– Любезный Александр Николаевич, так что – быть войне-то али нет?
– А что это ты все про войну да про войну?
– Так ведь коли война, так дел в канцелярии прибавится, новые места образуются, а за ними, глядишь, и в чинах повышение грядет.
– А-а-а! – совсем захмелев, протянул майор. – Да нет. Большой войны сейчас не будет… Может, мелкие партии куда и пошлют.
– Небось бунтовщиков пороть где-нибудь?
– Ну нет! Ты, брат, князя не так ценишь… Князь, – у-у-у, голова! Ему порками заниматься недосуг. Пределы державы ширить – вот его поприще! Марс, Меркурий и весь сонм древних богов – вот кто наш князь!..
– Куда же ширить-то! – изумился статский.
– За Кавказ, за Каспий!..
– Батюшки, и за Каспий?!
– Да-а-а, тамошние племена сами к нам просятся, турухменцы к примеру, я сам слышал от светлейшего… Верные люди ему все донесли… У него, брат, свои верные люди всюду… И турухменцы тоже верные… Им только не велят, вот!.. А кто – мы не знаем…
Майор говорил и пил. Статский подливал, пока Григорьев не рухнул лицом на стол.
– Вот так, готово! – сказал Пал Палыч.
Кадым подошел, рукой отодвинул чиновника, поднял на руки майора и унес в чистую горницу. Там уложил его на мягкую постель. До утра горница сотрясалась мощным храпом.
Всю ночь Пал Палыч расклеивал над паром пакеты из дорожной сумки гусара. Тщательно все переписывал и снова аккуратно клеил и клал на место. Под утро он вручил переписанное Кадыму, получил несколько золотых и удалился.
Утром Григорьев проснулся к уже накрытому столу. Кадым заботливо пододвинул к нему крынку с огуречным рассолом. Майор перво-наперво схватился за ранец, осмотрел печати. Все на месте. Осушил половину крынки, запил водкой и спросил:
– Я не сильно шумел вчера? Меня не пробовали раздевать?
– Кто бы посмел, уважаемый. Ты каких-то повес выгнал и все. Потом выпил. Потом уснул. Накануне, видать, долго не спал, – сочувственно сказал Кадым.
– Да, надоело по плохим трактирам от самого Петербурга. Последнюю ночь до Москвы нарочно без остановок гнал, чтобы у тебя в чистоте отоспаться. Ты не обижайся, если что.
– Ничего, ничего. Мы же не первый день друг друга знаем.
– Это верно. Тогда давай умыться, поем и в путь. Добраться бы засветло до Серпухова…
Когда майор Григорьев уехал, Кадым отправил в сторону Казани своего слугу с обозом и с бумагами, вшитыми в халат.
* * *
Мулла Ирназар-бай прочитал бумаги, привезенные Таджи-баем из Казани. Он немало узнал о делах русских вокруг Крыма. Про то ему было понятно – кто же будет терпеть такого воинственного соседа, как тамошние Гиреи. Муллу насторожило то, что передал купец на словах. Он гадал: «Как прознал Потемкин, главный визирь урусов, что я намеренно скрыл от России просьбу туркмен о подданстве?.. Разговоры-то об этом ходили почти открыто среди тех же купцов. Но то, что я утаил ее нарочно, знали только двое – я и правитель Бухары!.. Выходит, есть еще кто-то, кто узнал и передал. А если этот кто-то передает урусам еще что-то, что им знать не нужно?..» Этими мыслями он поделился с родственником правителя, ходжой Гафуром. Тот принял его в небольшой комнате, чем удивил муллу.
– Я вот думаю, не среди ли твоих людей прячется русский подсыл? – спросил он у Гафура.
– Почему именно у меня? Это у тебя в России шпионы… Мне то уж известно… А ты уверен, что если их прижать пыткой, то они будут хранить тебе верность? – возразил Гафур.
– Моим шпионам ничего не было известно об уговоре скрыть просьбу дикарей. Но я знаю, что твой человек слишком часто шлет в Россию подарки! Не странно ли это?
– Нет, не странно. Он один за год удвоил мои доходы. Пускай шлет. Лучше работать станет! – жестко ответил Гафур.
– Ты во многое его посвящаешь, конечно, ради торговли, но…
Гафур перебил муллу:
– Вот что, многоуважаемый Ирназар-бай, не ищи в чужом амбаре мышь, которая ест твой рис. Берегись чужих котов! Они в темноте тоже все видят.
– Почему ты так веришь своему русскому рабу? – спросил подозрительно Ирназар-бай.
– Потому что секреты у тебя, а Ефрем – у меня. И если бы Ефрем хотел, он давно бы сбежал. Пути до Мангышлака ему ведомы, а оттуда до Астрахани день-два морем. – Гафур улыбнулся. – Он и тебя украл бы. А под пыткой у русских ты бы все выложил!
Мулла настойчиво продолжал:
– Не забывай, что сам аталык приказывал хранить молчание о просьбе туркменских вождей…
– Ты хочешь сказать, что если не ты сам проболтался как сейчас мне, то… – Гафур многозначительно возвел глаза вверх.
– Что значит – «то»? – не выдержал и разозлился мулла Ирназар-бай.
Гафур тоже повысил тон:
– То и значит, что ты подозреваешь самого правителя! Не забывайся!
Мулла побледнел. Он понял свою оплошность.
– Не трепещи, уважаемый, – пренебрежительно успокоил его Гафур. – Ты же знаешь, что я ничьей крови не жажду. Но помни – зять правителя может погубить быстрее, чем погубят его. К тому же ты сам рассказал мне об этом, думаю, ничтожном, секрете.
Гафур подошел к ковру на стене и отодвинул его край. За ковром была арка, ведшая в небольшую богато украшенную комнату с роскошным ложем под балдахином. Из вороха подушек на муллу глянуло улыбающееся лицо цветущей женщины, едва прикрытой халатом. Ирназар-бай чуть не задохнулся: он увидел неприкрытой чужую жену, и это была любимая дочь аталыка!
– Ей правитель поверит быстрее, – сказал Гафур, опуская ковер.
– Ходжа Гафур, ты только что опозорил передо мной дочь нашего повелителя!
– Если это было бы так, она сама об этом заявила бы и немедленно. Ты слышишь ее протесты? Нет! А вот из-за ковра она слышала все. Правда, дорогая?
Из-за ковра донеслось игривое:
– Да, дорогой мой супруг, я все слышала, все что ты скажешь.
– Вот видишь, все что скажу! Не стоит тебе под меня подкапываться. В другом месте копай.
Сбитый с толку мулла запинаясь оправдывался:
– Я и не думал, уважаемый ходжа. Я только совета просил. Ведь кто-то же узнал…
– Пустяки это все, уверяю тебя, – говорил Гафур, обняв муллу за плечи и подталкивая к выходу. – Туркмены, царица – это так далеко… Тебе нужно отдохнуть от трудов, если шпионов всюду видишь.
Шагая к своему дому, мулла Ирназар-бай думал:
«Может, прав Гафур? Пустяки это все? Почему я думаю, что русские вызнали о нашем намерении скрыть просьбу дикарей? Что тут узнавать, когда и так ясно, что нам не хочется такого соседства. Тут любой бы скрыл…»
Боясь мести Гафура, мулла решил молчать, но тайно приглядывать за Гафуром и его людьми. Самолюбие не давало ему смириться с выскочкой.
Гафур соврал мулле Ирназар-баю, что ничего не знал об интриге с туркменской просьбой. Он случайно услышал все от самого правителя, но не придал значения. Теперь он с тревогой вспоминал – не разболтал ли где сам нечаянно. Его злило, что пустяшная причина могла дать повод к поискам возможного шпиона русских. «Найдут не найдут, а голова моя приблизилась к топору!.. – подумал Гафур. – Ефрем?.. Может он быть шпионом?.. Да не-ет! Раб – лазутчик! По моим лабазам высматривать, что ли?! – Он улыбнулся, но тут же спохватился. – А что если я ошибся?.. Убить его? Нет, тогда точно заподозрят меня. Нужно сплавить его поскорее!»
Ефрем многое узнал о направлениях и трудностях Шелкового пути из Китая и Индии в Европу. Борьба за больший контроль этой торговли определяла отношения между Кокандом, Бухарой, Персией, Китаем, афганскими племенами, Турцией. Кроме того, узнал он, что к югу и востоку от Бухарских границ есть места, где живут еще многие неизвестные в Европе народы, куда чужакам путь заказан. Но Великий шелковый путь от этого весьма зависел. Изучая торговлю, Ефрем уяснил, что многие правители Азии больше озабочены междоусобицами. Но и европейские дела они живо воспринимали. Потому что конечным покупателем, самым дорогим и самым обширным была все та же Европа. Каково состояние покупателя – таковы и виды на барыш.
Довольно скоро и успешно освоив арабский язык и письмо, Ефрем под предлогом совершенствования устной речи и чтения, сумел прочесть бумаги, из которых узнал то, что не узнал бы нипочем будь он купцом или путешественником. Мучило его только то, что сообщить домой о разведанном он пока не мог.
Ходжа Гафур тем временем видел, что Ефрем с удовольствием часами корпит над свитками и книгами. Муллы, которые обучали его персидскому, доносили о добросовестности и больших способностях подопечного. Гафур разрешил Ефрему выходить в город под предлогом заботы о том, что тому негде помолится своему Богу. Он даже посоветовал Ефрему сходить на армянское купеческое подворье. Но тот, к неописуемому удивлению Гафура, следившего через своих шпионов за ним, направился к центральной мечети города, долго осматривал ее и мавзолеи прежних правителей и только после этого направился к базару, в армянские ряды.
Когда Ефрем вернулся, Гафур спросил его о причине такого необычного поступка.
– Ведь христиане люто ненавидят наши реликвии, – пояснил он свой вопрос.
– Это неверно, мой господин, – ответил Ефрем. – Глупостей во всяком племени достаточно. Я же пошел туда потому, что видел минареты издалека, а хотелось посмотреть вблизи. Они столь дивной красоты, какую только Богу под силу создать!.. Видно, Бог сам направил мои стопы к этакой красоте.
Гафур остался доволен и разрешил своему просвещенному рабу раз в неделю ходить к армянам для молитвы. Армяне специально для него отыскали где-то русскую икону. Эти купцы – люди ушлые. Казалось порой, попроси их достать гвозди от небесных ворот, они и их достанут, еще и молоток прихватят. Вынужденные постоянно быть начеку, они тем не менее бывали порой податливы перед нехитрой лестью. За похвальное слово могли гору добра отдать, хотя на базаре торговались нещадно из-за мелочи. Они сочувствовали, но не навязывались первыми. Долгая и кровавая их история приучила этих людей к умению в большей мере трезво оценивать жизнь и, когда нужно, быть осторожными.
Молился Ефрем усердно. Молился и ждал. И дождался. Однажды в армянской общине появился старый его знакомец – купец из Астрахани Айваз. Обрадовались встрече оба.
– Говорил я тебе, Ефрем, что не простой ты невольник! Видишь, какой ты важный господин теперь, наверное, нукером у правителя стал? – смеялся Айваз.
– По-прежнему я – раб, а не господин, – улыбался Ефрем, – и даже подарком еще не стал. Зато хорошо знаю конюшню, зятя здешнего правителя. А теперь я вроде секретаря у него.
– Вах, вах! – восклицал Айваз. – Это еще выше! Если так, то недалек последний день твоего рабства!
– Я стараюсь, Айваз! – Оба расхохотались.
Айваз возвращался с караваном из Коканда. Он много поведал Ефрему о том, что видел на пути. Ефрем внимательно слушал. Айваз собирался пробыть в Бухаре недолго. Продаст часть того, что привез из Коканда, подкупит товару в Бухаре и в путь, в Астрахань. В одну из последних встреч Ефрем спросил Айваза:
– Скажи, брат, мог бы ты переслать весточку батюшке моему, на родину? Ты единственная оказия для меня. Караваны редки и не всякому вера.
– Отчего же не передать. Скажи только, куда.
– В Астрахани торгует давний знакомец моего отца, купец Петр Анисимов. Отыщи его.
– Сыщу, обещаю, – сочувственно сказал Айваз.
– На словах передай, что жив я, что бог пока хранит меня. Пусть отошлет батюшке моему вот этот платок – память обо мне, значит…
Он протянул купцу небольшой платок, испещренный крупным хорошим узором и, как показалось Айвазу, испорченным узором более мелким.
– Слушай, Ефрем, это плохой товар, давай я выберу тебе богатый платок? Родителю твоему будет приятно.
– Нет-нет, – едва сдерживая волнение, запротестовал Ефрем.
На ходу придумывая, он ткнул в первую попавшуюся на глаза маленькую завитушку в уголке платка, похожую на знак и сказал:
– Вот видишь? Это наш семейный знак. Его только отец и сын в нашем роду знают. По платку батюшка поймет, что подлинно от меня весточка… К тому же ты мне подаришь, я опять дарить стану… Нет, нет, нехорошо! Подарок, какой ни есть, а все же мною купленный…
– Давай я тебе хороший платок как будто продам, а? За гроши, для вида!
– Не обижай, брат, знаешь ведь – мал золотник, да дорог! – чуть не плача от отчаяния, взмолился Ефрем.
– Ну, ладно, – отступился добрый армянин. – Не волнуйся. Я и этот, и еще другой от себя передам, будь спокоен.
Ефрем вздохнул с облегчением и улыбнулся. На том и расстались.
* * *
В том, что Гафур выбрал именно его, Ефрема, для подарка Данияр-беку, было много случайного. Ефрем это понимал. Не было бы Ефрема, Гафур подобрал бы другого. Рабов через Бухару гнали много. Поэтому Ефрем старался изо всех сил, а Гафур считал его своей удачей…
Новое лето было в разгаре. Стояла жуткая жара. Если бы не возможность укрываться в доме или в тенистом саду с бассейном, Ефрем, казалось, не выдержал бы. Видя это, Гафур подтрунивал над ним, старался подчеркнуть свое расположение, всячески давал понять, что рабство Ефрема может превратиться в чисто формальное.
В один из таких дней, закончив диктовать очередную бумагу, Гафур спросил его:
– Скажи, Ефрем, а встречал ты в Бухаре иных русских кроме слуг в моем доме?
Они сидели в саду в тени развесистого карагача у бассейна с прохладной проточной водой.
– Пока нет, – ответил потупясь Ефрем, сам внутренне напрягся и ждал.
– А ведь они здесь есть. Давно у нас в Бухаре живут и в немалом числе.
– Да, я заметил, когда нас в караване пригнали сюда. Немало их было здесь, – грустно улыбнулся Ефрем.
– Я говорю о свободных жителях Бухары… – Гафур с любопытством наблюдал, как дрогнуло лицо у собеседника. – Лет пятьдесят или больше тому назад к Хиве подошел ваш военный отряд. Вел его, как мне говорили, какой-то Бекович. Отряд был немалый. Тогда казаки с Яика показывали им дорогу в Хиву. Хивинцы обманули русских. Хотя русские и уверяли, что пришли как послы, хивинцы сказали, что послы с таким войском не приходят. Они разбили русских. Начальников убили и много пленных взяли. Около сотни их подарили тогдашнему бухарскому хану Абдул-Феизу. Пленники ваши оказались людьми мудрыми. Они поверили хану. Хан поверил им. Бывших российских воинов сделали гулямами – воинами из невольников. Их отряд охранял дворец хана, а предводитель вскоре стал даже князем и владетелем городов Ванкенд и Шаршауз…
– Что же сталось потом с этими людьми? – не скрывая любопытства, спросил Ефрем.
– Потом, – с усмешкой продолжал Гафур, – потом пришли персидские воины. Привел их военачальник Мухамед-Рахим. Бухару персы взяли, а русского князя Шаршауза и Ванкенда убили… Всего двадцать лет прошло с тех пор… Я слышал только, что несколько тех русских, совсем старых, живут еще где-то здесь, в Бухаре.
Гафур замолчал и, не скрывая любопытства, стал наблюдать за Ефремом. Тот сидел, скрестив по-восточному ноги и, глядя в пространство, пораженный, молчал.
– Видишь, как может умный человек у нас возвыситься? – нарушил наконец молчание Гафур. – Ты человек умный и заслужил мое уважение своим старанием и знаниями. Если и впредь будешь верен мне, то помни, что я из раба могу возвысить до друга.
– Разве я дал тебе повод усомниться в моей честности? Я хочу служить тебе! И не потому, что я раб твой!.. Ты ни разу не оскорбил ни одного слугу, ни одного раба… – Ефрем рискнул подыграть вельможе и льстил напропалую. Он уже раскусил игру Гафура. – Ты чтишь науки, уважаешь знания… Это остановило меня от неповиновения. Иначе я предпочел бы смерть… Только безумец не оценит достойно столь великий дар – дружбу с просвещенным человеком!..
Пришла очередь Гафура удивляться. Он оторопело глядел некоторое время на Ефрема, потом взял себя в руки и недоверчиво спросил:
– А пленившие тебя киргизы просвещенные были? Тогда ведь ты тоже предпочел не умирать!
– Твои шпионы должны были донести тебе еще ко всему, что я спасал своих товарищей. Я клятву не хотел нарушить… и друзей предать не хотел.