— Как? Тебя уж какой раз по носу щелкнули.
— Договариваться надо. С тем же Онлиевским. Думаю, получится. Он ведь тоже набрал по самую корму.
— Со мной-то ему с чего делиться?
— Не скажи. Расчет простой. Чем больше крупных бизнесменов приватизацией повяжутся, тем трудней потом государству назад отыграть будет. Даже когда другие придут. Так что, если поделикатней как-нибудь, — поделится.
— Да это пожалуй. Давно ждет, чтоб поклонился. — Второв с трудом разогнулся, потягиваясь, прошелся по кабинету. — И повяжет с удовольствием. На своих условиях. Только нам-то какой резон на условиях его свинячьих мараться? Может, правы мои? Возьмем крупную нефтянку — хватит ли сил поднять?
— А зачем ее, собственно, поднимать? — тихонько поинтересовался Покровский и, предвидя реакцию Второва, без паузы выставил ладони: — Прежде чем вспыхнуть, дослушай. Я не о том. Мы как раз к главному подошли: нельзя быть вне политики.
— И это паскудно.
— Но можно стать над ней. И на это-то мы и работаем. А для этого есть только один способ, о котором многажды говорили… Да что я уговариваю? Сам ведь все решил.
— Другого не дано — на Запад.
— Сегодня мы в рейтинге в тысяче крупнейших банков мира. Этого мало! Вот когда встанем в сотню, а еще лучше в полусотню, когда в капитал наш войдет Дойчбанк, а может, и Бэнк оф Нью-Йорк процентов так на сорок хотя бы, — тогда-то и станем мы для нынешних недосягаемыми. Кто ж такую глыбу тронет?
— Да. Это будет покруче Онлиевского.
— Согласен. Но большой цели без больших вложений не достигнешь. Под это все и придется перестраивать.
— Давай еще раз по позициям.
— Хорошо. Задача номер раз — обеспечить привлекательность банка для иностранного инвестора. Создаем мощное инвестиционное подразделение. Это моя забота. Через годик выделим его в инвестиционный банк. Выбираем в наших владениях самые привлекательные предприятия, капитализируем и выставляем пакеты акций на продажу. Если удастся все-таки взять крупную нефтяную компанию — ее в первую очередь. Больше того, уже на стадии покупки привлекаем западные средства, подписываем опционы. Главная задача — вовлечь крупный западный капитал. Так их сюда затащить, чтоб по самые уши. Задача номер два, которая уже исполняется, — раскрутка и продажа банковских акций на Западе. Прежде всего в Штатах через схему депозитарных расписок. И вот когда все это срастется, то такая перед изумленным миром махина возникнет, что и президент страны лишний раз цыкнуть не решится… Ну, Володя, неужто не увлекает? Твоих ведь масштабов размах! Что опять молчишь?
— Ты, Вадим, сюда на готовенькое пришел. Поэтому и волен лихачить. А я здесь самолично каждый винт с гайкой сращивал. Думаешь, почему у тебя переговоры так лихо двигаются? Почему отбоя от западников нет? Потому что ты такой гениальный?
— Ну, не хватало еще перейти на личности.
— Потому что мы его таким сбалансированным создали, что и на Западе не много найдешь аналогов. Потому и Онлиевский крутится, как кобель вокруг текущей суки. Универсальный банк с отлаженными технологиями. Ты знаешь, сколько мы кредитуем? Может, по большому счету мы на сегодня последний банк, что промышленность еще подпитывает. А если мы с тобой наш прожектец завертим, так это какие ж деньги потребуются? — Второв задохнулся. — Это ж все финансовые потоки перенаправлять придется. Партнеров, что на помощь нашу сегодня рассчитывают, носом об стол, значит?
— Зато через два-три года с лихвой окупится. А денег свободных на Западе полно. Сами ищут, кому всучить. Только бери.
— Я и говорю: лих. Если окупится! — Второв вскочил, отбросив стул. — Знаешь, что такое диверсификация рисков?
— Ну, что ж ты меня как школяра? Все-таки доктор наук…
— Так вот когда банк во что-то вкладывается или где-то занимает, он заранее просчитывает, когда и за счет чего деньги эти можно отработать. И из каких источников компенсировать в случае прокола. Это как часовой механизм!
— Я б все-таки просил без лекций. Да и поздно уже!
— Лекции — это по твоей части. А у меня в пассиве столько частных денег, что только Сбербанку уступаем.
— Да, это твоя сила.
— И слабость. Потому что при малейшей опасности, да просто даже слушок нехороший подпусти, и они первыми кровное свое забирать кинутся. И все наши расчеты наипрекрасные разом рухнут. А с ними и банк. Понимаешь ты это, варяг хренов?!
Он подхватил ближайший стул и, перевернув, уселся, облокотившись подбородком на спинку.
— Не любишь ты, Вадим, клиентов.
— Да какая тебе разница: люблю, не люблю? Я инвестиционщик. Графики, капитализация, маржа — это мне понятно. И это-то тебе от меня и нужно. А любовь? Многие ли нас с тобой любят?
Покровский тихо встал рядом. Стараясь не вспугнуть, положил на плечо руку:
— Риск есть. Как в любом масштабном начинании. Но и ты теперь не один. С тобой все-таки наука. Так что не вслепую пойдем. Будем лавировать на марше. Решайся, Владимир Викторович, время не ждет.
Он вдруг увидел их в боковом зеркале: тяжело задумавшийся олигарх и ободряющий его никому пока не известный профессор. Боясь, что это же увидит мнительный Второв, отодвинулся:
— Пойду я. Графики забирать или?..
— Забирай. И так весь кабинет захламлен…
Через несколько минут послышался осторожный звук.
— Еще кто остался? — не оборачиваясь, поинтересовался Второв.
— Да, — со вздохом подтвердил Чугунов. — Наши хозяйственники…
— Этих гони.
— Понял. И еще два вопроса. По проекту «Авиа». Ну, по поводу самолета для вас. Прилетел из Самары ведущий конструктор со всякими вариантами, чтоб показать.
— Это не сегодня.
— Он специально на один день вырвался. Завтра у них испытания. Неудобно, Владимир Викторович, с утра ждет. Они ж из уважения к вам…
— Подождет, сказал. Разместите, дайте командировочных. Еще кто?
— Да этот. — Чугунов сверился с записью. — Серденко, точно. Он уж второй раз.
— Кто и по какому вопросу?
— Депутат из Госдумы. Недавно переизбрался из провинции. Предварительно — будет просить денег на коттедж.
— Из каких?
— От коммунистов. — Предугадывая реакцию шефа, Чугунов сокрушенно покачал головой.
— А, черт! Вот в этом все коммуняки. На трибуне — глотку за народ рвут. В кулуарах — на коттеджики халявные гоношат. Гони ты его!
— Так давно б. Его Иван Васильич Рублев перед отъездом в командировку прислал. Просил передать, что нужно помочь. Как выразился — обязательно по возможности.
— Добр у нас больно Иван Васильич за банковский счет. Как думаешь?
На лице Чугунова изобразилось понимающее выражение.
— Вот что, отфутболь его в отдел связей с общественностью. Пусть помогут. По возможности. У нас часы не врут? — задержал он двинувшегося к двери Чугунова. — Оказывается, двенадцать. Опять мы с тобой заработались. Вызывай водителя. Голова что-то бунтует. Придется часиков на шесть в горизонталь упасть.
Перелистал рукой пачку так и не рассмотренных за день документов:
— Хотя на шесть уж не получится.
— О, какие нас встречают суровые взгляды! Яна, у меня скоро при виде тебя просто-таки рефлекс вины появится, как слюна у собаки Павлова. — Забелин при входе вновь наткнулся на демонстрирующую недовольство секретаршу.
Подойдя ближе, разглядел припухшее, с размытой косметикой личико и примирительно пожал Янино запястье:
— Ну что на этот раз, солнышко?
— Да, как подольститься, так солнышко. Почему вы меня с собой не берете? Всех кого ни попадя, оказывается, наприглашали. Только не больно-то разбежались. А я, значит…
В этот момент в приемную вошел и в ожидании паузы остановился поджарый, в темном костюме мужчина лет сорока.
— Вы что, не видите?! — взвилась было по своему обыкновению, Яна, но, пересекшись с вошедшим взглядом, осеклась.
— Здравствуйте, Алексей Павлович.
— С кем имею, простите?
— Подлесный Вячеслав Иванович. До недавнего времени — сотрудник ФСБ. Имею пятнадцать лет выслуги. Здесь по предложению Второва. Полагаю, смогу быть вам полезен.
— Второва? Так это вы и есть тихая золотиночка?
— Не понял?
— Не важно. Но насчет службы безопасности у нас с Второвым разговора не было.
— При скупке предприятия без разведки нельзя. А я и разведка, и контрразведка. Так что, если положим полторы ставки, будет в самый раз.
— А если не положим?
— То есть денег пока нет, — догадался эфэсбэшник. Что-то про себя быстро скалькулировал. — Ничего, так начнем.
— Насчет скупки — это Второв проинформировал? Вы с ним давно сотрудничаете?
— Со службой безопасности банка контактирую три года. Оказывал посильное содействие.
— Кто кому? — хмыкнул про себя Забелин. То, что ФСБ давно и небезуспешно проникала в банковские структуры, секрета не составляло.
— Хотя относительно вашей программы специальных вводных не получал. Но, я говорил, за мной пятнадцать лет в ФСБ. У вас был Второв, за вами оставляют особняк, открывают кредитование. Я умею анализировать.
— Ну-ну. А из ФСБ почему турнули?
— Так пятнадцать лет, — невозмутимо пояснил Подлесный.
Забелин выдержал нарочитую паузу, провоцируя собеседника на новые объяснения, но тот, полагая сказанного достаточным, застыл во внимательном ожидании.
— Молчите вы убедительно, — признал Забелин. — Интересно будет посмотреть, как работаете. Подождите пока здесь.
И, опережая готовый сорваться возмущенный поток слов привставшей Яны, пообещал:
— Позже договорим.
Войдя в кабинет, он едва сдержал разочарование — из-за овального стола поднялись всего трое: пятидесятипятилетний богатырского роста мужчина с высоким, увеличенным залысиной лбом — Виктор Николаевич Астахов, Андрей Дерясин и, к совсем уж полному изумлению, Жукович. Длинные волосы его сегодня были помыты и вид в светлом, в крупную клетку пиджаке свеж. За исключением Дерясина, никого из тех бесстрашных фрондеров, что ораторствовали в кабинете накануне, теперь не было. Отсутствовал и Эдик Снежко, и, судя по смущенному виду Дерясина, не случайно.
— Товарищ командир, — ощущая торжественность момента, отрапортовал Дерясин, — команда на сборном пункте собралась. Готовы к движению в походном порядке.
— Вольно. А ты что здесь? — Забелин остановился перед Жуковичем.
— Да пошел он, дипломат херов. Я ему не пацан — задницу лизать. Понимания — с гулькин член, а гонору… Я ему говорю: «Ну ты, прежде чем позориться на людях, указания свои безграмотные раздавать, закрылся бы на денек да хоть инструкцию, что ли, прочитал». А еще удивляемся, почему у нас проблемы во внешней политике.
Живо представив эту сцену, Забелин искренне посочувствовал Зиганшину.
Правда, специалистом Жукович и впрямь был приличным, да и остальных хорошо знал — играли в одной футбольной команде.
— Как вчера кредитный прошел? Баландин присутствовал?
— Сам вел. В отношении Толкачевой ограничились выговором. Я голосовал за увольнение, — как всегда по существу доложил Дерясин. — Баландин перед комитетом нас собирал. По теме «Иметь бы мне златые горы».
— А что Снежко?.. — не удержался-таки Забелин.
— Ему вчера Баландин предложил начальником кредитного управления. — И Дерясин отвел глаза.
— Не рви сердце, Андрюха! — приобнял его Жукович. — Не из-за чего. Он и на поле такой — схватит мяч и таскает. Хрен паса допросишься.
«В очередной раз прав Второв — ничего ты, Забелин, в людях не понимаешь».
— А ты-то почему надумал, Андрюша? На повышение ведь стоял.
— Так он же сказал — голосовал за увольнение, — исчерпывающе ответил за Дерясина Жукович.
— Да и потом, чего мне оставаться, когда футбольная команда, почитай, развалилась? — буркнул Дерясин. — Куда вы без защиты?
— Кстати, насчет защиты, познакомьтесь. — Забелин приоткрыл дверь и сделал приглашающий жест. — Вячеслав Иванович Подлесный. Будет обеспечивать информационную безопасность. Прошу, так сказать, любить и… Что у вас на сей раз, Олег Игоревич? Олег!
— Гражданин комитетчик. — Впившись в вошедшего дикими глазами и поигрывая скверной улыбочкой, Жукович поднялся над столом. — Уж как мы рады.
— Да не обращайте внимания. — Дерясин радушно протянул вошедшему руку, высвободил место около себя. — Это у него даже не черный юмор, а диагноз — открытая душевная язва. Когда-то за порнуху из института исключили. Вот с тех пор и числит себя мучеником прежнего режима.
— Салабон ты. — Жукович все не отводил жадных глаз от Подлесного, который в свою очередь с неменяющимся лицом, не моргая всматривался в подрагивающего от возбуждения Жуковича. — Выросли на готовеньком. Теперь все хаханьки. Так вот хочу представить — главный как раз тихарь-порнографист, виртуоз искусствоведческой экспертизы. Сколько лет, сколько зим. Ну хоть теперь-то, через пятнадцать лет, глаза в глаза, — порнография «Лолита» или нет?
— И тогда не читал, и теперь недосуг. А команды выполнять всегда был обучен. Надо было вас прихватить под любым предлогом — и прихватили.
— За что? За что надо-то?! За то, что пацаны книжки печатали? Да и не антисоветские даже. Просто неиздававшиеся — Зайцев, Платонов, Набоков, и подкалымливали? Да ты и теперь-то этих фамилий не упомнишь. И за это всей громадой навалились. Не бо-бо по земле-то после этого ходить?
— Использовалась множительная аппаратура, что было запрещено.
— Э-э, мужики, брэк! — попытался вмешаться Астахов. Ситуация становилась неуправляемой, но Забелин медлил вмешиваться, заинтригованный происходящим.
— Да вот они, ксероксы твои! На всех углах! — закричал, брызгая слюной, Жукович. — Ну, хорошо. Нас, отсидевших, исключенных, ты уж списал. Но Женька? Жека Карасев? Пацан семнадцатилетний, что из окна выбросился? Он-то по ночам не приходит?!
— Прежде всего, Жукович, у меня крепкий сон. А насчет Карасева — не я, вы друг друга при первом рыке закладывать наперегонки бросились. Диссиденты малохольные. Да не рыке даже. Так — цыкнули.
— Да пацаны были! А тут — всей махиной!
— Кто единожды сдал, всю жизнь сдавать будет.
— Да не тебе, паскуда!..
Но Подлесный уже сделал четкий поворот на девяносто градусов и оказался стоящим строго напротив Забелина.
— Я так понимаю, Алексей Павлович… В свете вновь открывшихся, так сказать, обстоятельств…
— Садитесь! И ты, Олег, сядь. — Забелин принял решение. — Словом, так: выражаясь высоким штилем, мы здесь садимся в одну лодку. Не будет в ней ни опричников, ни жертв режима. Все в одном интересе, и все равные. Один я равней. И при первой следующей склоке виновного без разборок выкину за борт.
Он заметил новый нарождающийся всплеск Жуковича.
— Впрочем, пока еще каждый волен выйти вон.
Подождал, как бы припечатывая вспыхнувшие страсти.
— Нет желающих? Тогда поплыли. Слушай диспозицию.
Наступила тишина — не отошедшие еще от важности принятого, импульсивного отчасти решения люди жаждали убедиться в его правильности.
— Каждый из вас с сегодняшнего дня сотрудник финансовой компании «Ликсон». Кто-нибудь помнит такую?
— Два года назад вы на нее для банка этот особняк откупили, — безошибочно припомнил Астахов. В этом усталом внешне, с обвисшими от постоянных приступов радикулита усами стареющем богатыре сохранялись не только удивительная память, но, что куда поразительней, — диковинная смесь мудрости много пожившего и много страдавшего человека с юношеской увлеченностью жизнью.
Романтическая смесь эта давала удивительные практические результаты — любое претендовавшее на кредит предприятие, финансовое положение которого проверял мягкий, неспешно-благожелательный «лапочка» Астахов, через короткое время, к отчаянию его хитромудрых владельцев, оказывалось непристойно-прозрачным, словно сорокалетняя молодящаяся кокетка, обнажившаяся перед совращаемым юнцом при внезапно вспыхнувшем свете.
— Наш теперь это особнячок. Банк нам его уступает, отпускает, можно сказать, в свободное плавание, — к оживленной радости сидящих, подтвердил Забелин. — Яна, — нажал он на кнопку селектора, — ты в курсе распоряжения по банку?.. Да, да. Обеспечь, чтоб завтра посторонние съехали… Теперь о главном. — Он почувствовал себя фокусником, вытаскивающим из рукава все новые сюрпризы. — Объявляю стратегическую задачу — овладение контрольным пакетом крупного московского НИИ. Получив пакет, пакуем, чистим менеджмент и перепродаем крупному инвестору. Вот такая нехитрая идейка. Прошу высказываться.