Ник сказал:
– Если позволите, я процитирую вам заголовок: «Умирающий Перекати - Поле отвергает плату за молчание, предложенную табачным лобби». Это из «Уолл-стрит джорнэл». Таблоидный вариант будет выглядеть примерно так: «Торговец смертью говорит Перекати - Полю: заткнись и сдохни!»
– Мы ему не взятку даем, – с достоинством произнес Капитан, – ничего подобного. Ангелы понесут тебя туда на своих крыльях, сынок. Это чистой воды благотворительность.
– Но, Капитан…
– Именно так! Жест, исполненный высокой гуманности. Человек направо и налево обзывает нас торговцами смертью, и чем мы ему отвечаем?
– Попыткой привлечения к суду за нарушение контракта.
– Это история давняя. Сейчас мы предлагаем помочь его внукам закончить университет, чтобы им не пришлось, как их родителям, работать на бензозаправках и в ночных магазинчиках. Да еще прикидываем сверху пятьсот тысяч, как бы говоря: «Никаких обид». Мы ему все равно что другую щеку подставляем. Я думаю, сам Христос сказал бы нам: «Ребята, вы поступили как порядочные люди». Сколько я помню, Иисус призывал нас возлюбить врагов наших. Но уж никак не делать этих сволочей богачами.
– Вы хотите сказать, – спросил Ник, – что отдаете ему деньги просто… просто так?
– Ну, а я тебе о чем толкую? Именно что просто так.
– И ему ничего не придется подписывать?
– Ничегошеньки.
– Никаких соглашений о молчании?
– Что с тобой, сынок? Родной язык перестал понимать? Конечно никаких. Хотя, с другой стороны, ты можешь сказать ему, что мы были бы благодарны, если б он сохранил наш жест втайне. Так сказать, семейное дело. И прибавь еще, что, обратись он к нам, а не к прессе, мы бы ему помогли. Табак сам о себе заботится.
– Ладно, – с облегчением сказал Ник, – тут я никаких сложностей не вижу. Капитан, оказавшись на больничной койке наедине с мыслями о собственной смерти, решил, по-видимому, примириться с врагами своими.
– Насколько я понимаю, – сказал со смешком Капитан, – сукин сын проникнется к нам такой благодарностью, что поневоле заткнется. А если нам повезет по-настоящему, то он, увидев такие деньги, просто окочурится.
Гэзел позвонила по внутренней связи – пришли агенты ФБР. Агент Олман, тот, что подружелюбней, пожал Нику руку. Агент Монмани, выглядевший так, словно он сию минуту отобедал гвоздями с толченым стеклом, просто кивнул.
– Вы их поймали? – спросил Ник.
– Кого? – ответил агент Монмани.
– Похитителей. Кого же еще? Монмани молча смотрел на него. Что это с ним? Ник взглянул на Олмана, однако тот уже углубился в беглый, но доскональный осмотр Никова кабинета. Странные манеры у этих господ.
– Я, может быть, чего-то не понимаю? – спросил Ник.
– Расследование продолжается, – известил его Монмани.
– Хорошо, – сказал Ник, – чем могу быть полезен?
– Для чего? – спросил Монмани. Прелестно, еще один буддист-головорез.
– Вы хотели о чем-то со мной поговорить? – спросил Ник. – Или просто зашли проведать?
Агент Олман разглядывал плакат с доктором, удостоверяющим превосходные качества «Лаки страйк».
– Занятно, – хмыкнул он.
– Да, – сказал Ник. – В те времена работать нам было гораздо легче.
– Мой старик курил «Лаки».
– Вот как? – откликнулся Ник.
– Угу, – подтвердил Олман тоном, заставившим Ника заподозрить, что отец его долго и мучительно умирал от рака легких. Только анти-табачного изувера ему и не хватало.
– Он, м-м, служил… – Ник запнулся, – в полиции?
– Нет, владел гаражом. Сейчас на покое, во Флориде. Известие, что папа Олман благополучно пребывает среди живых, несколько успокоило Ника.
– Скорее всего, солнце доконает его раньше, чем сигареты, – сказал Олман.
– А, – произнес Ник.
– Кто-нибудь еще вашим служебным телефоном пользуется? – спросил агент Монмани.
– Моим телефоном? Да, конечно, то есть возможно.
– Конечно или возможно?
– Может быть. А что?
– Да так.
Ник и Монмани смотрели один на другого. Следующий вопрос задал Олман:
– Вы сами когда-нибудь раньше использовали никотиновые пластыри?
– Я? – отозвался Ник. Разговор принимал решительно неприятное направление.
– Я получал удовольствие от курения. Хотел бы получать его и сейчас.
– Вы определенно прибегли к крайним мерам, чтобы бросить курить, – сказал Олман, вертя в руке солдатский кинжал времен первой мировой, используемый Ником вместо пресс-папье. – Жуткая штука.
– Виноват, – сказал Ник. – Вы сказали «прибегли»?
– Разве?
– Да, – твердо сказал Ник.
– Я так сказал? – спросил Олман у Монмани.
– Не расслышал, – ответил Монмани. Ник набрал воздуху в грудь.
– Почему меня не покидает чувство, – спросил он, – что я подвергаюсь допросу?
– Да нет, я тут, знаете, прочел недавно в одном журнале статью насчет рака кожи, – сказал агент Олман. – От него такие рубцы остаются, ужас. В наше время никакая осторожность не лишняя.
– Да, – отрывисто подтвердил Ник. – Тут вы правы.
– Мистер Нейлор, – сказал агент Монмани, – а вы после этого случая здорово прославились.
– Вообще говоря, лоббиста похищают, пытают и без малого убивают далеко не каждый день, – ответил Ник. – Хотя многие, наверное, считают, что это должно случаться почаще.
– Я не то хотел сказать.
– А что вы хотели сказать, если быть точным?
– Вы изображаете из себя мученика. Героя.
– Агент Монмани, у вас какие-то проблемы с курением? – спросил Ник. На волчьей физиономии Монмани обозначилось слабое подобие улыбки.
– После того как бросил, никаких, – ответил он.
– Знаете что? – сказал ему Ник. – Впервые с тех пор, как я взялся за эту работу, обо мне пишут непредвзято. Теперь сравнение с Геббельсом появляется не раньше четвертого абзаца.
– Занятно, – повторил агент Олман. Агент Монмани, похоже, ничего занятного в этом не нашел. Все трое продолжали играть в гляделки. Ник не имел ни малейшего желания нарушать молчание первым.
– Вам недавно зарплату повысили, – сказал агент Монмани.
– Было дело, – согласился Ник.
– И весьма основательно. Вдвое.
– Более или менее, – сказал Ник.
– На мой взгляд, вы это заслужили, – заявил агент Олман, поднимаясь со стоящего под «доктором Лаки» дивана. – Похоже, то, что вы делаете, здорово увеличивает продажу сигарет.
– Спасибо, – ядовито поблагодарил Ник.
– Еще увидимся, – пообещал агент Олман.
Глава 15
Сгущавшаяся вокруг него напряженность, которую Ник ощущал теперь очень ясно, привела, как обычно, к сексуальному возбуждению. Он вышел на балкончик своего кабинета и глянул вниз, на фонтан. Стоял теплый весенний день, работавшие в здании женщины уже облачились в летние платья. Ник поймал себя на том, что следит за одной из них, прогуливающейся внизу, смакуя замороженный йогурт, – привлекательной рослой, пышной блондинкой в легком платьице без рукавов, в чулках, на высоких каблуках. Она долгими, ласковыми движениями языка слизывала торчащую из стаканчика верхушку лакомства. Даже с такой высоты Ник различил бретельки ее лифчика. Хизер пользовалась своими очень умело. Служивые вашингтонские дамы из тех, что щедро оделены природой, часто прибегали к одному трюку. Слишком облегающих свитеров или платьев с чрезмерным вырезом они не носили – выставлять свои достоинства напоказ полагалось здесь менее явными, но не менее губительными способами, – взамен они, фотографируясь, старались, чтобы какая-то часть бретельки выглянула из выреза платья, а после, увидав снимки, изображали смущение.
Глядя вниз, в атриум, Ник погрузился в мечты. Он пригасил свет, убрал из атриума людей, уплетающих йогурт и чизбургеры. Вокруг фонтана он расположил полный состав симфонического оркестра, состоящего из чрезвычайно соблазнительных женщин, прелести которых прикрывались одними лишь музыкальными инструментами. Виолончелисток Ник поместил в первом ряду. Да. Голым виолончелисткам определенно присущ свой, особенный шарм. Оркестр заиграл песенку о сигарильос из первого акта «Кармен», в котором девчонки, работающие на табачной фабрике, поют серенады своим ухажерам, молодым севильцам. Два года назад Академия финансировала постановку «Кармен» в Кеннеди-центре, и с тех пор Ник, принимая душ, все напевал эту песенку. C'est fiimee, c'est fumee!
Взгляни, как струей дымок улетает, улетает
и в небесах легкой дымкой исчезает.
Мы вдыхаем аромат, наслаждаясь, наслаждаясь
и веселясь, от забот всех отрешаясь.
Ну вот, сцена готова. Не хватает лишь piece de resistance. А именно
– Хизер аu naturel, полногрудой, розовой, похожей на купающихся красоток Ренуара, – чтобы она сидела с ним рядом на верхней чаше фонтана, попивая из высокого ледяного бокала шампанское («Veuve Clicquot», полусухое).
Ник вернулся в кабинет и позвонил Хизер.
– Привет, – грудным голосом сказала она, – сейчас я не могу подойти к телефону. Оставьте сообщение, я перезвоню вам, как только смогу. Если хотите поговорить с телефонисткой, нажмите ноль. Ник оставил сообщение, сводившееся к вопросу, не пообедает ли она с ним нынче вечером в «Иль Пеккаторе», и снова вышел на балкон, посмотреть, все ли еще vivant его tableau. Увы. Оркестр сменили пчелы трудовые, кормящиеся замороженным йогуртом и чизбургерами. Ник уселся за стол и с энтузиазмом человека, в знойный день заменяющего на пыльной дороге спустившую камеру, приступил к неотложной работе. Ему предстояло написать за конгрессмена Джада Джокинса (демократа от Кентукки) письмо в редакцию газеты, ставящее под сомнение недавнее исследование НИЗ, которое показало, что среди детей курящих матерей на 80 процентов больше больных астмой, чем среди отпрысков матерей некурящих. Ник вздохнул. «Никто более моего, – писал он, – не уважает работу, которую проводит Национальный институт здравоохранения, и все же нельзя не признать прискорбным то обстоятельство, что в пору, когда перед нашей нацией встают по-настоящему тяжелые, связанные со здоровьем проблемы: СПИД, стремительно повышающийся уровень холестерина в крови, недавняя вспышка кори в моем родном штате, и это лишь несколько примеров из многих, – в эту самую пору НИЗ позволяет себе настолько увлечься соображениями политической корректности, что тратит свои бесценные ресурсы, засыпая американский народ фактами, которые ему и без того известны».
Это был один из самых заезженных приемов Ника – все то же старое дежа-вуду, – но, как правило, он срабатывал. Ник уже изливал на бумагу высоконравственный гнев и жалобы на отсутствие в противнике простого человеческого достоинства и честности, когда послышался стук в дверь и голос Дженнет спросил: «Не помешаю?». Оторвав глаза от лицемерных словес, Ник увидел просунувшуюся в дверную щель голову Дженнет. Сегодня она казалась более раскованной, чем обычно. Всегдашний узел на затылке был распущен – Дженнет собрала свои льдисто-светлые волосы в заколотый пряжкой хвостик. Неизменный темно-синий костюм в стиле «отвали», облекавший ее столь плотно, что под ним явственно различалась каждая минута каждого политого потом часа, проведенного в клубе здоровья, украсился сегодня ярчайшим шелковым шарфиком от «Гермеса», не то от «Шанель», придавшим ей вид богатой дамы, отправившейся на поиски приключений. Что и говорить, Дженнет выглядела превосходно. Видимо, кто-то из регулярно опрашиваемых телезрителей посоветовал ей расслабиться и избавиться от всегдашней надменности. В конце концов, мы выпускаем женщину на экран, чтобы она заставила зрителей забыть о раке, сердечных заболеваниях и эмфиземе, а не леденила их половые инстинкты, грозясь кнутом и цепями.
– Привет, – сказала Дженнет. – Не помешала?
– Нет, – ответил Ник, – я всего лишь пишу письмо в газету. Дженнет закрыла за собой дверь.
– Господи, – сказала она, – я бы, кажется, на убийство пошла, лишь бы перенять твою способность сочинять эти письма.
– Да ну, – сказал Ник, – дело-то проще пареной репы.
– Я наизусть помню то, что ты написал за Джордана, когда Дюкмеджян запретил курение на калифорнийских авиалиниях. «Я питаю глубочайшее уважение к губернатору Дюкмеджяну. Но в данном случае меня заботит его уважение к Конституции». Октябрь восемьдесят седьмого, верно? Ник порозовел.
– А что толку? Дженнет села, перекрестив ноги в чулочках – сегодня, заметил Ник, особенно тонких. Подняв глаза повыше, он обнаружил, что взгляд, брошенный им на ее ножки, от Дженнет не ускользнул. Пришлось уставиться в свою писанину и нахмурить чело, как бы в поисках нужного слова.
– Так в чем дело? – официальным тоном спросил он, хотя оба уже отлично понимали, в чем оно, дело.
– У меня появилась идея, которая очень мне нравится.
– Да? – произнес Ник, по-прежнему глядя в лист бумаги.
– Журнал для курильщиков.
– Хм, – сказал, распрямляясь, Ник и поднял на нее взгляд, стараясь не позволять ему сползать ниже талии Дженнет. – Одна-две компании уже пробовали это проделать. Ограниченный круг подписчиков, с лотков не продается…
– Вот тут-то, – сказала Дженнет, – они, по-моему, и промазали. Как раз нужно, чтобы он продавался с лотков. Открыто. Ты посмотри, что на них лежит. Там есть журналы для всех – только не для курильщиков.
– И как бы ты его назвала?
– «Затянись!», – сказала Дженнет, – с восклицательным знаком в виде сигареты и комочка пепла под ней. Журнал должен быть динамичным, напористым и смачным.
– Смачным?
– Ну, сексуальным, – пояснила Дженнет. – Пряным.
– «Затянись!», – повторил Ник. – Давай подробности.
– У нас пятьдесят пять миллионов потребителей, которых, словно в наказание, гонят курить на улицу. Думаешь, им не захочется иметь собственный журнал? Да мы получим больше подписчиков, чем «ТВ-гид». Журнал, посвященный стилю жизни курильщика. Женщины с избыточным весом, представители меньшинств, работяги, люди депрессивного склада, алкоголики…
– Ярые индивидуалисты, – сказал Ник. – Независимые умы. Люди, склонные к риску. Самое что ни на есть американское качество. Я иногда думаю, что наши потребители – последние настоящие американцы.
– Вымирающие быстрее всех прочих.
– Документальные очерки об американском Западе, быстрые, сексуальные, спортивные машины, знаешь, эти «сгустки мышц»…
– Прыжки на растяжках.
– Ода!
– Списки ресторанов, в которых разрешают курить. По-настоящему полезный журнал.
– Но сексуальный.
– Смачный. Вроде «Спорте иллюстрейтед» – девочки в купальниках, но только с сигаретами в руках. Курение лишилось былой сексапильности.
– И притом содержательный.
– Более чем. Интервью с курящими знаменитостями…
– А такие есть?
– Кастро.
– Он бросил. Кстати, я не уверен, что карибские коммунисты вообще сохранили какую-либо сексапильность. Никсон! Никсон курит. Об этом мало кто знает.
– По-твоему, Никсон сексапилен?
– Ну Клинтон. Сигары.
– Он никогда их не зажигает.
– Ладно, кого-нибудь откопаем.
По внутреннему телефону позвонила Гэзел. Судя по голосу, ее что-то сильно забавляло.
– Ник, тут два джентльмена из «Современника»…
– Из «Молодого современника», – поправил на заднем плане несомненно японский голос.
– Извините. К тебе. Ник выкатил глаза.
– Идея БР.
– Значит, попозже, – сказала Дженнет.
– Когда попозже? – спросил Ник.
– Сильно попозже. Вообще-то меня уже тошнит от нашей конторы, но я правда хочу обсудить все это с тобой.
– А не хочешь хлопнуть со мной по стаканчику – сильно попозже? Или перекусить сильно-сильно попозже?
– Отлично. БР просил, чтобы я заскочила на заседание «Здорового сердца – 2000». Отметиться.
– Ну да. Пуленепробиваемый жилет не забудь.
– Можешь мне поверить, я там не задержусь. В восемь?
– Отлично. Ты как насчет молодых крабов?
– Обожаю.
Хизер позвонила в разгар беседы с репортером и фотографом из «Молодого современника», которые, судя по их вопросам («Кого вы считаете воистину героическими курильщиками современной Америки?»), всей душой стояли за правое дело. С другой стороны, японцы замечательно терпимы во всем, что относится к курению: они даже разрешили рекламу сигарет в детских телевизионных программах. Может, попросить начальство о переводе в Токио?..