— Ну и как?.. — спросил Миша.
— В порядке. Через три дня бабка явилась в райком комсомола и заявление притащила. Прошу, мол, принять меня в ряды…
Миша и Петрусь засмеялись.
— Приняли?
— Отказали. Но мои агитационные способности отметили… Выговор вкатили.
Ветер гнал колючую поземку. Петрусь натер руки снегом и сунул в рукавицы. Мягкий мех под пальцами источал уютное, домашнее тепло.
— Не примерзнет? — неожиданно спросил Яша. Все поняли, что речь идет о шнуре.
— Ничего, — сказал Миша. — Дуй, Яша, к командиру. Доложи, что все готово.
— Есть доложить, что все готово! — Яша встал, стряхнул с полушубка снег и пошел по опушке леса, увязая в сугробах.
Миша и Петрусь остались лежать на снегу. Между ними протянулся невидимый в темноте шнур.
Отряд ждал встречи с врагом. Бойцы зарылись в снег, тихо переговаривались. Кое-кто курил, тщательно прикрывая огонек цигарки. Иные умудрялись даже дремать, несмотря на мороз и колючую поземку.
Никто не вглядывался в белесую мглу — все равно ничего не увидишь.
Вправо и влево вдоль железнодорожного полотна ушли глаза и уши отряда — разведчики Сергея.
Отряд мог ждать спокойно. Эти ничего не упустят — ни глухого удара вдруг сорвавшегося с ветки снежного кома, ни хруста сломавшейся ветки, ни дыхания ветра. Сергей умел подбирать людей.
Разведчики верили своему командиру и любили его. Энергичный, веселый, бесстрашный Сергей давно стал любимцем отряда, его гордостью, мерилом мужества. Многих удивляла его привязанность к медлительному, немногословному, даже чуть угрюмому Ванюше. Уж очень непохожими были они. Сергей часто подтрунивал над другом. Но если кто-нибудь другой пытался «подколоть» Ванюшу, Сергей тотчас резко обрывал его.
Ванюша со своей стороны ничем особенно не проявлял дружеских чувств к Сергею. Но в бою они всегда оказывались рядом, в разведку ходили вместе, и кто знает, сколько раз спасали они друг другу жизнь, может быть, даже сами не замечая этого, считая взаимную выручку делом обыкновенным.
И вот Ванюшу расстреляли.
Сергей помрачнел, осунулся. Такой легкий на шутку, на острое слово, он стал молчаливым и угрюмым, будто душа погибшего друга переселилась в него.
Разведчики не донимали своего командира соболезнованиями, но каждый вместе с ним молча переживал потерю товарища, копил ненависть к врагу и ждал с ним встречи.
Сергей сидел рядом с Алексеем и комиссаром, внешне спокойный и безучастный, будто предстоящий бой с эсэсовцами его не касался. Только легкие повороты головы на каждый донесшийся звук выдавали его внутреннее напряжение.
Откуда-то из темноты вынырнул Яша. Спросил тихо:
— Здесь командир?
— Здесь.
— Мост заминирован.
— Добре. Взрывайте, когда эшелон подойдет вплотную. И чтоб без осечки. Ваш взрыв — сигнал к атаке.
— Есть без осечки!
Яша бесшумно растворился во тьме, будто его и не было. И тотчас с другой стороны появился один из разведчиков Сергея.
— Дрезина идет.
Алексей кивнул.
— Сюрприза боятся… Пускай идет себе спокойно.
— Может, перехватим? Мы без шума, — хрипло сказал Сергей.
— Не надо. Пускай себе идет. Эшелон, верно, в Козиках. Ждут сигнала из Гичиц, что все в порядке.
— Ясно, — сказал Сергей.
— Стало быть, пускай себе идет, — повторил Алексей, и Сергей, не видя его лица, понял, что командир улыбнулся.
— Дрезину пропустите, — приказал Сергей своему разведчику, и тот мгновенно исчез.
— Теперь недолго, — сказал комиссар.
Но эшелон подошел, когда уже горизонт впереди посветлел и мягкий молочный свет начал разливаться по заснеженным верхушкам сосен. Ветер стих. Улеглась поземка. Покрепчал мороз. Там и тут звонко потрескивали сосны, будто лес по-стариковски покряхтывал, скованный зимним сном.
Маленький паровоз тащил по узкоколейке четыре товарных вагона и платформу. Над вагонами курились легкие дымки. И паровоз, и вагоны казались крошечными, затерянными в огромном спящем лесу заводными игрушками. Стволы трех пушек на платформе издали выглядели не толще спичек.
Паровозик поравнялся с левым флангом партизан. Никто не шелохнулся. Мимо лениво прощелкали вагоны. Так-так, так-так, так-так, — отзвенели колеса. — Так-так, так-так, так-так, — ответил им дремлющий лес.
Десятки напряженных глаз следили за эшелоном. Двести метров до моста, сто пятьдесят, сто. Паровозик сопит. Белые клочья пара повисают в воздухе.
Трое подрывников замерли на снегу. Петрусь, сняв рукавицы, сжал в ладони белый шнур. Рядом Яшка шепчет:
— Давай…
Но Петрусь не торопится. Пусть паровоз подойдет ближе.
Миша положил руку на плечо Петруся, чуть сдавил его.
Петрусь рванул шнур, почувствовал его сопротивление. Взрыва не было. Паровоз пыхтел уже рядом. Пятьдесят метров, сорок пять, сорок…
Шнур все-таки примерз. Поняв это, Петрусь, не таясь, вскочил на ноги и, перебирая в руках шнур, бросился в сторону моста.
— Назад! — крикнул Миша.
Но Петрусь не слышал его. Пробежав с десяток шагов, он снова рванул шнур…
Огромный белый гриб вырос перед паровозом, грохот покатился по лесу. Петрусь, оглушенный, упал в снег. Ударили пулеметы и автоматы партизан.
Паровоз резко затормозил, на мгновение повис в снежном вихре взрыва и, будто гигантская подбитая птица, медленно ткнулся носом в землю. Эшелон встал.
Миша и Яшка подбежали к Петрусю, помогли ему подняться.
— Жив?
Петрусь выплюнул снег, набившийся в рот, и улыбнулся.
Двери вагонов открылись. Но к ним уже устремились партизаны. Впереди всех огромными скачками бежал Сергей.
— У-р-ра… — катилось в морозном воздухе.
— А-а-а-а, — гулко кричал лес, вторя партизанам.
Сергей с разбегу бросил в открытую дверь вагона гранату и сразу вслед за взрывом резанул очередью автомата. И вдруг острая боль пронзила все его тело, потемнело в глазах, он согнулся и медленно упал на руки подоспевших товарищей.
Бой был коротким, но ожесточенным. Эсэсовцы не сдавались, и ни один из них не вырвался из сомкнувшегося кольца.
Разведчики положили своего командира на носилки, сделанные из двух жердей и полушубков. Молча стояли вокруг.
Сергей очнулся, дрогнули веки. Открыл глаза, увидел лица друзей.
— А… пушечки… взяли?
— Взяли, — ответил кто-то.
— Покажите…
Разведчики подняли носилки и поднесли Сергея к пушкам, которые уже успели скатить с платформы.
— Славные… пушечки… — Сергею казалось, что он говорит громко, но стоящие рядом едва слышали его. — Славные… — Он попытался улыбнуться… — А где… Алексей?..
Разведчики молчали. Только один из них, парнишка в ватнике и старой ушанке, зачем-то утерев нос рукавом и отведя взгляд в сторону, сказал:
— По делам хлопочет…
Они не хотели говорить Сергею, что Алексей убит. Сосны повернулись. Опрокинулось небо. Сергей снова впал в забытье.
Сергей лежал в землянке санчасти. Он слабел от потери крови, то и дело терял сознание. А когда приходил в себя, скрипел зубами, и лоб покрывался холодным липким потом — не давала покоя жгучая боль: три пули угодили ему в живот.
Санитарка Вера не отходила от раненого, вытирала его влажное лицо платком. Глаза ее покраснели и опухли от слез.
Наталья Захаренок тоже плакала от злости и бессилия. Ну что могла она сделать, чтобы спасти Сергея? Она, ветеринарный фельдшер? Не хватало ни знаний, ни умения. А здесь нужна операция, срочная и сложная. Нужен опытный хирург. Это понимали все: и комиссар, сидящий в ногах у Сергея, и Петрусь, которого послали подрывники, чтобы помог чем, если надо, и разведчики, молча сидевшие на бревне возле санчасти.
Разведчики попробовали было войти в санчасть всей гурьбой, но Наталья так грозно глянула на них, что они тотчас тихо вышли из землянки, расселись на бревне и так сидели молча, не глядя друг на друга.
Коля сидел вместе с разведчиками, кусал губы, чтобы не расплакаться. Он любил Сергея, преклонялся перед его храбростью, находчивостью. Сергей всегда находил для него доброе слово. И вот он умирает.
Рядом заскрипел снег. Разведчики, как по команде, повернули головы. К землянке подходил Отто. Он шел сутулясь, настороженно поглядывая на разведчиков, будто ждал, что его кто-нибудь ударит. Но разведчики смотрели на него без злобы. Немец подошел к двери землянки и постучал:
— Мошно?
— Да!
Отто спустился вниз в полумрак, остановился, напряженно вглядываясь в фигуры людей.
— Что вы? — спросил комиссар.
— Я прошу меня извинить… Я есть волнованный… Как Серьёшка?
Комиссар посмотрел на бледное лицо Отто, пожал плечами:
— Плохо… Если бы вы были врачом…
Отто печально покачал головой:
— Я не есть врач…
— Его может спасти только немедленная операция, — жестко сказал комиссар.
— Их ферштее… Здесь нужен доктор Краммер.
— Кто?
— Доктор Краммер, — повторил Отто. — Это есть очень… доктор в госпиталь Ивацевич. Эр ист гроссе арцт… Большой доктор…
Комиссар махнул рукой и отвернулся…
— Слушай, Отто, ты знаешь, где он живет? — вдруг спросил Петрусь.
— Что?
— Ну где его квартира, дом?
— Во ист ирен хаузе? — переспросил по-немецки Отто. — Я-а… да-да… Я знаю.
— Товарищ комиссар. — Петрусь наклонился к комиссару. — Давайте мы его привезем.
— Кого?
— Доктора этого… Пусть делает операцию или — в расход.
— Да ты в своем уме?.. Так он и поедет!
— А мы привезем, — сказал Петрусь. — Выкрадем, что ли…
— Чушь!
— Не чушь, товарищ комиссар. Брали же мы языков! Отто, хочешь спасти жизнь Сергею?
— О-о да… Он был мой друг. Он брал меня в лагерь и не расстрелял на месте, как это… будет по-русски… сукинова сына… Я… Он есть хороший шеловек…
— Тогда помоги нам привезти сюда вашего доктора.
Брови Отто поднялись:
— Доктор Краммер?
— Да…
— Абер, ви?.. Как?..
— Не знаю еще. На месте увидим. Поможешь?
Отто помолчал. Потом спросил:
— Я имею один вопрос… Будет доктору Краммер сохранен жизнь?
— А на кой она нам нужна, его жизнь? Нехай делает операцию и катится на все четыре стороны. Еще сала дадим, как говорится, за визит.
— Это есть слово партизан?
— Слово партизана.
— Тогда я буду помогать… Это не есть военный вмешательство. Такой шеловек — Серьёшка не должен умирать.
Петрусь хлопнул Отто по плечу.
— Ты настоящий парень, Отто, хоть и фриц. Разрешите, товарищ комиссар?
Комиссар молчал. Заманчиво было заполучить хорошего хирурга. Но имел ли он право посылать людей на такой риск?
— Ведь умирает Сергей! — тихо, с силой сказал Петрусь.
Комиссар поднял голову. Петрусь, Отто, девушки напряженно смотрели на него, ждали ответа. Он с силой хлопнул ладонями по коленям:
— Ладно. Разрешаю. Пусть идут добровольцы — двое, трое. — Он повернулся к Отто: — Вы понимаете, что в случае провала Вайнер вас не пощадит?
— Яволь… Это я понимаю.
— И не боитесь?
Отто пожал плечами.
— Имейте в виду, мы вас не принуждаем. Вы можете отказаться.
— Понимаю… — Отто посмотрел комиссару прямо в глаза: — У вас есть неверный понятие о немецкий душа, герр комиссар. Я поеду за доктор Краммер. Я буду спасать жизнь Серьёшки. Только я не буду вооружаться и стрелять немца.
— Хорошо, Отто. Вы поедете без оружия. Можете идти.
Отто по-солдатски повернулся и вышел.
— Петрусь, последи за ним. На всякий случай.
Петрусь молча кивнул и направился к двери, но комиссар остановил его.
— Кстати, тебе лучше не появляться в Ивацевичах. Все собаки знают.
— Я — артист! — важно сказал Петрусь. — Я надену форму обер-лейтенанта и буду вовсю ругаться на чистом русском языке. Немцы будут только глазами хлопать. Или нет. Я буду раненым, перебинтую себе башку — родная мама не узнает. Пусть Отто везет меня в госпиталь, а по дороге мы заедем за этим самым доктором.
— На чем поедете?
— Хорошо бы на автомобиле… хотя б на грузовике. В крайнем случае возьмем в селе лошадь.
— А обратно как выберетесь?
— Выберемся, товарищ комиссар. Вы не беспокойтесь. Обстановка подскажет. Девочки, дайте бинтик.
Наталья вытащила из-под нар мешок, достала оттуда бинт, протянула Петрусю:
— На. Только смотри, Петрусь, вместе с доктором прихвати и инструменты. Не забудь.
— «Любимый город может спать спокойно», — вдруг тихо пропел Петрусь, махнул рукой и вышел.
После полумрака землянки снег ослеплял. Петрусь остановился возле разведчиков, зажмурил глаза.
— Как там?
— Неважно, ребята.
Разведчики опустили головы.
— Кто пойдет со мной в Ивацевичи за доктором? — спросил Петрусь.
Разведчики встали, как по команде.
— Нужен один человек.
Петрусь внимательно оглядел всех по очереди. Потом обратился к одному уже немолодому разведчику с одутловатым, испитым лицом:
— По-немецки разумеешь?
— Ни трошечки.
— А как звать?
— Федор.
— Эк тебя разнесло от пьянства.
— Я хмельного в рот не беру, — сердито сказал Федор. — Почки у меня прохудились.
Петрусь улыбнулся:
— Ну, добре. Дело рисковое. Пойдешь?
— Пойду.
— Что ж у нас помоложе нет, что ли? — проворчал молоденький паренек с маленьким носом кнопочкой.
— Не твоего ума дело, — сказал Петрусь. — Ну куда я, к примеру, тебя возьму? В немецкой форме да с этаким носиком! Кто же поверит, что ты немец, ежели от тебя за сто верст русским духом несет! А Федора наряди — и хоть к ихнему фюреру: солдат пил, не отоспался.
Разведчики засмеялись и тотчас притихли, виновато оглядываясь на дверь землянки.
Через час трое немцев шагали лесной тропой. Впереди шел обер-лейтенант. За ним два солдата. Один из них, долговязый, был безоружен, зато у второго, с одутловатым, испитым лицом, за плечами висело два автомата.
Последнее время доктор Краммер плохо спал. То ли давало себя знать переутомление, то ли возраст. Никогда раньше не гляделся он в зеркало, а теперь нет-нет, да и посмотрит на свое осунувшееся, опухшее от бессонницы лицо. Вздохнет, примет порошок люминала, чтобы уснуть, и ложится на узкую жесткую койку. Но сон не приходит. Не помогает даже двойная доза люминала.
И в этот поздний вечер он рассматривал в зеркале свое испещренное множеством морщин лицо, потрогал зачем-то дряблые щеки… Старость. Только одни пальцы не стареют. Он вытянул вперед руки. Пальцы были тонкие, костистые, сильные, живые. Он подвигал ими, сжал и разжал…
Может быть, права фрау Китцен? Пора отдохнуть? Испросить отпуск и уехать домой, в Гамбург… Домой… Он отчетливо представил себе кабинет с тремя дубовыми шкафами, где за стеклом поблескивают холодные хирургические инструменты. Спальню с широкой жесткой кроватью и скелетом в углу. Гостиную, полную книг и ковров, из которых никакими пылесосами не вытянешь пыль… Скука. Лежать на своей широкой жесткой постели в пустой квартире, без сна… Серые улицы. Туман. Море с тяжелыми чугунными волнами… Ну его к черту! Краммер ссыпал три порошка люминала на одну бумажку. Лошадиная доза!..
Где-то коротко постучали. Верно, в наружную дверь. Краммер положил бумажку с люминалом на стол. Прислушался. Стук повторился.
Интересно, проснется этот вечно сонный баварец, денщик?
Снова послышался стук. Наверняка пришли из госпиталя. Кого-нибудь привезли. Краммер сердито засопел и направился через соседнюю комнату в сени. Сбил по дороге ударом ноги ведро. Оно громыхнуло, но спящий в комнате баварец даже ухом не повел.
— Вот спит, подлец! — буркнул Краммер и загремел задвижкой.
В хату вошел долговязый солдат, выбросил вперед руку:
— Хайль Гитлер!
— Хайль, — вяло ответил Краммер.
Лицо солдата было знакомо. Видимо, из госпитальных санитаров. Они часто меняются. Да-да, он не раз видел этого долговязого.
— В чем дело?
— Господин доктор, господин Вайнер просил вас срочно прибыть.
Краммер поджал губы.
— Привезли кого-нибудь?
— Так точно. Говорят, совершенно необыкновенный случай.