— Чью правду? Твою? — кровь бросилась мне в лицо, и словно иголки прошлись по телу от обиды и отвращения. — Только не от тебя, лживый, развратный гаденыш!!!
Я развернулась и пошла прочь, пробираясь сквозь неровные ряды своих одноклассников и их взгляды которые сопровождали меня — вот что это были за иголки которые впивались в мою кожу. Некоторые не понимали в чем дело, другие потешались, третьи мне сочувствовали. Мне стало ужасно плохо, но я даже не подумала о том, что завтра все они будут меня обсуждать.
Я знала, что никто, кроме Рашель, не догадывается, что на самом деле происходило, потому меня мало интересовало, как завтра в школе начнут называть меня. Скорее всего малявкой, которая вечно не может дать отпор Ирвингу, или вообще скажут что я сама к нему прицепилась… в любом случае это будет хорошо. Потому как никто не будет знать, о чем сегодня говорили мы с Ирвингом на самом деле. И что его слова были для меня наказанием за то, что я действительно продолжаю жить, забыв его.
Стоило мне достигнуть кромки леса, и я побежала вперед чувствуя, как слезы подступили к горлу с обжигающим холодным отчаянием. От которого разрывалось мое сердце все то время, что мы с Ирвингом не вместе. И мне очень не хотелось, чтобы беззастенчивые чужие глаза могли заметить как я плачу.
Ирвинг все так же вел себя, как и раньше. Я была ему не нужна, но в то же время, Ирвингу была не приятна мысль, что я могу принадлежать кому-нибудь кроме него. Собака на сене. Он так и не отпускал меня. И к тому же наказывал за это.
Пробежав довольно много, я упала на колени, а потом повалилась на траву, зная, что здесь меня уже никто не увидит. Слезы хлынули почти тут же, потому что я слишком давно их сдерживала. Я понимала, что мое одиночество будет недолговременным, или Рашель или кто-то из девочек все равно пойдут искать меня, но шаги по лесу раздались слишком быстро, чем я предполагала. Кто-то быстро бежал в мою сторону, пробираясь сквозь деревья и сокращая себе дорогу. Наверняка Рашель, решила я, и потому не стала притворяться, что со мной все в порядке. К тому же поплакал я недолго и слезы начали подсыхать на лице на свежем ветерке. Да и к тому же, какой смысл, Рашель должна была все понять, она одна видела мое лицо, когда я говорила с Ирвингом, уж тогда-то она должна была заметить, всю гамму эмоций которую я ощущаю к Ирвингу. Она ведь и раньше должна была хоть что-то замечать. А сегодня, общая картинка должна была у нее сложиться уже тогда, когда я пошла, гулять со Стэнли.
Но руки, которые оторвали меня от земли были крепче. Увидев что это Ирвинг, я тут же испугано отбилась от него и снова начала убегать. Он мог мучить меня, но я не хотела, чтобы он видел мои страдания. Хоть что-то должно было быть моим, к чему он не имел права прикасаться. Только я не учла, что Ирвинг бегает быстрее — я никогда не могла его догнать. Нагнав меня в три шага, Ирвинга крепко прижал к себе и на несколько секунд мы повалились на землю, но он все сделал так, что его тяжесть не придавила меня. Я билась, не желая видеть его. Ирвинг при этом что-то ласково и успокаивающе шептал. Я уже не могла плакать или сопротивляться, но все выходило почти произвольно — слезы текли, а пальцы болезненно вцепились ему в плече.
— Отстань! — кричала я, — Я тебя ненавижу! Ненавижу!!!
— Я знаю, — глухо шептал Ирвинг, поднимая меня на ноги, а потом, прижимая к себе, успокаивая, пытаясь целовать. — Прости меня, прости. Я идиот!
Я задыхалась от слез и от Ирвинга. Слезы текли, и я все еще всхлипывала, но слова Ирвинга и его глаза, словно призывали к спокойствию.
Посмотрев на него, осознано, я несколько мгновений разглядывала его, он в ответ, и впервые в его зеленых глазах не было напора. Он ожидал, мучительно и терпеливо, когда я задам свой вопрос. Его явно снедала тревога и он… он боялся того, что может услышать от меня.
— Почему?
Ирвинг поднял свою руку и стер с моих щек влагу от слез, но я напряглась под его ладонью, ожидая, что он скажет. Мне нужно было услышать причину, по которой я должна его выслушать.
— Потому что люблю тебя, — хмуро сказал он, словно это было предательством, но следующие его слова были более наполнены чувствами: — И потому что глупец и ревнивец! И еще я не умею прощать. Но я не могу без тебя. Я уже не выдерживаю без тебя, и не хочу отдавать другому.
Я закрыла глаза и покачала головой, не веря ему и не желая слушать. Ирвинг же подвел меня к дереву, не выпуская из своих рук, и когда я почувствовал спиной твердую поверхность, мне стало легче держаться на ногах, потому что слова Ирвинга сделали мои ноги желейными. Невесомыми.
— Я тебе не верю, — прошептала я, заглядывая ему в глаза, чтобы он понял, насколько это правдивые слова. Говоря это я ни на миг не покривила душой. Я ему не верила, я его ненавидела… я была его.
— Не злись на меня, — с мольбой в голосе он взял мои руки и приставил к своему лицу. — Мне так много нужно тебе рассказать…
— Но ты меня ненавидишь… — слабо возразила я, хотя в это время подушечки моих пальцев с затаенной жадностью ощущали его гладкое лицо, словно хотели проверить, не украли что-либо те чужие девушки, у которых было право к нему прикасаться.
— Нет… — яростно возразил он, пытаясь убедить в этом нас обоих, и когда понял что начинает все неудачно, добавил. — Не совсем… Я ненавижу себя! Но ты… ты одна заставляла меня жить в этом году. Наши баталии, снова разожгли в моем сердце жажду жить, желание, стремление… умение смеяться… радоваться…
Шептал он мне, а я не хотела верить. Просто не могла. Но Ирвинг прижался ко мне, его губы оказались на моей шее, коснулись скул, а потом накрыли губы, совсем осторожно, словно проверяя позволено ли ему это. Как же я соскучилась за его губами, и этим теплом. Мягкие губы Ирвинга пахли все так же морем, и были солоноватыми на вкус из-за моих слез. И я уже не могла отстраняться, сдерживаться или думать. Чтобы любить его, мне не нужно было в него верить.
Быть с ним снова после такого длинного отрезка времени, стало для меня величайшим счастьем. Я не знала, что последует за этим, но уже не могла сопротивляться нам обоим. Еще никогда это не было так правильно.
Глава 16
Признание
Ненависть это груз, который человек добровольно взваливает на свою душу, а потом жалуется окружающим на дискомфорт и ночные кошмары.
Ницше Ф.
Назад мы возвращались вместе до определенного момента, а потом должны были пойти поодиночке.
— Что скажут остальные? — спросила я, когда мы шли назад. Ирвинг успокаивающе сжал мою руку, но я не могла так просто успокоиться.
— Что будут говорить о нас? Ведь ты пошел за мной.
— Меня девочки послали за тобой, говоря, что я не хорошо поступил, хотя я и сам уже собирался идти — ты была так расстроена! Так что не переживай, все по-прежнему думают, что у тебя любовь с тем студентом, — хмуро добавил в конце он. Я не стала скрывать улыбки удовольствия, смотря на его ревность.
— Это не так. — поспешила его заверить я, но Ирвинг просто поцеловал меня, расслабившись.
— Не важно… пока. А мы поговорим дома, — успокоил он меня, — а пока что, пусть все будет как есть. У меня созрел некий план, по поводу того, как мы откроем наши отношения.
Я потупилась при этом, не веря, что все происходит наяву. Что мы идем с Ирвингом за руку, сквозь лес, и при этом не занимаемся на каждом углу сексом и не кричим, как ненавидим друг друга. Я не верила, что больше не будет дикой боли, которую мы причиняли друг другу.
Ирвинг вышел к месту лекции первым, я за ним на добрых два метра. При этом мы сделали вид что злые и хмурые, но это подействовало отвлекающее на всех остальных, только не на Рашель. Больше такое поведение не могло ее обмануть. Она одними глазами показала мне, что наш спектакль ее не впечатлил. О чем шепотом и поведала мне в автобусе.
Она развернулась ко мне, и пристально смотрела пока я не посмотрела на нее в ответ, хотя перед этим я то и делала, что пялилась на голову впереди меня, и ловила едва заметные остальным взгляды Ирвинга.
— Что? — я выжидающе покосилась на нее.
— Я знаю о вас с Ирвингом еще с той первой прогулки, — похвасталась она, явно пытаясь вогнать меня в краску. И при этом ее вовсе не смущало то, что Ирвинг так же услышал ее слова.
Я зашипела на нее, что бы она говорила по тише, и этого не услышали пронырливые соседи по креслам. А она невинно улыбалась, как будто это было нормально.
— Тогда у нас не было отношений, — на ухо прошептала ей я, но Рашель покачала в ответ головой.
— Тогда он не нравился тебе — заносчивый прыщ на заднице, который навязывался, чтобы позлить тебя. Только это не значит, что ты не нравилась ему.
Я улыбнулась снисходительно, и покачала головой, да так интенсивно, что у меня заболела шея. Тогда Ирвинг и я презирали друг друга, и сильно ненавидели. Я именно потому, что он постоянно меня раздражал и совал нос в мои дела, навязывался и делал все, что было в его силах, чтобы испортить мою жизнь. В тот период Ирвинга вокруг меня было так много, что я просто дышать не могла. Рашель этого было не понять, она даже представить не может, как он попортил мне тогда кровь.
Многие в автобусе перешептывались, обсуждая то, каким придурком иногда бывает Ирвинг, так обращаясь со мной. И не смотря на то. Что случилось я была рада этому маленькому удовольствию. Он хоть немного получал по заслугам за то, что вытворял. И пусть Ирвинг целовал меня, и я таяла от этих поцелуев и лишалась воли. Но я все еще не верила его словам.
Рашель не стал идти с нами домой, сославшись на другие планы, я же осталась ждать под автобусом, так как об этом попросил Ирвинг. Он о чем-то разговаривал с парнями, я напускал вид, что мен напрягает идти с ним домой, а остальные девочек и парни из нашего класса смотрели на меня и в их взглядах читалось: Крепись, мы знаем, что он придурок. Но блин какой красивый! Я грустно усмехалась таким вот взглядам: одновременно мне все сочувствовали, но думали о том, как мне повезло жить с ним в одном доме. Может наконец это действительно станет для меня счастьем? Раньше таковым не было.
Распрощавшись с друзьями Ирвинг позвал меня небрежным кивком головы, и оттолкнувшись от пропыленного бока автобуса я пошла к нему. Я всегда шла за ним, стоило Ирвингу поманить меня.
Мы шли молча, на расстоянии метра, словно между нами ничего нет. Мое настроение снова стало портиться от этого. Я знала, что не могу ему доверять. Как? Как мне научится ему доверять, если я до сих пор не знала на чем стою? Все что он сказал мне в лесу, было приятно и радостно, но это все что он сказал — несколько хрупких слов, за которые мне пока что приходилось держаться. Почти никаких объяснений. И я не знала, как нам все устроить, чтобы открыть наши отношения для всех. Чтобы мы не показались в городе гнусными извращенцами.
— Ты молчишь, — горько сказал Ирвинг совершенно неожиданно почти возле моего лица — но он приблизился всего на миг, словно обходил ямку на дороге. — ты меня немного пугаешь. О чем ты думаешь?
— Я боюсь, — отозвалась я, и посмотрела на него, ожидая разглядеть ответ на его лице, найти хоть толику неискренности или снова увидеть то пренебрежение с каким он смотрел на меня раньше. Нет, Ирвинг по-прежнему смотрел открыто мне в глаза, но это был теплый взгляд. — Скажи, я могу тебе доверять?
— Во всем, — жарко заверил меня он, желая взять за руку, но оглянувшись, я отскочила от него. Позади нас в нескольких метрах шли наши знакомые. Поняв свою оплошность, Ирвинг снова выдержал нужное расстояние, чтобы для других мы выглядели неразговорчивыми и угрюмыми между собой. Чтобы мы выглядели чужими. Дело было не в нас, а в том, что могут сказать о родителях. Как такие набожные и правильные люди, как Хаттоны, не заметили, что под их носом развивался бурный роман и роман вообще. А что если все поймут. Что мы давно спим вместе? Мои родители не переживут позора. Нам нужно было бы начать все с нуля. Но как же мне хотелось, чтобы все знали, кому принадлежу я, и что Ирвинг мой, и всегда был таковым!
Но еще для меня оставалась проблема того, что я не могла быть уверена в Ирвинге, так что может оно и к лучшему, что пока что о нас знает лишь Рашель — в случае провала хоть будет, кому поплакаться в плечо! Сегодня он сказ одно, и сделал шаг на встречу, но завтра я проснусь, и все вернется на прежние места, чтобы исстрелять меня с новой силой. Мне слишком трудно было поверить ему, особенно после того, что в лесу, вместо объяснений, Ирвинг занялся со мной любовью, после которой у меня все болело — таким жестким и несдержанным он был. Ирвинг все еще не был готов говорить о себе, своих причинах и прошлом.
— Мне нужно доказательство тому, что ты заставляешь меня ожидать снова и снова тебе верить, — неожиданно даже для себя сказала я ему.
Я думала, это напугает Ирвинга, но он странно отреагировал.
— Я докажу тебе, — улыбка Ирвинга мне не понравилась, но потом я взглянула в его зеленые глаза и ненадолго страх отступил. Глупая, сказала я себе, то о чем ты так давно мечтала, начинает сбываться. Скоро ты сможешь говорить с ним на улице, не боясь, что вас подслушают, гулять не скрываясь, брать его за руку и самое главное навсегда забыть о ненависти. А его мрачный взгляд это просто уже знакомая тебе решительность.
Все глухие, пустые ночи, которые я провела думая о нем, будут наконец-то оплачены.
— Докажешь? — переспросила я, задерживая дыхание, чтобы понять, насколько правдивы его слова, и какова решительность. В моем голосе было столько надежды, что Ирвинг даже остановился. На его лице было одно покаяние и отчаяние.
— Ты имеешь право не доверять. Я же имею право до сих пор злиться на тебя за того парня.
— Поговорим об этом дома, — напомнила я ему. Несколько секунд он внимательно смотрел на меня, а потом расплылся в ласковой неуверенной улыбке. Это было хорошо — я точно пошатнула самоуверенность Ирвинга, и для нас это было хорошо.
Оказавшись на ступеньках, он на миг прижал меня к себе и спросил:
— Ты не передумаешь?
— Я слишком долго ко всему этому шла, — устало сказала я, не понимая, что он имеет в виду.
Ирвинг толкнул дверь, и пропустил меня вперед. Папа как раз пришел с работы и смотрел по телевизору новости спорта и лишь кивнул мне, а Ирвингу стал жаловаться на какую-то команду по футболу. Ирвинг с улыбкой направился к еще одному дивану, и лишь я захотела уйти, чтобы помочь маме с ужином, Ирвинг потянул меня за собой на сидушки. Я попыталась вырваться, но Ирвинг крепко держал меня за руку. Я, не веря в то, что происходит, тревожно заглянула ему в глаза, но там была холодная решимость, уверенность и …желание. Первые два меня успокоили. А вот последнее напомнило о лесе.
Папа не сразу же обратил на нас двоих внимания, а когда обратил, то лицо его вытянулось.
— Ерика! Подойти, пожалуйста! — прокричал он в сторону кухни, и я готова была провалиться сквозь землю. До меня кажется, дошло, как Ирвинг решил мне доказать свое твердое намерение быть со мной. Быть вместе и чтобы об этом все знали. Правильно, начинать нужно было с малого. Или с большего. Смотря, как пойдет разговор с родителями.
Мама, что-то щебеча про жаркое, забежала в комнату.
— Давай быстрее говори что хотел, или будешь сегодня голодным.
— Думаю еда подождет, — отец кивнул на нас. И мама, наконец, обратила внимание на то, как мы сидим рядом, и что наши руки сплетены. Все выглядело так, будто мы пришли за благословением на свадьбу.
— Только не говорите, что вы больше не можете выносить друг друга, или и того хуже… — что именно она не сказала, а просто опустилась на подлокотник возле отца. Жаркое было забыто.
— Не мели чепухи, дело кажется в другом, — отец начал раздражатся, не понимая и сам что происходит. — Только не говорите, что собрались жениться.
— Нет, — рассмеялись мы с Ирвингом, но большего я не могла сказать, так как и сама ничего не знала. Все было в руках Ирвинга.
— Мы просто хотели вам сообщить, что будем встречаться. — сказал Ирвинг, вновь переплетая свои пальцы с моими, которые я ранее забрала под смущенным взглядом матери.