друзьях в Москве...
Утром следующего дня, во время завтрака, Реддвей был спокоен и даже благодушен внешне. Ел с обычным жадным аппетитом. Разговор касался мелочей, главным образом общих знакомых в России и Соединенных Штатах. Турецкий ждал, зная, что Реддвей во время еды не терпит никаких служебных дел. А когда закончили и перешли из кафетерия – через мост – в корпус, где находился кабинет Пита, чтобы спокойно покурить после завтрака – Пит свою неизменную сигару, а Турецкий традиционный «Честерфилд», непочатую пачку которого Реддвей подвинул к Александру – тоже помнил его вкус! – наконец состоялся деловой разговор.
– Я постарался, Алекс. Беседа была не очень легкой, но ты же знаешь своего друга, старину Пита! Нет такой щели, Алекс, куда бы он не смог протиснуть свое большое и жирное тело! – Реддвей довольно рассмеялся. – Они долго упрямились, ничего не скажешь. А было вот что. Помимо разведчика там, на Баренцевом море, находились еще две наших субмарины типа «Лос-Анджелес». Они гораздо меньшего водоизмещения, чем ваш «Сокол». Газетчики кое в чем правы: мы наблюдали. Но одна из субмарин слишком близко влезла в район, где проводилось бомбометание. Понимаешь? Сунула нос, и ей довольно крепко досталось за это любопытство. Это та самая, которую потом ремонтировали под Бергеном. Но, Алекс, ни одна, ни другая не таранили вашу субмарину. Не было этого, Алекс, хотя многие факты пытаются говорить об обратном.
– Значит, могла быть третья лодка, Пит?
– Это уже вопрос не ко мне, Алекс, – вздохнул Реддвей. – Честно говоря, мне очень жаль, что твой вопрос разрешился так скоро. Теперь ты улетишь в Москву, и никто не скажет с уверенностью, когда мы сможем встретиться... Если была третья лодка, Алекс, то она не имела никакого отношения к нашим военно-морским силам. Впрочем, Британия полностью исключает свое присутствие во время ваших учений.
– Ну хоть это... И на том спасибо, Пит. Я тебе верю.
– Я заявляю это, Алекс. А ты меня достаточно знаешь... Но если ты не против, то я, пользуясь твоим присутствием здесь, тоже хотел бы сказать два слова по поводу одной проблемы.
– Слушаю тебя.
– В Москве, как меня проинформировали, задержан один наш коммерсант, которого подозревают в шпионской деятельности. Мне сказали, что в прошлом он служил в военно-морской разведке Соединенных Штатов, но давно отошел в сторону. А сейчас его фирма сотрудничает с Пенсильванским университетом в области некоторых прикладных исследований. Достаточно мирная профессия, Алекс. Но вот он задержан в то время, когда покупал у российской фирмы чертежи изделия, которое уже было достаточно широко обнародовано и в прессе, и в тематических изданиях, которые можно без труда приобрести в книжных магазинах. Я не знаю всех тонкостей, Алекс, но мои бывшие коллеги очень озабочены. Они не хотели бы, чтобы какая-то нелепая случайность могла скомпрометировать наши заметно улучшающиеся отношения. К тому же, Алекс, вам известно, что в нашей стране грядут новые президентские выборы. И конфликты такого рода не будут способствовать стабилизации отношений вашего государственного руководства с новой американской администрацией. Я просто обращаю внимание, Алекс, на некоторые трудности, которые мы сами себе создаем. Да?
– Я немного в курсе, Пит. Но этим делом, насколько я слышал, занимается Федеральная служба безопасности. Это, как говорится, немного другая епархия. Ну, другой монастырь. Со своими условиями работы, понимаешь? К примеру, как если бы ты в своем недавнем прошлом попробовал бы что-то советовать тому же ФБР. Кажется, все делают одно дело, защищают безопасность, но ведомства разные.