Гауптманн покачал головой.
— Боюсь, нам будет нелегко выяснить, что произошло с этими людьми. Создаётся впечатление, что все они умерли примерно в одно и то же время. Нет видимых признаков отравления, нет следов борьбы или насилия, но у них на лицах застыл ужас. У всех открыты глаза, и кажется, что они смотрят на нечто невообразимо ужасное.
— А кто они вообще такие? И почему вы сказали, что я мог бы вам помочь, если бы был иудеем?
— Мы нашли их паспорта. Все они — граждане Израиля. Это само по себе довольно странно. Как правило, евреи такого возраста по вполне понятным причинам не горят желанием посещать нашу страну. Впрочем, существовала одна организация, связанная с сионистским движением, которая была создана здесь, в Ингольштадте, 1 мая 1776 года. Эти сионские мудрецы могли собраться тут, чтобы отпраздновать годовщину её создания.
— Да-да, — сказал Хагбард. — Баварские иллюминаты, кажется? Помнится, я что-то слышал о них, когда мы прибыли сюда.
— Эта организация была создана лишённым духовного сана иезуитом, а входили в неё франкмасоны, вольнодумцы-атеисты и евреи. Среди них было несколько знаменитостей — король Леопольд, Гёте, Бетховен.
— И вы считаете, что эта организация стояла за сионистским движением? Гауптманн отмахнулся от этого предположения.
— Я не говорил, что она за чем-то стояла. Всегда находятся люди, утверждающие, будто за каждым политическим и криминальным событием кто-то стоит. Это ненаучный подход. Если вы хотите понять подоплёку событий, анализируйте положение народных масс — экономические, культурные и социальные условия, в которых живут люди. Сионизм был логическим следствием положения евреев на протяжении последнего столетия. Вовсе не нужно представлять себе какую-то группу людей, которая придумала это движение и способствовала его распространению по каким-то особым и известным только им причинам. Во многих странах евреи находились в ужасном положении, им нужно было где-то приткнуться. И ребёнку ясно, что они считали Палестину самым привлекательным местом.
— Странно, — сказал Хагбард, — если иллюминаты не играли никакой роли в истории Израиля, тогда что тут, в день годовщины этой организации, делали двадцать три старых еврея?
— Возможно, они как раз признавали особую роль иллюминатов или даже сами были членами этой организации. Я направлю запрос в Израиль, чтобы установить их личности. Вероятно, родственники потребуют выдачи тел. В противном случае правительство Германии позаботится, чтобы они были похоронены на еврейском кладбище Ингольштадта с соответствующими иудейскими церемониями. В наше время правительство очень внимательно относится к евреям.
— А вдруг они были атеистами-вольнодумцами и не хотели, чтобы их хоронили согласно религиозным обычаям? — предположил Хагбард.
— Это риторический и, по-моему, несущественный вопрос, — ответил Гауптманн. — Мы посоветуемся с израильскими властями и поступим в соответствии с их рекомендациями.
В дверь постучали, и люди Гауптманн впустили в номер престарелого официанта, толкавшего перед собой сервировочный столик на колёсиках, на котором стояли роскошный серебряный кофейник, чашки и блюдо с пирожными и печеньем. Первым делом он покатил столик по толстому ковру в тот конец гостиной, где сидели Гауптманн и Хагбард. Приблизившись, официант стал наливать им кофе, старательно отводя слезящиеся глаза от трупов.
— Побольше сливок и сахара, — попросил Хагбард.
— Мне чёрный, — сказал Гауптманн и, взяв с блюда пирожное с вишнёвой начинкой, с наслаждением откусил от него. — Вы уверены, что никто не подмешал ЛСД в кофе или пирожные? — с озорной улыбкой спросил Хагбард.
Гауптманн пригладил рукой волосы и улыбнулся ему в ответ:
— Если в еду, которую мне здесь подают, будет хоть что-то подмешано, я уничтожу весь их отельный бизнес, и им это хорошо известно. Поверьте, они принимают максимальные меры предосторожности.
— Сейчас, когда мы немного познакомились и пьём вместе кофе, — сказал Хагбард, — разрешите мне попросить вас об одолжении. Отпустите меня сегодня. Видите ли, у меня есть кое-какие интересы в США, о которых мне следует позаботиться. Именно поэтому я и хотел бы уехать.
— Но ведь первоначально вы планировали пробыть здесь целую неделю. А теперь вдруг должны немедленно ехать. Не понимаю.
— Я строил подобные планы до того, как уничтожили бо'льшую часть американского правительства. И, кстати, поскольку фестивальная программа отменена, у меня вообще нет причин здесь оставаться. Однако мне до сих пор не все ясно. Почему отменён фестиваль? Чья это идея?
Гауптманн важно взглянул на Хагбарда и откусил ещё один кусочек. Хагбард не смог бы лакомиться пирожными в такой вонище. Разумеется, он понимал, что детектива не беспокоит присутствие трупов, но рыбная вонь…
— Начнём с того, Fierherr Хагбард, что исчезли — возможно, утонули — четыре брата и сестра Зауре, известные всем как группа «Американская Медицинская Ассоциация». Сообщения о том, что с ними произошло, запутанны, фантастичны и противоречивы, как и остальные сведения обо всем, что случилось этой ночью. Насколько мне удалось восстановить картину событий, они въехали на машине прямо в озеро.
— С какой стороны? Гауптманн пожал плечами.
— Вряд ли это имеет значение. Озеро бездонно. Если они там, я сомневаюсь, что мы когда-нибудь их найдём. Должно быть, они наглотались ЛСД, хотя никогда прежде наркотиками не баловались. — Он смерил Хагбарда осуждающим взглядом. — Они подавали большие надежды. А их машина вообще была нашей национальной реликвией. Огромная потеря.
— Из числа знаменитостей погибли только они? — Кто знает? У нас нет точных данных о всех, кто присутствовал на фестивале. Никто не регистрировал людей, покупавших билеты, хотя это следовало делать. Тысячи юношей и девушек могли утонуть в этом озере. Вам, возможно, не известно, что именно Зауре были душой ингольштадтского фестиваля. Большие патриоты. Они хотели привлечь туристов в Германию, особенно в Баварию, ведь они и сами были баварцами по рождению.
— Да, — отозвался Хагбард, — я читал, что Ингольштадт — их родной город.
Гауптманн покачал головой.
— Этот слух пустил их пресс-агент, когда фестиваль ещё только задумывался. На самом деде они родились в северной Баварии, в Вольфраме-Эшенбахе. Кстати, это родина другого знаменитого немецкого музыканта, миннезингера Вольфрама фон Эшенбаха, который написал «Парсифаля». Итак, теперь, если не случится чуда, их можно считать погибшими, а отвечать за их смерть, судя по всему, некому. Без них фестиваль попросту обречён — это все равно что тело оставить без головы. Более того, правительство настаивает на закрытии фестиваля, потому что мы не хотим повторения событий этой ночи. В отличие от США, в Западной Германии препарат ЛСД все ещё запрещён.
— В некоторых американских штатах он тоже запрещён, — заметил Хагбард. — Он не запрещён в Экваториальной Гвинее, где никогда не было проблемы наркомании.
— Поскольку вы преданный гражданин и восторженный почитатель Экваториальной Гвинеи, я уверен, что вам это приятно, — сказал Гауптманн. — Что ж, Freiherr Челине, я бы с радостью немедленно вас отпустил, однако по ходу расследования у меня могут возникнуть к вам дополнительные вопросы. Так что я просто вынужден попросить вас не покидать Ингольштадта.
Хагбард встал.
— Если вы пообещаете не приставлять ко мне хвост и не следить за каждым моим шагом, я дам вам слово никуда не уезжать.
Гауптманн хитро улыбнулся.
— Вам не нужно давать мне слово. Все дороги блокированы, ингольштадтский аэродром закрыт. Можете спокойно перемещаться по городу, озеру и территории фестиваля. Вас никто не будет беспокоить. Когда Хагбард выходил из номера, престарелый официант пропустил его вперёд и двинулся следом. Уже в коридоре официант произнёс:
— Какая жалость.
— Вообще-то, — сказал Хагбард, — им всем было за восемьдесят. В этом возрасте можно и помирать.
Официант засмеялся.
— Мне семьдесят пять, но я не считаю, что есть возраст, подходящий для смерти. Однако я имел в виду не это. Возможно, mein heir не заметил в номере аквариум. Он разбился, и рыбы разлетелись по полу. Я присматривал за этим аквариумом более двадцати лет. Потрясающая коллекция редких тропических рыбок. Там были даже египетские ротоноски. И вот теперь они сдохли. Такие дела.
Хагбард хотел спросить, кто такие египетские ротоноски, но старик, кивнув ему напоследок, толкнул дверь с табличкой «Служебная» и скрылся.
Дэнни Прайсфиксер, Леди Велькор и Кларк Кент брели в темноте, не разбирая дороги, пока Прайсфиксера не остановила мисс Портинари
— Это тебя заинтересует, — сказала она, вручая ему конверт, похожий на тот, что получил Фишн Чипе.
— А что это? — спросил Дэнни. Он видел перед собой гречанку в классическом античном одеянии, держащую в руке золотое яблоко.
— Посмотри.
Дэнни вытащил из конверта фотографию, на которой Тобиас Найт и Зев Хирш заводили часовой механизм бомбы в редакции «Конфронтэйшн».
— Этот человек, — сказала она, указывая на Найта, — хочет изобличить своих сообщников, чтобы самому избежать наказания. Он хочет сдать Хирша и Атланту Хоуп. Ты ведь давно за ними охотишься, верно?
— Кто ты? — спросил Дэнни, уставившись на гречанку.
— Я та, которой было поручено связаться с тобой в Ингольштадте. Тебе говорила обо мне Мама Сутра. Я от иллюминатов.
( — О чем говорят эти двое? — спросил Кларк Кент у Леди Велькор.
— А кто их знает, — пожала та плечами. — Они же оба бредят.)
— «Божья молния» — самая активная из организаций, под прикрытием которых действует культ Жёлтого Знака, — рассказывала мисс Портинари очередную сказку… В нескольких метрах от них Джо Малик сказал Хагбарду:
— Я не люблю ложные обвинения. Даже против таких людей, как Хирш и Хоуп.
— Ты подозреваешь нас в неэтичном поведении? — с самым невинным видом поинтересовался Хагбард.
(Пат Уэлш звонит по телефону.)
— Я не верю в исправительную роль тюрем, — резко сказал Джо. — Не думаю, что Атланта и Зев станут лучше, когда оттуда выйдут. Они станут хуже.
— Можешь не сомневаться, иллюминаты тебя защитят, — торжественно подвела итог мисс Портинари.
Дэнни Прайсфиксер продолжал на неё таращиться.
Где— то далеко звонит телефон, вытаскивая меня обратно в тело, личность, задачу и стирая все воспоминания о том, как я был распорядителем манежа. Я сажусь и снимаю трубку.
— Хирш, — говорю.
— Меня зовут Пат Уэлш, — женский голос на том конце провода. — Я говорю от имени Атланты. Пароль — «Телема».
— Продолжайте, — хриплю я в трубку, предположив, что речь пойдёт о профессоре-пацифисте, которого мы убили на площади ООН первого апреля.
— Против вас сфабриковано дело. Вас обвиняют во взрыве бомбы, — сказала она. — Вы должны скрыться.
Хагбард расхохотался.
— Атланта не вернётся в Штаты. Более двух лет она была двойным агентом и работала на меня. (Я обнаружил дверь товарного склада, которую описывала мне эта женщина, Уэлш. Дверь, как она и обещала, была открыта, но меня заинтересовала вывеска: «Гольд энд Эппель, грузовые перевозки»…) И Тобиас Найт тоже. Все тщательно спланировано, Джо. А ты думал, что идея взрыва твоего офиса принадлежала тебе.
— Но как же Зев Хирш? — спросил Джо.
— Сейчас он приобретает весьма поучительный опыт в Нью-Йорке, — ответил Хагбард. — Я тоже не верю в тюрьмы.
Я в ловушке. Меня окружили эти трое, и Юбела требует: «Скажи нам Слово», Юбело повторяет: «Скажи нам Слово», а Юбелум обнажает меч: «Скажи нам Слово, Зев Хирш…»
— Взрыв в Нью-Йорке? — проницательно переспросил Президент, стараясь выглядеть не менее крутым, чем его предшественник. — Да, — продолжал Сол, — как только нам стало ясно, что все это связано с «Божьей молнией», мы с Барни отправились в Лас-Вегас. Вы понимаете почему.
Президент ничего не понял, но не собирался в этом признаваться.
— Вы направились в Лас-Вегас? — проницательно переспросил он.
— Да, — откровенно сказал Сол. — Как только мы узнали об «антракс-лепра-пи» и смерти доктора Мочениго, так сразу же поняли: и тут, и там замешана одна и та же организация. «Божья молния»…