— «Божья молния»? — снова проницательно переспросил Президент, вспоминая, как в прежние годы его приглашали ораторствовать на митингах этой организации.
— И тайная группа, которая в неё внедрилась и захватила там власть, — культ Жёлтого Знака. У нас есть основания полагать, что через несколько часов в Лондон прибудет английский разведчик по фамилии Чипе, который привезёт с собой компромат на большинство тайных агентов культа Жёлтого Знака в правительстве Великобритании. Понимаете, сэр, это международный заговор.
— Международный заговор? — ещё проницательнее переспросил президент.
А в Центральном парке наш старый приятель Перри спрыгивает на землю, хватает орешек, брошенный Августейшим Персонажем, и быстро обегает три круга вокруг дерева на случай, если этот
некогда символ Римской империи, а ныне — Американской империи. Впрочем, ни то, ни другое меня не волнует, меня волнует лишь моя свобода, а в головах у римлян и американцев никогда не было ничего, кроме самых путаных и извращённых идей. Я, Хали Один, покрытый длинными зеленоватыми перьями, кружу и кричу — не от ярости, не от страха и не от злости. Я кричу от восторга, от невыносимого восторга, вызываемого тем, что я существую, и эхо несёт этот Крик от горы к горе, все дальше и выше. Мой Крик не понять никому, кроме представителей моего вида, вот только некому его понимать, потому что их не осталось. Но я все равно кричу, пронзительным криком Шивы-Разрушителя. Я — истинный лик Вишну-Хранителя и Брахмы-Создателя, ибо в моем крике — не жизнь и не смерть, а жизнь в смерти, и я одинаково презираю Перри и Августейшего Персонажа, белок и людей, которым не дано подняться ввысь, в небо, и познать муку и радость превосходства моей свободы.
Нет — потому что они ломали Билли Фрешетт медленно и уродливо и сломали Мерилин Монро как если бы в неё ударила яркая молния Они ломали папу и они ломали маму но черт на этот раз я имею в виду именно это им меня не сломать Нет даже если с Саймоном лучше чем с любым другим мужчиной даже если он знает больше чем любой другой мужчина из всех, кто у меня был Нет это не может быть он это не может быть даже Хагбард который кажется королём цирка самим Распорядителем Манежа и хранителем последнего секрета это вообще не может быть мужчина и ей-богу это не найти в полиции Мистера Чарли Нет это тёмное как моя кожа и мрачная как судьба которую мне навязали из-за цвета моей кожи но что бы это ни было я могу найти это только в одиночку Боже в тот раз крыса укусила меня пока я спала Папа чуть не плача кричал Я убью этого вшивого хозяина Я убью этого подонка я вырву его белое сердце пока мама в конце концов не успокоила его Нет тогда он немного умер Нет было бы лучше если бы он убил хозяина Нет даже если бы его поймали а его бы поймали Нет даже если бы он умер на этом проклятом электрическом стуле и мы сели на пособие Нет человек не должен позволить чтобы такое случилось с его детьми ему следует быть реалистичным и практичным Нет неважно насколько он хорош неважно насколько чудесен оргазм в глубине моей души всегда будет свербить что Саймон белый Нет белый радикал белый революционер белый любовник какая разница все равно получается белый и это не кислота это не настроение в том смысле что черт рано или поздно надо решать в чьём ты трипе в чужом или в своём собственном Нет и я не могу вступить в Божью молнию или даже в то что осталось от былого Движения за Освобождеие Женщин я хочу сказать черт что процитированное Саймоном стихотворение сплошная ложь Нет неправда что человек не остров Нет правда в том что каждый человек есть остров а особенно каждая женщина есть остров и тем более каждая чёрная женщина есть остров
23 августа 1928 года в особняке Дрейка, что в старом районе Бикон-Хилл, дворецкий Рэнсид сообщил своему хозяину довольно неприятное известие.
— Дьявольщина, — такова была первая реакция старого Дрейка, — значит, теперь он папист?
Второй заданный Дрейком вопрос прозвучал несколько менее риторически:
— Ты в этом абсолютно уверен?
— Вне всякого сомнения, — ответил Рэнсид. — Служанки показали мне носки, сэр. И туфли.
В тот вечер в библиотеке особняка произошёл диалог, который отнюдь не напоминал разговор по душам.
— Ты собираешься возвращаться в Гарвард?
— Пока нет.
— Но ты хотя бы намерен показаться другому аналитику?
— В наше время они называют себя психиатрами, отец. Нет, вряд ли.
— Черт побери, Роберт, что же все-таки произошло на войне?
— Много разного. Во всяком случае, она принесла нашему банку прибыль, так что не стоит беспокоиться.
— Ты теперь красный?
— Не вижу в этом никакой выгоды. Сегодня Штат Массачусетс за такие взгляды убил двух невинных людей.
— Невинна была только моя тётушка Фанни. Роберт, я знаю судью лично…
— И он придерживается точки зрения, которой и должен придерживаться друг банкира…
Наступила долгая пауза, во время которой старый Дрейк затушил сигару, которую едва раскурил.
— Роберт, ты знаешь, что болен. -Да.
— Что означает последняя выходка — стекло и гвозди в обуви? Если бы твоя мать узнала, она бы умерла.
Они снова замолчали. Наконец Роберт Патни Дрейк нехотя ответил: — Это был эксперимент. Ступень развития. Индейцы сиу во время Солнечного Танца делают и похуже. Точно так же поступают многие парни в испанских монастырях и, среди прочих, йоги в Индии. Но это не решение вопроса.
— Значит, с этим покончено?
— О да. Совсем. Я попробую что-нибудь другое.
— То, что снова причинит тебе боль?
— Нет, ничего такого, что причинит мне боль.
— Что ж, я рад и это слышать. Но я все же хочу, чтобы ты сходил к другому аналитику, или психиатру, или как там они себя называют. — Очередная пауза. — Пойми, ты
«Глоб» о том, почему надо запретить гадалок. Если бы я только мог дотянуться до глотки этой паршивой бабы, взять за горло жирную невежественную суку! 156 000 долларов. Коту под хвост. И только потому, что он жаждет бессмертия и не знает, как его достичь.