И когда все было готово и в землянке стало темно, хлопнул себя по лбу ладонью и сказал:
— А главное-то я забыл… мне нужно обриться.
— Разве вы бреетесь?.. — спросил Петька.
Это, разумеется, был не совсем умный вопрос, и Семен только крякнул и ничего не ответил Петьке.
Петька сейчас же и сам сообразил, что мог бы сказать Семену что-нибудь другое.
— Я не про то, — проговорил он, — я говорю, для чего вам бриться?
— Как для чего?
И Семен хлопнул громко себя ладонью по коленке.
— Глуп ты, вот что!..
Впрочем, он сейчас же поправился.
— To-есть не глуп, а не понимаешь…
Он опять крякнул…
— Ведь он меня в бороде видел? Ну?..
Он помолчал минуту.
— Японец? — спросил Петька.
— А то, кто же! Ведь в бороде?..
— В бороде.
— И, значит, сейчас в случае чего: «а, дескать, голубчик, это ты!..» Небось ведь приметил. То-то и дело… А сниму я бороду, тогда-то еще когда догадается…
На это Петька ничего не мог возразить.
Семен продолжал:
— Идем мы с тобой, скажем, по лесу, а он этак…
И Семен кивнул головой кверху.
— На дереве… Да… Или в кустах, или еще где… Увидал, значит… Стой, голубчик! Вот они… И тут, недолго думавши, сейчас к своим… А ты видишь, какой они народ; вокруг пальца окрутят… У них вот и трубы и все…
— Это так, — сказал Петька.
— То-то и дело!.. И потому я решил: обреюсь! Они хитры, да и я не в кулак свищу! Я, брат, свое дело знаю…
— Да ведь как же вы теперь будете бриться? Темно…
— То-то что забыл… Плошку нужно зажечь.
На полке у него стояла глиняная плошка, наполненная каким-то жиром, с плавающим в ней фитилем, закрепленным в круглом пробковом поплавке.
Он поставил плошку на стол, зажег и, в ожидании пока разгорится фитиль, разложил на столе ножницы, бритвы, мыло.
Когда он остриг бороду, а потом выбрил начисто подбородок и щеки бритвой и повернулся к Петьке, Петьке показалось, что перед ним сидит совсем другой человек.
— Ни в жизнь не узнает! — воскликнул он.
— Гм, — сказал Семен, — а усы?
Он закрутил кончики усов в стрелки и провёл ладонью сначала по одной щеке, потом по другой… Потом погладил подбородок.
— Помолодел?.. — обратился он к Петьке.
— Все равно, как и не вы!
— А усы сбрить?..
— Усы зачем?..
— Усы не надо, — сказал и Семен; —так вряд ли узнать?
— Совсем нельзя…
— Гм… Я так и знал. А теперь нужно спать. Стелись, Петька.
Петька разостлал, как раньше, козьи шкуры на полу около входа, разделся и лег, одевшись двумя сшитыми вместе козьими же шкурками…
Свою винтовку он положил рядом с собой.
Семен тоже разделся, лег на койку и потушил плошку.
В землянке стало темно.
Через минуту Петька услышал, как Семен смурыгает спичечной коробкой. Потом он чиркнул спичкой… Спичка вспыхнула, осветив на мгновенье руки Семена, и потухла.
Что-то слабо затлелось красным огоньком в темноте, где лежал Семен. Запахло махоркой. В освещенном огоньком пространстве заструился синий дымок.
Семен закурил…
— Дядя Семен! — окликнул его Петька.
Семен засосал трубкой. В трубке заклокотало и захрипело, будто в чубуке набралась вода…
Красный огонек разгорелся ярче, осветив усы и кончик носа… Синие струи дыма словно выросли, вытянулись… Волнуясь и колеблясь, они расплывались в красноватом отблеске, дрожавшем в воздухе…
— А?.. — отозвался Семен.
Должно быть, он отнял ото рта трубку; из темноты выступил его подбородок, слабо и смутно… Опять чуть-чуть осветились его руки.
— А тепло ж у вас под шкурками.
— Чего лучше…
Петьке спать не хотелось, и по тому, как ответил ему Семен, по тону его голоса и по той поспешности, с какой он ответил, казалось ему, что и Семен тоже не хочет спать.
— Много их тут по лесам?..
— Стадами ходят…
— Стадами?!
Петька знал, что козы пасутся стадами, но сейчас ему не подвертывалось никакого вопроса, а говорить хотелось.
Точно он держал у себя кончик разговора, и Семен постепенно, перетягивая к себе этот кончик, и мог оборвать сразу…
— Они все стадами, — сказал Семен и опять пыхнул трубкой.
— А еще есть тут какие звери?
— Да мало ль… Кабарга, олень, рысь есть, росомаха… Опять же тигр, медведь…
— Соболь, — добавил от себя Петька.
— Ну, соболь… Теперь его мало стало.
— Выбили?
— Выбили.
— А вам случалось бить?..
— Доводилось… В прошлом году убил пару, в позапрошлом три.
— Продали?..
— Продал… хорошие деньги взял… Да…
— Дядя Семен, — перебил его Петька, — а вот тоже панты…
— Продавал и панты… китайцам. Чудной народ… Теперь вон тоже наши разводят оленей на дому. Все равно ведь олень — он всегда олень, а скажи на милость!.. Добудь ты ему рога с дикого оленя — одна цена; это, говорит, точно панты, настоящие, а как узнал, что с домашнего, своей выводки— сейчас и цена другая.
— Дешевле?..
— На половину почти.
— Говорят, они из них лекарство делают…
— Из рогов?.. Как же! В роде как бы волшебный порошок, от всяких болезней.
— Небось, не помогает?..
— Кто их знает… А должно, что нет. А то б у них и болезней не было.
Семен замолчал.
Петька опять не знал, о чем еще спросить у него… Голова словно опустела… Он чувствовал, что время уходит, и каждую минуту Семен может зашуметь, заворочаться у себя на койке, поворачиваясь к стене и укрываясь своим одеялом.
— Дядя Семен!
— Ну?..
Какой-то вопрос вертелся у Петьки на языке, но вопрос этот вдруг словно испарился мгновенно, растаял, улетел куда-то, не оставив после себя ничего в мозгу.
— А куда вы денете свою бороду, — проговорил он совсем неожиданно для себя и для Семена…
XV
Опять тайга…
В узкой низине бежит небольшая речонка…
Густо по берегу зарос камыш, густо за камышом, дальше по прибрежным тоням, засела осока.
Точно синие брызги блестят в осоке незабудки, группами и в одиночку пестреют желтые и белые лилии.
По ту и другую сторону — лес, вековой, непроходимый на многие десятки верст…
Гигантские ветви гигантских кедров и вязов, дубов и елей тянутся далеко над самой осокой, незабудками и лилиями…
Синяя тень лежит от них на осоке. Неподвижны их ветви, корявые, толстые, поросшие изжелта-зеленым мхом.
Только в верхушках идет тихий шум, неумолкаемый постоянный, как шум синих струй внизу в чаще камышей…
Будто кто-то что-то шепчет, непонятное, неведомое, сам неведомый и невидимый, схоронившийся в темной чаще леса, в зеленой чаще камышей…
Звенят комары, кричат, свистят и гогочут птицы в ветвях, в лозняке и камышах…
Но тому, кто шепчет что-то непонятное из зеленой чаще леса и из глубины камышей, чужды и, далеки эти голоса суетливой жизни…
Эти голоса, кажется, заглушают таинственный голос тайги… Но вслушайтесь, вслушайтесь!
Слышите?..
Торжественно, простираясь в ширь и в глубь, наполняя всю тайгу, широкими волнами льется над ней её тихий, но могучий голос.
И чем больше вслушиваешься в него, тем больше мощи чудится в нем…
Он крепнет, растет, погружая сознание в сон, и, кажется, уж гремит над вами, заглушая все, как стройный многоголосый хор…
Стороною вдоль речки идут Семен и Петька.
Близко возле речки идти нельзя: там топь, камыши, осока.
Они пробираются лесом.
Семен идет вперед, с ним рядом его медведь, за ними Петька.
Семен то и дело останавливается, прислушивается.
— Что там? — шепчет Петька сзади, тоже останавливаясь и начиная оглядываться.
— Ничего! — говорит Семен громко и шагает дальше.
Над рекой свистят кулики, в камышах крячут и хлопают крыльями дикие утки…
Что-то плещется в воде, под берегом.
Иногда утки срываются с воды и вылетают из камышей совсем внезапно и неожиданно и летят низко над водой, чуть не задевая по воде крыльями, молча и быстро…
Все дальше идут Семен и Петька…
Осока стала реже, точно придвинулась к камышам…
Из леса выползли кусты дикого винограда, лозняка… Мелкая зеленая поросль тянется дальше к воде по мшистым кочкам…
В её зеленом потоке только кое-где теперь мелькают лилии…
— Теперь недалеко, — говорит Петька, — совсем близко…
Он останавливается.
— А, дядя Семен?
Семен остановился тоже, повернулся к Петьке.
— Ну?..
— По-моему: пришли…
— Пришли?..
Семен быстро оглядывается… Потом подходит к Петьке.
Под ногами у него хлюпает вода.
Потом вода перестает хлюпать. Тихо…
Слышно только, как что-то урчит и будто сосет у него под сапогами.
Будто маленькие струйки перебегают около сапог, и будто зыбкая почва всасывает их в себя или выгоняет наружу, как губка, когда ее сожмут.
— По-моему пришли, — опять говорить Петька.
— По планту выходит?
— Да, по плану…
— Ну, давай подождем. Иди сюда.
Он отступает в сторону, широкими шагами переходит мокрое место и останавливается, только выбравшись за деревья…
Там сухо… Толстым слоем лежит у корней деревьев прошлогодний лист и хвои…
Звенят и толкутся столбом комары…
— Садись, — говорить Семен и садится сам.
К нему подходить медведь и ложится около.
Лапы у медведя в грязи; на брюхе, на шерсти тоже налипла грязь. Он раза два попадал в колдобины…
— Ишь изгваздался, — говорить Семен, переводить глаза на свои ноги и, разыскав сухую палочку, начинает счищать грязь с сапог… Они у него тоже запачканы…
Он слышит, как Петька хлюпает недалеко сапогами, направляясь к нему.
Какая-то тень, должно быть от Петьки, серая, расплывчатая на сером фоне хвои, протянулась по земле к его ногам, наползла на ноги…
Сразу будто потемнело немного.
Он поднимает глаза. Перед ним Петька.
— Ты знаешь, — говорить Семен, проводя своей палочкой вдоль сапога по краю подметки, — был тут один охотник в роде, скажем, меня… Да…
И он стучит палочкой о носок сапога, чтобы стряхнуть с неё грязь…
— И пошел этот охотник на охоту… Ходил, ходил… Ноги в грязи, тоже не хуже нас с тобой… Взял, сел… Да… стал счищать грязь…
Он опять стукнул палочкой о сапог, теперь уже о каблук…
— Да… глядь, а у него на щепке золотая крупка… Конечно, глупый человек, может, сколько верст исходил… Значить, если так сказать: где к нему прилипла эта крупка! Неизвестно… А он, говорят, около того места, где сидел, землянку себе построил… Да… давай копать, давай копать… Конечно, нет ничего… А он все копает… Так его там тигр и задрал… Ну, давай закусим, — закончил он неожиданно, подобрал под себя ноги и скинул висевший у него через плечо на сыромятном ремне сверток с провизией.
Петька сел против него.
— Дядя Семен, а мы не опоздаем?
— Чего?..
Семен перестал развязывать кулек и, держа руки на пряжке стягивающего кулек ремня, поглядел на Петьку исподлобья, почти не подымая головы. Но он все-таки хотел посмотреть прямо Петьке в лицо, и от напряжения весь лоб у него покрылся морщинами.
Он совсем не понял, что хочет сказать ему Петька.
— Что ты бормочешь?
— Да ведь уж поздно…
— Чего поздно?..
Наконец, он догадался.
— На тощий желудок, — сказал он, — тоже не хорошо… Нужно заправиться как следует.
— Я не буду, — сказал Петька.
Ему, действительно, не хотелось есть.
— Я пойду, — продолжал он, — похожу тут, погляжу…
Он взял винтовку и встал.
— Если по карте, так мы как раз на ихней стороне… Дядя Семен, вы слышите?
Семен, в это время распаковав кулек, разрезал мясо…
— А?.. — откликнулся он.
— Я говорю, надо оглядеть… Может, мы уж совсем близко…
Семен сунул в рот порядочный кусок.
— М-угу, — промычал он, кивнув головой, и сейчас же, прожевав мясо, повернулся к Петьке и сказал:
— Валяй… Со мною тут Васька пока побудет…
Петька ушёл в лес. Лес в том месте был сравнительно редкий. То и дело попадались подгнившие повалившиеся деревья…
Почва под ними была топкая и зыбкая… Должно быть, не глубоко была и вода… Вода не выступала наружу только, может быть, потому, что сверх земли толстым слоем лежали листья и хвои.
Несколько поваленных деревьев еще зеленели… Их, должно быть, совсем недавно постигла грустная участь…
Петька заметил, что не только сердцевина в этих рухнувших гигантах сгнила, но и самая древесина почти вплоть до коры была гнилая…
Значить, они гнили еще на корню…
Сырость из почвы просасывалась им внутрь и постепенно год за годом разрушала сердцевину и потом ствол…
Только снаружи они казались полными силы жизни…
Внутри схоронилась смерть…
И они свалились от тяжести ветвей или от другой какой причины…
Может-быть, оттого, что какая-нибудь рысь, спасаясь от преследования или подстерегая добычу, избрала их местом своего убежища или своей засады…
Вдруг Петьке попался небольшой пенушек с явными следами пилы.
Он остановился.
Значить, он не ошибся…
Японская карта не обманула. Он был недалеко от золотоносной заимки.
Теперь оставалось только разыскать ручей, где, очевидно, манзы производили промывку золота.
Тут дело значительно осложнялось.
Ручей, очевидно, скрывался где-нибудь в камышах, в лозняке, в топях.
Петька захватил с собой карту. В уголке карты в увеличенном масштабе, вероятно, был начерчен план самой заимки и карта окрестностей…
Но как ее разыскать среди болот, среди непроходимых зарослей, топей, оврагов, буераков?…
До сих пор по пути не попалось ни одного ручья…
XVI
— Нашел!.. Дядя Семен!
Семен, успевший уже закусить и опять запаковать свою закуску, вскочил.
В лице его появилось вопросительное выражение, рот полуоткрылся. Но он сейчас же крикнул, отдувая щеки:
— Чего орешь?
И, сообразив, вероятно, что сам он крикнул громче, чем следует, он прикрыл свой рот ладонью и на мгновенье замер в этом положении, глядя куда-то в бок выпученными глазами.
Потом он отнял ладонь от рта и сказал:
— И то правда, чего мы разорались… Говори, Петька, тише… Чего искал?
— Пень, — сказал Петька.
Семен опять выпучил глаза…
Петька говорил торопливо, отрывисто и все оглядывался по сторонам.
— Какой пень?
— Пилой спилен.
Семен опять приложил ладонь к губам.
— Э-э, — протянул он и щелкнул языком.
— Спилен?
— Видно, что пилой резали.
— Далеко?
Он оглянулся по сторонам, затем махнул рукой в чащу леса.
— Туда?..
— Там, — ответил Петька.
— Значит, недалеко… Ну, теперь, Петька, того, теперь, чтоб ушки на макушке… Пойдем…
Но Петька не шевельнулся.
— Да куда мы пойдем то! — произнес он с ударением.
— Как куда?… Где пень…
— Так ведь пень-то вон где, а они вон где.
Петька сделал неопределенный жест.
— Как их искать?.. Вон на карте ручей показан, а где ручей?
— Молод ты еще и глуп, — проговорил Семен и свистнул медведя:
— Васька пойдем.
И сейчас же опять обратился к Петьке:
— Веди. А там уж не твое дело.
Петька молча пошел вперед.
Семен двинулся за ним.
Шел он почти не слышно, мелко ступая по пересохшим или перегнившим сукам и ветвям, листьям и хвоям.
Зорко глядел он по сторонам, держа винтовку наготове.
Пень он увидел первый, раньше, чем Петька подвел его к нему.
Он обогнал Петьку, ступая все также легко и не слышно, подошёл к пню, окинул его быстрым взглядом и потом тщательно осмотрел местность вокруг него.
Петьке он велел не двигаться с места.
— Не мешай! — сказал он ему.
Через минуту он поманил к себе Петьку.
— Видишь?..
Он указывал ему на что-то вниз, шагая вперед от пня.
— Тут протащили дерево… и протащили вон куда…
Выпрямившись, он ткнул рукой в воздух в чащу леса…
— Вон она борозда-то, — продолжал он, присаживаясь на корточки. — Гляди! Ви?..