Сейчас Сфорца укусят - и первым будет не Кейс, не Векшё, а Максим. Ему уже трудно удерживаться на стуле. Ипостась злой собаки. За что же он называл себя плохим руководителем? Не каждому подчиненному достается начальство, готовое учинить за него скандал.
- Франческо, по-моему, мы договаривались о том, что решения по персоналу принимаю я. Карл не совершил ни одного нарушения, - хех, "плывет" мальчик. Тут тебе и личная договоренность, и невинность Векшё, и намек на дружбу с начальством, и все это оптом, в кучу, и все это при подчиненном.
- Ты уже принял все мыслимые решения. Ты его нанял... Знаешь, я думал, что у Рауля пунктик просто - ваше учебное заведение. Ну дураки, ну тебя разделали как черт черепаху, да? Но хоть случай нестандартный. А это же, - кивок в сторону Векшё, - прописи. Про-пи-си.
Это, оценивает Кейс физиономию балта, которая постепенно наливается кровью, действительно прописи. Стеноз ума, чести и совести, в просторечии называется "жаба". Его каждый раз выносит не на придирках, не на несправедливости в его адрес, а на заступничестве Щербины. Молодой человек устроился, осмотрелся, освоился и решил, что хочет большего. А его все считают за собаку-юниора, которой можно прощать ошибки и нужно тратить дополнительное время на дрессировку. Обидно бедняжке!..
- Ну я уже согласен, - говорит Максим. - Я был пижоном и дураком и не успел вовремя притвориться. А на моих ошибках учились наверняка. Но, Франческо, вспомни хотя бы, с чем я к тебе в первый раз явился. Через голову моего начальства, между прочим.
- Вы меня необыкновенно обяжете, господин Щербина, если хотя бы попробуете заподозрить, что... - на весь оборот дыхания не хватает. Голос садится от ненависти. - Я способен сделать хоть что-то сам.
Максим улыбается, поднимает руки. Дурак. Идиот. Кретин.
Кейс переводит взгляд на каменную панель. Лазурит - чисто синий, яркий, с небольшим количеством белых паутинных прожилок. Кажется, из Сары-Санг. Швы совершенно незаметны. Лихой росчерк буквы S, растянутой по диагонали - родиевое покрытие. Представительская панель. Интересно, владельцу нравится наблюдать этот официоз каждый день - или он просто красуется на фоне?
- Так чем я вам не угодил, господин Сфорца? - продолжает Векшё. - С трупом, оказывается, все в порядке, операция близится к завершению, у моего руководителя и у приглашенного специалиста ко мне претензий, о которых я осведомлен, вроде бы нет...
Сфорца смотрит на него как таран на новые городские ворота. С профессиональным интересом.
- Вы мне не угодили тем, что с самого начала операции подсиживали вашего руководителя, а под конец просто сдали информацию наружу. Мне не жалко Юсефа. Он мне просто под руку вовремя не подвернулся со своими связями и со своим кокаином, да? Тут вы все правильно подумали. Но вы рисковали моим племянником, чтобы устроить козу Максиму.
- Это уже слишком! - подскакивает... отнюдь не Карл Векшё, а жертва его происков. Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд. - Франческо, перестань, мы все устали, но не до...
- Я ничем и никем не рисковал! - цедит сквозь зубы интриган. - Я вел Юсефа с самого начала... - и осекается, и смотрит с отвращением на недопитый бокал, а потом в один глоток выхлебывает остаток. Улыбается. - Вы могли бы и спросить, а не пользоваться подобными штучками.
Руководитель самоуверенного интригана плавно опускается на стул. Приподнимает брови, кажется, перестает дышать.
- Там, - вздыхает Сфорца, - был лимонник, да? Очень полезно для здоровья, но привкус, конечно... Вот это вы от усталости. И от желания сказать. Недостаточно же просто сделать. На что вы надеялись? Вы ведь Максиму на прощанье рассказали бы, как у вас все вышло. Чтобы победа считалась настоящей победой. Вообще вы хорошо все продумали, за исключением этого момента и еще за одним вычетом - про ящик и я знаю, и Совет про него знает, и заглядывает. Письмо было оставлено для них, чтобы они поняли, что паниковать не надо, мы понимаем, что они ни при чем. И случись такое несчастье, как вы планировали, само по себе - я не счел бы Максима виновным. Форс-мажор, осложнение, в котором никто не виноват.
- Да вы бы и так не сочли! - Векшё закладывает ногу на ногу. - Я ведь не слепой. Есть люди, которым все можно. Прыгать через голову начальства, бить морду вашим родственникам, врать всем, убивать, забывать что угодно где угодно, переспать с новым экспертом прямо посреди совещания... Всегда все можно и все вокруг только аплодируют. Университет... да когда они выяснили, что он психопат, они убить его должны были. Должны! А они?
Сфорца подпирает костяшками подбородок. Ловит отвисшую челюсть. А что он думал, если человека подобного типа долго, методично тюкать с кротостью голубиной по всем ссадинам, тот ему букеты роз начнет преподносить? Благоухать росным ладаном при каждом слове?
Все-таки сволочь. Запредельная и все осознающая притом. Размазал этого Векшё, который страдает даже не жабой, а самой обычной латентной социопатией по стенам с высоты авторитета. Того самого авторитета, который для референта, кстати, служил сдерживающим фактором и "заказчиком" поведения. И вот этого-то Карл Векшё не заслужил, в отличие от служебного расследования и наказания по всей строгости за вопиющую выходку с журналистом и почтовым ящиком.
Нет, ну а референт-то сукин сын, следом думает Кейс - я же ему на пальцах, на пальцах объяснила, чем это грозит! Прилюдно! А впрочем, какой с него спрос? Веками никто не понимает, на какую полку этих класть - не то врожденный сволочизм, не то что-то сродни дислексии в отношении норм. Угроз не осознает - не ощущает, точнее, рискнуть готов чем угодно, хоть собой, хоть другими, сожалений не испытывает и уроков не извлекает. Даже наказывать бесполезно. Студентам отдать, на опыты. Роскошный экспонат.
- Я кстати, так и не понял, - грустно говорит Максим, - почему они этого не сделали, а просто с факультета меня выперли. Абсурд какой-то. А я думал, Карл, что вы работать хотите.
- Я хотел. И я даже работал. Пока вы, вы меня не дернули и не заставили с собой состязаться. С гандикапом!
- Смотри, - кивает Сфорца. - Слушай. Тебе вдолбили, что ты примерно вот это. Скажи, когда разница дойдет. Вы продолжайте, пожалуйста, господин Векшё. А я должен был вас оценить, сравнить и сделать выбор? Изгнать паршивую овцу, да?
- Да мне плевать, кто тут паршивый! Но я хотя бы усилия прилагал! Я себя в раковину морскую свернул, чтобы быть как люди, а не вытворял все, что в голову взбрело! Мне было не все равно!
Сфорца наклоняет голову к одному плечу, к другому, хрустит позвонками. Запущенный остеохондроз. Позорише...
- И для чего же вы так напрягались? Ради какой награды?
- Ради... ради... да что вы, сами не понимаете? - уже не трещит, хрипит. - Чтобы было правильно.
- Да? - Вот теперь Сфорца перестает изумляться и начинает терять человеческий облик. Звериного не обнаруживается, скорее, и правда что-то из-под холма. Короны не хватает и наряд не тот, но это все атрибутика. А вот лицо светлеет и плавится, в глазах металлический блеск. - Правильно - это когда вы стали бы моим фаворитом, подставив моего друга? Когда вы стали бы фаворитом моей сестры, едва не погубив ее сына? Правильно - это так ходить по головам, чтобы никто не мог поймать за руку, да?!
- А что бы мне сказала ваша тетушка, а?
- И что же вы имеете в виду? - Потомственный герцог, тиран и кондотьер поднимается, опирается на стол.
Хорош, надо признать. "Какая прелестная гадость!". И внушает трепет, невзирая на то, что по виду его можно намазать на каменную панель у него за спиной. Таким же тонким слоем, как он Векшё. Обманчивое впечатление, Кейс знает это по себе. По позвоночнику бегут мурашки...
Но блудному балту уже все по колено.
- Да хотя бы то, как ее от внешней безопасности отстранили. Прошли по голове. И ничего.
Сфорца слегка подается вперед, скребет ногтями по стеклу столешницы, потом запрокидывает голову и начинает смеяться.
- Вот вам и цена вашей... правильности. Вы себя в такую раковину сворачивали, что чужое неэтичное действие решили мало что повторить... превысить - чтобы добиться той же цели. А если бы Максим уронил на Флориду одну бомбу и получил повышение, вы бы уронили пять? Мне же это должно нравиться, да? А что мне нравится - то и закон, и совесть. Пока в университете надо было сворачиваться, вы и сворачивались. А тут можно развернуться, да? Как сказал бы Алваро - обломитесь, мой юный Карл. Вы спутали "благодаря" и "вопреки".
- Я...
- И вы уже тоже все сказали. Господин Щербина! - Голос снова становится жестким. - Считайте, что я сделал вам выговор за бездарную кадровую политику, романтизм и чрезмерную привязанность к альма матер. Штраф стандартный. Но больше я такие случаи разбирать не желаю. Да, и будьте любезны, вызовите... не помню, кто этим у нас занимается - и распорядитесь о помещении господина Векшё в соответствующую клинику. В этом виде его даже бессмысленно увольнять.
- Я не поеду ни в какую клинику! Я увольняюсь сейчас! - вскакивает идиот.
- Максим, - говорит Кейс, тоже встает и кладет руку на плечо заместителю по внешней безопасности. - Предупреди, что тут понадобятся санитары и препараты.
- А вы... ты...
- Сука, - радостно кивает доктор Камински. - Злая собака женского пола.
И улыбается, словно вокруг нее сейчас суетится толпа журналистов с камерами, и нужно изобразить простое, очевидное всему миру , понятное кому угодно торжество. Со Сфорца я разберусь, и все его потусторонние приемы не помогут, но для кого он отыграл это шоу - я поняла, спасибо.
Антонио да Монтефельтро-младший
16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова
- А вы знаете, - спрашивает Антонио, - почему люди перестали верить в чернокнижие и магию?
Надо говорить, надо постоянно что-то говорить, тогда меньше ощущается боль. Висеть тоже надо спокойно. Пока ничего страшного не происходит - если придавить внутренний голос, который выводит прямую связь между тем, что Антонио пошарил по другим файлам в компьютере Доктора, воспользовавшись временным отсутствием хозяина. Посмотрел. Проникся. Сбежать было нельзя: тонкий металлический пояс с очень надежным замком приделан к батарее на редкость добротно. На рывок не поддается, раскачивать болты времени нет. Руку, допустим, можно и разгрызть, но пополам себя не разрежешь...
Доктор не то чтобы рассердился, но так, нахмурился и выключил машинку. И напомнил, что по графику у них сочетание болевого воздействия и препаратов. По графику - так по графику, время-то идет, а толку никакого. Если уж все это затеяли, должен быть результат. Со щитом - и никак иначе, все прочие варианты не годятся.
Теперь Антонио висел посреди большой комнаты, подвешенный за вывернутые руки. Само по себе не очень-то неприятно. Широкие мягкие браслеты не сильно давят. Если бы к ногам привесили груз, если бы снизу была жаровня и приходилось бы плясать на веревке, тогда можно и плечи себе вывихнуть. А так... говорят, исправляет осанку, если не переборщить. За час позвоночник раз пятнадцать выразительно хрустнул.
Однако подвешивание само по себе было только фоном для всего прочего. На бедре - прилепленная пластырем игла, от нее к капельнице идет прозрачный шланг. Что там внутри - Антонио уже забыл. Должна была быть "кислота" с добавками. Перед мальчиком стоял Доктор, рядом с ним на столике - коллекция длинных иголок и других медицинских инструментов. Теперь можно было разглядывать голову Доктора сверху. Голова как голова, с начинающейся лысиной, череп удлиненный, правильной формы, уши слегка торчат... можно пересчитать все волоски вдоль пробора, все клетки на воротнике рубашки, все нити утка и основы. С одного взгляда, не особо стараясь. И еще никак, никак не получается не чувствовать тела. Любое прикосновение - словно крапивой. Хитрый медицинский инструмент, похожий на тонкие плоскогубцы, висит на коже рядом с пупком. От боли почему-то чешутся глаза изнутри.
На самом деле, пытаться не чувствовать - не стоит. Глупо. Контрпродуктивно. Но с другой стороны, на этой интенсивности барьер не перескочишь, оно еще и близко к сенсорной перегрузке не подошло. А раз все равно ждать, так зачем еще лишнее. Так что пока - и поговорить. Тем более, что тема подходящая.
- Нет, Антонио. Не знаю, не интересовался никогда.
Вот это еще изменилось. Теперь доктор все время называл его по имени. Это, наверное, что-то для него значило.
- Зря. Отец, вот, заинтересовался, так замечательные вещи нашел. Представьте, люди перестали в них верить, потому что им сказали, что никакой магии нет.
- Ученые? Тогда неудивительно.
- Нет, - радуется Антонио. - В том-то и дело. Никакие не ученые, а святые отцы. Те самые, которые ловили настоящих колдунов.
- Сообразили наконец, - пожимает плечами мужчина. - Жаль, что так поздно, когда погубили уже тысячи людей ради глупости.
- Все гораздо смешнее... Ой, это не надо, договорились же шкуру не портить! Один ученый в 14 веке открыл такой способ колдовства, который доступен любому человеку и душу Сатане не продаешь. Очень подробно все это описал, исследовал. Потом лет через сто рукопись нашли, проверили его методу - и оказалось, что все правда. Работает. Вот тут-то они испугались - и решили, что больше делать нечего, остается только всех убедить, что это глупости. Я не слишком быстро говорю?
- Нет, понять тебя можно. Слова разобрать, - Доктор усмехается. - Вот смысла за ними я не наблюдаю.
- Это в архивах Сообщества есть. И рукопись, и проверка, и протоколы собраний, на которых так решили. Мне отец показывал.
- И ты в это веришь, Антонио?
- В колдовство? Я, скорее, документам верю - они там здорово испугались. И очень много денег и сил вложили в то, чтобы люди поверили, что магия - глупость сплошная. Мол, всякие мелкие духи - бывают, фэйри есть - ну как им не быть, когда редко у кого из знатных домов фэйри на родословном древе не ночевали, силы природы есть, в том числе и испорченные падением Адама, а вот у Сатаны в этом мире силы нету. И естественные науки поощряли, чтобы показать, что магии неоткуда взяться.
Доктор подкручивает что-то в капельнице, меняет жидкость... потом начинает казаться, что от бедра расползается тяжелый медленный огонь. Вниз по сосудам бегут злые кусачие муравьи... нет, термиты. Пальцы сводит.
- Это стимулятор с витаминами, - поясняет Доктор. А боль, видимо, побочный эффект. Сейчас - желательный. - А почему ты мне это рассказываешь?
- Потому что тот ученый, романец, который в 14 веке этот метод открыл, он тоже с болью экспериментировал - и с пограничными состояниями. С этого начинал.
- То есть? - Ага, заинтересовался...
- Ну вот если бы кто-то... - "из ваших жертв" мы опустим, - всю сильную боль и страдание как бы отдал Сатане, то в обмен мог бы получить исполнение желания. Не обязательно для себя. Там у святых отцов один человек грозу вызвал и покойника воскресил. То есть, у Сатаны силы-то нет у самого по себе, но вот страдание - это сила, и если ей поделиться...
- Ну это все-таки глупости. Суеверия. - Пожимает плечами Доктор.
Хорошо, если глупости и суеверия, а еще лучше, что об этом никто не помнит. Для этого же скептика хорошо. Если вспомнить записи. Если бы его жертвы знали такой способ, даже страшно представить, что бы они у Сатаны попросили. У них боли было - планету наизнанку вывернуть хватит. Я не буду жалеть, если его убьют. Хватит компьютера и того, что я уже понял. Но кто мне еще разрешит так поступать и поможет в подобном деле? До совершеннолетия четыре года. Будет уже поздно.
- Сразу видно, что вы из Винланда. - Антонио немножко смешно.
- А это почему? - Теперь он, кажется, обижен. Отец так обижается, когда Антонио и Франческо раскалывают какой-то из его маленьких розыгрышей.
- Из-за Сообщества. Здесь его скорее любят. В Европе скорее боятся. Боялись. Боятся. А Винланд схизматики колонизировали, и ваши Сообщество мало знают. И поэтому для вас то, что иезуиты что-то принимали всерьез, не аргумент. Вот.