И вот мы с Саней едем в Хандыгу, последние семьдесят километров знаменитой колымской трассы Хандыга — Магадан, едем по гравийной дороге, проложенной сквозь болотистую лиственную тайгу. От однообразия ли пейзажа за окном, от мелкой ли тряски или просто от привычки спать в дороге, но веки у меня сами собой вскорости сомкнулись, и проснулся я, словно бы меня кто-то толкнул в бок, когда уже наш автобус бежал среди новеньких двухэтажных деревянных домов, стоящих правильными шпалерами. В одном из самых первых рядов чернела дыра: вместо дома были дымящиеся до сих пор головешки. Поселок Хандыга стоит в том самом месте, где река Хандыга впадает в Алдан, который потом впадает в великую сибирскую реку Лену.
— В прошлом году, — рассказывает Саня, — здесь у самого причала затонул катер со всем районным начальством — налетел на баржу. Всего только два человека спаслись: капитан и его сын. Капитана от удара далеко в сторону отбросило, он потом и выплыл, а сын его умудрился баржу перенырнуть. А все остальные утонули: прокурор, начальник милиции, председатель райисполкома, все якуты, как водится, и только один русский - хирург из больницы. Уж так об этом хирурге народ горевал: «Якуты-то, хрен с ними, — говорили, — подумаешь, велика потеря — десяток якутов утоп, а вот доктора уж больно жалко. Хороший доктор был, когда у нас еще такой будет?!»
На автобазу мы пришли в самый обеденный перерыв. Начальство, конечно, обедает; делать нечего — пошли обедать и мы. Хандыгская столовая славится по всей трассе, и в ней недавно принимали даже министра северных провинций Канады. Тогда, рассказывают очевидцы, убрали со стен картину местного умельца (якут, вытянув руки, радуется толстым лучам восходящего солнца), а вместо нее расставили и развесили по стенам цветы в горшках, на столы постелили крахмальные скатерти. Готовят в столовой действительно хорошо: обильно, вкусно и совсем недорого.
Долго ожидали в приемной начальника Хандыгской автобазы. Вначале начальник был холоден и даже, пожалуй, суров: машин у него свободных нет, и, главное, он не понимает, почему должен давать их нам в аренду. Но когда мы предъявили ему свои бумаги, на которых стояли более чем солидные грифы: «Академия наук СССР», «кандидат геологоминералогических наук» и прочее, он сразу же переменил тон, и все было сделано в наилучшем виде. К людям науки здесь, видимо, относятся с почтением.
Положив на стол бумаги с обнадеживающими визами, сидим в диспетчерской и ждем начальника эксплуатации автобазы. В диспетчерской стоит неструганый стол и длинные лавки, на столе валяются расчетные ведомости заработков шоферов Хандыгской автобазы. От нечего делать знакомимся с их содержанием: шоферы зарабатывают здесь очень неплохо. Несколько раз в диспетчерскую заходил какой-то совершенно расстроенный великан в берете и футболке с тесемочками: он где-то выронил свои права и вообще все документы, а ему сегодня вечером бежать на Магадан. У него уже и машина, груженная комбикормом, стоит, и напарник есть, а вот документов, хоть плачь, нету.
— И ладно бы пьяный был — не обидно, — сокрушается великан в футболке, — а то целый день, как стекло, — и на тебе, пожалуйста...
Мы, как могли, утешали его, говорили, что уж здесь-то, где все друг друга знают, найдутся и его права, и все другие документы.
И тут вдруг словно вихрь влетел в диспетчерскую — это появился тщедушный молодой мужичонка в огромной лохматой кепке. Он влетел и сразу заполнил собой, своей кепкой, своим голосом, своими суетливыми движениями все пространство. Это и был долгожданный начальник эксплуатации автобазы.
— До Ягодной? — закричал он, искоса глянув на наши бумаги. — До Ягодной нам невыгодно. Нам там ловить нечего. Хотя погодите, пошлю-ка я оттуда Снисаря в Оротукан, там он и загрузится, верно?.. Какую вам колымагу пообещало начальство? «Уралец»? Да нешто «Уралец» — машина? Да он сдохнет на первом же перевале. Вот что, дам-ка я вам, ребята, ГАЗ. Кузов у него, правда, железный, и вообще, если говорить откровенно, самосвал он, но до центральной трассы как-нибудь добежите, а там уже и рядом. Снисарь у нас когда из Магадана прибежал? Вчера утром... Ничего, он малый холостой, дома ему делать нечего. На техосмотр его! Завтра к вечеру пусть и собирается... Значит, так, ребятки, поедет с вами шофером Снисарь, это фамилия у него такая, а звать его Виктором, человек он у нас новый и всего боится. Вам это даже хорошо — с нашими лихачами на перевалах и прижимах, да ежели, не дай бог, дождичек случится, в штаны со страху наделаете. А со Снисарем, бог даст, все и обойдется...
Мужичонка убежал в соседнюю комнату и тотчас притащил оттуда старенький арифмометр «Феликс». Ожесточенно крутя его ручку, начальник стал делать расчеты:
— Два сорок в час, да рупь шестьдесят суточных, да перепробег... перепробега нету... амортизация... накладные расходы... Так, платите в кассу сто двадцать пять рублей двадцать копеек.
Так мы получили в аренду машину на четверо суток.
Часа через полтора (за это время мы успели заплатить деньги и оформить все документы) пришел Виктор Снисарь, наш будущий шофер, неприметный конопатый парнишка с носом пуговкой, и мы договорились встретиться на автобазе завтра вечером, когда машина уже пройдет техосмотр и во всем нашем деле будет полная ясность. Однако, поразмышляв на досуге, мы с Саней решили до завтра в поселке не оставаться: во-первых, потому что мест в гостинице нет (и похоже, не было никогда), а во-вторых, вместо того чтобы болтаться здесь более суток, мы можем вернуться в Теплый Ключ, в свой отряд (почти что домой!) и хорошенько подготовить все наше снаряжение к длительному путешествию. Предупредив диспетчера Любу (она только заступила на смену и будет меняться завтра к ночи), что мы уезжаем, попросили ее передать нашему шоферу: пусть он забирает путевку и ищет нас в Теплом Ключе.
Подбросить нас на своей «Колхиде» взялся сам Витька Атаманов, один из суперасов Хандыгской автобазы, — он отправлялся в Магадан с грузом все того же комбикорма. (Откуда в Хандыге такая пропасть комбикорма, что его надо везти за полторы тысячи километров в Магадан, сказать затрудняюсь.) Сперва мы долго колесили по поселку: забирали какую-то швейную машинку и отвозили ее в починку; завозили Володьке Сухорукову (тому самому гиганту в футболке) бумажник с правами, деньгами и документами, забытый на заправке; помогали переезжать на новую квартиру какому-то совершенно пьяному Витькиному приятелю и сделали пропасть еще каких-то мелких, но чрезвычайно важных дел. При этом по дороге нас бесчисленное количество раз останавливали Витькины друзья и знакомые, чтобы пожелать фарту в дороге; спрашивали совета по самым разным вопросам, на что-то жаловались, о чем-то просили... Словом, Витька Атаманов пошел на Магадан, и это было в поселке событием.
И вот уже мы едем по гравийной дороге среди чахлых лиственниц, и Витька, польщенный вниманием редкостных слушателей, разливается соловьем:
— Живу я здесь, на Колыме, седьмой год и, хотите верьте, хотите нет, ни на что ее не променяю. Халупу мою видали? Маленькая, конечно, я к ней нынче летом пристройку делать буду. Зато своя... Мне ведь давали квартиру в новом доме — я наотрез... На хрена мне эта радость? Тут я себе и царь, и Бог, и господин. А там что? Пьяный пришел, бабу поучил — наутро весь поселок в курсе. А тут у меня и огородишко свой. Финики, конечно, не растут, но какие-никакие лучок, картошечка, капустка — за ради бога! И все свеженькое, с грядочки... Сам-то я с Урала, на Миасском заводе шофером-испытателем работал, у меня и сейчас братан там... Сто семьдесят в месяц получает... А я вот нынче в рейс пошел — полторы сотни взял. Мало будет — телеграмму бабе отобью: «Целую, вышли шестьдесят». Брат меня который год на материк зовет, а я боюсь — отвык я от материковских денег. Мы вот в прошлом году всей семьей на курорт ездили... У нас, учтите, и дорога, и путевка — все бесплатное. Взяли с собой три шестьсот, не хватило. Отбил телеграмму на базу — выслали пятьсот, потом из получки вычли. И всех делов... А братан с женой на курорт поехал, взял с собой сто семьдесят, так еще пятнадцать рублей назад привез... Отдохнул, называется!
И люди у нас не такие, как на материке. Вы не глядите, что тут больше половины бывших уголовников, замков у нас нет, и заработанных денег никто у тебя не отнимет. В Адлере подошел ко мне какой-то мужик и говорит: «Сел я, кореш, на мель. Дай мне взаймы сотен пять, домой приеду — верну, а сам я из Сусумана. Знаешь, такой городишко есть, на главной трассе, рядом с Берелехом?» — «Знаю, — говорю, — Сусуман, как не знать». Дал я ему пять сотен, ни расписки, ни хрена не взял, а видел его, между прочим, первый раз в жизни, он мне свой адрес оставил, только и всего. Прилетаем мы с курорта домой, а там уже перевод лежит — пятьсот рублей, как одна копеечка. А на материке?.. Э-э, да что там говорить!
В позапрошлую зиму мы дотла сгорели. Я еле выскочить из дому успел — ни шубы, ни шапки не вынес... Жена с дочкой в бане были, вот что на них было, то и осталось. Страховку за дом мне, конечно, выплатили. Да что мне эта страховка, пятьсот рублей, я накануне как раз получку принес — четыреста восемьдесят, жена ее в карман макинтоша положила. Вот вместе с макинтошем они и сгорели к такой матери. А сейчас, погляди, все у нас опять есть: и ковры, и приемник дорогой, и все такое прочее. Хотел я сперва и телевизор купить, да не ловит он тут ни хрена. Чего зря вещь в доме держать?
Летом я дома долго не сижу. Чего мне летом дома сидеть? Я чуть что — в рейс иду. У меня ведь по всей трассе и бабы, и кореша — все путем. И побутылить, и помышковать[17] — проблемы нет. Зимой — другое дело. Зимой — или грудь в крестах, или голова в кустах. Бегаем по зимникам через всю Якутию и Колыму — до самой Чукотки. Зимой, если мотор заглох, машина стала — кранты! Слезай — приехали! Если, конечно, никого по дороге не встретишь. А кого на зимнике встретишь?.. Так что сами понимаете, какие шофера тут выживают. А всякая рвань быстренько концы отдает, зиму-другую еще как-то продержится, а там — гроб и свечи! Ну а летом, летом совсем другое дело! Летом тут курорт... Вот у меня и удочки, и спининг, и карабин — все с собой. Даже уже и черви накопаны. Все рыбные места на трассе я наперечет знаю, ну и без мяса из рейса ни разу ни приезжал. Вот в прошлый рейс двух олешков завалил, да все ребятам-ремонтникам раздал по дороге. Домой привез одну заднюю ляжку, мне-то хватит... Музыка тоже с собой: вон «Спидола», магнитофон «Комета-206», между прочим, у вас в Новосибирске делают... Бабы наши знают, конечно, что и мышкуем мы по трассе, и бутылим, да давно уже рукой махнули, лишь бы только болезнь какую, интересную, не привез... Но у нас все мышки проверенные, а если какая и прочервивеет, на другой день об этом вся трасса знает...
Ну и законы на трассе, конечно, свои. Если я еду и вижу: поломался кто-то, стоит, пусть даже и незнакомый мне вовсе шофер, я дальше ехать права не имею, будь у меня хоть какой срочный груз, я должен помогать ему чиниться... У нас, бывает, машина с такого прижима навернется — смотреть страшно, ничего, кроме рамы, целого не осталось... Плевать, восстановим как миленькую, начальство и не догадается. У меня вон с собой на полмашины запчастей, даже задний мост есть. У нас это просто делается...
Вот этот участок, от Хандыги до Теплого Ключа, самый паршивый на всей трассе: ни гор, ни поворотов, ни прижимов, и прямой — все семьдесят километров насквозь видно. Больше всего здесь шоферов гробится, особенно когда домой из Магадана бегут. На перевалах да на прижимах не очень-то задремлешь, а тут вон, глядите, сколько деревьев машинами поперебито... — С этими словами Витька Атаманов подъехал к Теплому Ключу, и мы, пожелав ему фарту в дороге, покинули гостеприимную кабину.
В нашем лагере мы застали следы бурной административной деятельности: на суку чахлой лиственницы висел «Приказ № 1 по Колымскому экспедиционному отряду». В приказе объявлялась благодарность Басе — она поймала и задавила в нашей палатке полевую мышь.
21 июня
Далеко за полдень на старом обшарпанном самосвале в Теплый Ключ приехал наконец наш Витя Снисарь. Конечно, мы предполагали, что нам подадут отнюдь не «кадиллак», но это оказалось до такой степени «не кадиллак», что настроение у всех нас сразу упало.
— Ну и что? — пожал плечами Гена. — Нам же не на парад ехать. А такие вот потрепанные машины, как правило, бывают очень выносливы. — И мы, устыдившись минутной слабости, снова взбодрились и начали быстро загружать свое имущество в кузов. Сверху уселись сами, и Гена взял на руки Басю. (В кабину после долгих уговоров отправился Колька.)
— Ну! — дал команду Саня. — С Богом!
Километров через пять, перед самым хребтом Сата-Дабан, от трассы влево ушло ответвление: грязная грунтовая дорога с глубокими колеями.
— На Тополиный дорога пошла, — пояснил всеведущий Саня, — впрочем, какая это дорога?.. Зимник, одно слово... А сейчас лето, через километр завязнешь по самую кабину. Да и ехать туда незачем. Прежде в Тополином лагерь был. Сейчас вдоль трассы уже ни одного лагеря не увидишь: либо все по бревнышку раскатаны, либо в вольные поселки преобразованы. А там, на Тополином, все в целости сохранилось: и вышки, и бараки, и забор. Только проволоку колючую сняли. И на всех вышках — нагажено. Как только заключенных освободили, все они почему-то первым делом на вышки бросились большую нужду справлять.
— Видно, таким образом свое отношение показать хотели, — сказал догадливый Юра.
Машина полезла в горы, вверх, по правому берегу Хандыги. Пошел дождь. Сделалось холодно. Все мы надели телогрейки, а поверх них — плащи, но это не помогло — вскоре все мы до костей промокли и продрогли. Машина, натужно урча, лезет все выше и выше. Мы едем сейчас по таким кручам, ползем вдоль таких прижимов, что даже дух захватывает. Местами трасса становится так узка, что колеса машины почти висят в воздухе.
— Как же они здесь зимой-то ездят?! — ахает Юра. — А если гололед или, не дай бог, встречная машина?
— Как ездят, ладно, ты скажи мне, как эту дорогу строили? — удивляется Гена.
— И заметь, — добавляет Саня, — тут ведь даже гравий корзинами носили. Тачек, и тех не было, не полагалось. И еще добавь к этому зимой мороз то под шестьдесят, то за шестьдесят, а летом гнус. Да какой гнус!.. Бывало, в ладоши хлопнешь — на каждой руке слой битых комаров чуть не в палец толщиной.
Перед самым носом у нашей машины дорогу один за другим перебегают два зайца.
— Стой! — кричит Юра и хватается за ружье. — Саня, остановимся на пять минут всего... Зайцы — звери любопытные, далеко от дороги не побегут. Сейчас с зайчатиной будем. Поверь моему опыту, возле самой дороги сидят и смотрят на нас. Ужин будет что надо. Да и примета плохая, если заяц дорогу перебежал!..
— Какая зайчатина?! Какие приметы?! — сердится Саня. — Ты посмотри: небо как прорвало, дождина словно из ведра хлещет... Тут дай бог успеть перевалы до ночи пройти... Зайчатина!..
И вот он перед нами — знаменитый и грозный перевал Прижим. Узенькая дорога, да какая там дорога, почти что тропа, прилепилась к высоченной скале. Далеко внизу, под стометровым обрывом, вся в ледяных заберегах река Хандыга, сверху нависают камнепадные склоны. Перед последним поворотом к страшному Прижиму висит объявление: «Водитель! Будь осторожен. Перевал Прижим — особенно опасное место! Высади пассажиров!» Мы, однако, из машины высаживаться не стали, несмотря на все уговоры и увещевания нашего осторожного шофера: в таком холоде и такой сырости нет сил даже шевелиться, а не только вылезать из кузова и затем забираться в него обратно.
Едва проехав этот ужасный перевал, стали на ночь лагерем (здесь это слово приобретает совсем особенный смысл). Кругом скалы, грязь, сырость, и палатку ставить негде. К нашему счастью, возле нового, капитального моста через какой-то бешеный мутный ручей стоит старый, готовый вот-вот развалиться мост. Въезд на него, естественно, запрещен (да если бы он и был разрешен, въехать на мост все равно бы было невозможно: подъезды к нему полностью разрушены). Вот на этом мосту мы и поставили свою палатку, и даже костер развели из его обломков.