Педро брел по пыльному тротуару, держа руки в карманах и задумчиво насвистывая. Отвесными лучами, в упор, палило солнце. Газетчик на углу, под зонтиком из пальмовых листьев, лениво выкрикивал:
— Есть тираж Национальной лотереи Мехико! Полный список выигравших билетов! Спор столетия — Джина Лоллобриджида или София Лорен! Новое послание Ториэльо — гватемальский канцлер требует интернировать вооруженные отряды эмигрантов на территории братской республики Гондурас! Аргентинская кинозвезда высказывается по поводу «холодной войны»!..
Глава 8
Обед тянулся долго. К приятному удивлению Джоанны, за столом не была затронута ни одна политическая тема: говорили о погоде, о колебаниях цен на кофе, об авиационных катастрофах и «летающих тарелках». Даже падре Филипе рассказывал что-то вполне безобидное из истории иезуитских миссий в Парагвае.
Наконец обед закончился — без происшествий, не в пример вчерашнему ужину. Блеснув пыльным лаком, отъехала от крыльца последняя машина; наступил священный час сиесты. Монсон вместе с полковником Перальта, иезуитом и двумя приятелями уединился в своем кабинете. «Бедные, — с насмешливым сочувствием подумала Джоанна, — наконец-то отведут душу…»
В ее комнате с опущенными шторами было темно и прохладно. Джоанна торопливо, расшвыривая вещи по ковру, разделась и с разбегу кувыркнулась в постель.
Часа через два она проснулась в чудесном настроении. Солнце уже клонилось к западу, из столовой доносилось звякание посуды: накрывали к вечернему чаю. Мягко, едва слышно гудел кондиционер, вливая в комнату охлажденный воздух. Весело насвистывая, Джоанна натянула купальник и в дверях столкнулась с Хосефой.
— Чай подан, нинья, — доложила та.
— Не хочу, я иду купаться, — Джоанна мотнула головой, заправляя волосы под резиновую шапочку. — Почты еще не было?
— Нет еще. Там приехал этот, с лакированной головой…
— Лиценциат? Тем больше оснований удрать в бассейн. Ты убери у меня немного, здесь совершенно дикий беспорядок…
Дорожка была вымощена белыми плитками неправильной формы, между которыми росла декоративная травка. Осторожно ступая босыми ногами, Джоанна не прошла и половины, когда ее окликнул знакомый голос. Она оглянулась: лиценциат в теннисном костюме догонял ее торопливым шагом.
— Добрый день, сеньорита Джоанна, разрешите к вам присоединиться?
Джоанна страдальчески поморщилась и переступила с ноги на ногу.
— Присоединяйтесь, — кивнула она. — Не обращайте внимания, это я не из-за вас…
— В такую жару я не рекомендовал бы вам ходить босиком по камню, вы можете сжечь себе ступни.
— Благодарю за совет, они уже наполовину обуглились. Ну, скорее в бассейн, раздеться можно на ходу.
— С вашего позволения… я не собирался плавать, мне нужно поговорить с вами по делу… если разрешите…
— По делу — в такую жару? Вы неисправимый бизнесмен, дон Энрике. Хорошо, тогда подождите пять минут. Ай, мои пятки!..
Бросившись в воду с невысокого трамплина, Джоанна вместо пяти минут проплавала добрых тридцать, потом поднялась по трапу и села на верхнюю ступеньку, болтая в воде ногами.
— Я вас слушаю, — сказала она, стащив резиновую шапочку и встряхивая волосами. — Что же вы стоите? Вон шезлонг, несите его сюда и садитесь.
Молодой адвокат торопливо повиновался: теперь вечернее солнце било ему прямо в лицо, и, может быть, потому он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Видите ли, сеньорита Джоанна, — начал он сбивчиво, — я буду краток, потому что… Надеюсь, с вами можно обойтись без преамбул… Хотя я отлично в курсе… Вы безусловно ошибаетесь во многом…
— В чем именно, дон Энрике? — спокойно спросила Джоанна.
— В ваших взглядах на сегодняшнюю внутреннюю ситуацию Гватемалы… Это безумное правительство ведет нашу страну к полному краху… В столице я вращался в весьма осведомленных кругах, и… Разумеется, обо всем этом не скажешь так, сразу… Тем более это очень сухая материя для немужского ума…
— Не бойтесь за мой ум, лисенсиадо Гарсиа, я не один год изучала сухие материи. Если можно, более конкретно.
По-видимому, конкретность мышления не являлась свойством мужского ума дона Энрике. Он говорил долго и бессвязно, путаясь в цифрах и фактах. Джоанна слушала его, чуть приподняв брови, следила за причудливой игрой расплывчатых солнечных пятен на дне и стенках бассейна, выложенных бирюзовым кафелем, и от души жалела будущих клиентов молодого адвоката. Наконец ей надоело.
— Простите, — сказала она, оборвав его на полуслове. — Насколько я понимаю, это все еще только преамбула, хотя вы сказали, что обойдетесь без нее. Перейдем же к делу, если это вас не затруднит.
— Слушаюсь, сеньорита Джоанна, — поспешно согласился дон Энрике. — Дело вот в чем. Я не сомневаюсь, что вы, как и вся честная молодежь Гватемалы, не можете оставаться равнодушной к судьбам родины…
— Безусловно нет.
Адвокат замялся. Джоанна подняла на него спокойные глаза.
— Я слушаю вас, дон Энрике.
— Дело вот в чем… Скажу вам по секрету, Гватемала скоро будет свободной. Скорее, чем думают… У нас есть много друзей в лимитрофах… Для того чтобы облегчить, м-м-м… этот процесс, внутри страны создана подпольная организация — главным образом молодежь… студенты… Вы понимаете?.. Я думал предложить вам… Ваш патриотический долг… Пока не поздно…
Замолчав, он облизнул пересохшие губы под тонкими, в ниточку пробритыми усами. Молчала и Джоанна, потрясенная услышанным. Молодежь, студенты — значит, не только дикари-плантаторы, но и молодежь готова помогать «друзьям из лимитрофов»… Впрочем, какая это молодежь, если она вся подобна этому кретину!.. Небо, что все это значит в конце концов? И почему он пришел именно к ней? Как он смел прийти к ней с такой мерзостью? И что ей теперь остается делать? Дать ему пощечину?
— Так, я надеюсь, вы согласны, сеньорита Джоанна?
Небо, какой идиот! Какой беспросветный идиот! Ведь трудно предположить, что он идет на предательство сознательно, что он действительно готов отдать свою собственную страну на растерзание «друзьям из лимитрофов».
Когда Джоанна заговорила, она сама удивилась спокойствию своего голоса: он только едва вздрагивал.
— Слушайте, дон Энрике! Я могла бы сейчас сказать вам «да» и через десять минут позвонить в жандармерию. Я не делаю этого только потому, что вы пришли ко мне сами, и я не могу заплатить предательством за доверие, хотя бы непрошеное. Может быть, я совершаю преступление, но иначе не могу.
Уезжайте отсюда. Уезжайте отсюда немедленно, сию же минуту! Слышите?
Лиценциат Гарсиа вскочил с шезлонга и несколько секунд стоял в оцепенении; потом круто повернулся и ушел, не попрощавшись. Через минуту Джоанна услышала шум отъехавшего автомобиля.
Она еще долго сидела, болтая в воде ногами, пока постепенно не успокоилась. Очевидно, все дело сводится к таким вот кретинам, вздумавшим поиграть в государственный переворот; конечно, никакой серьезной опасности они не представляют. Просто сыновья плантаторов, обиженных аграрной реформой… Естественно, что и ее приняли за такую же, — ведь отец не скрывает своего отношения к правительству. А что касается ее спора с иезуитом, так мало ли богатых девушек в наши дни кокетничают своими ультралевыми взглядами, хотя бы из желания позлить старших!
Джоанна опять бросилась в бассейн, словно стараясь смыть с себя отвратительный осадок, оставшийся от разговора. Но настроение уже было испорчено, удовольствие от купания исчезло: вода казалась слишком теплой и слишком хлорированной. Недовольно отфыркиваясь, она снова поднялась по алюминиевой лестнице и подозвала проходившего мимо садовника.
— Тонио, здесь невозможно купаться! Один сплошной хлор. Что у вас, дозатор не работает, что ли? И потом воду не меняли уже, наверное, несколько дней. Сейчас же поставьте помпы на перекачку… и проверьте, что там с хлором, иначе вы скоро не только всех микробов перетравите, но и меня в придачу. Что это у вас, ножницы? — обрадовалась вдруг она. — Ой, дайте сюда, я сама буду стричь! Где вы стрижете? А, северную сторону… Ладно, давайте мне, я докончу, а вы включите обе помпы и ступайте отдыхать.
— Зачем вам ножницы? — не сдавался Тонио. — Опять затеряете, а мне завтра ищи по всему саду…
— Давайте, давайте, не затеряю, — засмеялась Джоанна, протянув руку и нетерпеливо шевеля пальцами. Стричь живые изгороди было почему-то ее любимым занятием, оно всегда успокаивало. — Давайте, я положу на место, клянусь, что положу!
Завладев ножницами, она вернулась в дом, переоделась в рабочий костюм — синие ковбойские штаны, клетчатая рубаха и старые кожаные перчатки — и отправилась в самую глушь сада. Работа скоро вернула ей хорошее настроение, разговор с адвокатом вспоминался как нечто анекдотическое. Она громко, по-мальчишески высвистывала «Джизэбел» — модную песенку Фрэнки Лэйна — и, не жалея рук, лязгала большими ножницами в такт мелодии.
Уже почти стемнело, когда от дома послышался голос разыскивающей ее Хосефы.
— Сеньорита-а-а! — кричала горничная. — Куда вы пропали? Вам письмо-о-о!
Письмо могло прийти из столицы: с месяц назад Джоанна написала одной из своих живущих там приятельниц, прося разузнать насчет работы. Обрадовавшись, она швырнула ножницы и побежала к дому.
Ее ждало разочарование: письмо оказалось из Штатов, от Гэйл Норман, некоторое время жившей вместе с ней в одном «сорорити». Сняв перчатки, Джоагана бросила их на стол и медленно вскрыла узкий конверт с пестрой сине-бело-красной каймой авиапочты, улыбаясь воспоминаниям: Гэйл, очень хорошенькая блондинка, отличалась феноменальной глупостью и вечно служила посмешищем всего факультета.
Письмо было вполне в стиле мисс Норман — отстуканное без знаков препинания и намека на орфографию, оно содержало в себе восторженное описание каких-то «мальчиков» и «ужасно весело» проведенного с ними времени. В конце шла просьба «непременно писать».
Ответить на подобное послание было не так просто. Джоанна не хотела обижать бедняжку молчанием и решила ответить тотчас же, чтобы избавиться. Вынув из футляра машинку, она забралась на диван и за десять минут настучала ответ: что была рада получить от своей милой Гэйл письмо, что очень рада тому, что ее милая Гэйл так веселится, и что она сама, Джоанна, час назад тоже ужасно весело провела время с одним мальчиком, который застал ее в бассейне — в соответствующем костюме — и так потерял голову, что тут же предложил вступить в подпольную антиправительственную организацию.
Вложив письмо в конверт, Джоанна отстукала на нем адрес: «Мисс Абигэйл Б. Норман, отель «Мак-Эллистер», Майами — Флорида, США». Потом она задумалась; история с неудавшейся вербовкой приведет Гэйл в восторг и надолго даст ей тему для рассказов «мальчикам», но вообще смешного здесь мало. По существу, об этом нужно было бы поговорить с отцом. Для чего? Ну… Просто так. Врешь, не просто так. Ты боишься, что отец и сам в чем-то замешан. И хочешь получить от него заверение в обратном. Впрочем, глупости, ничего отец об этом не знает. Иначе он поговорил бы с нею сам, не поручая важный разговор такому болвану. Но ты должна, ты должна с ним поговорить! Нельзя оставаться спокойной, не получив ясного ответа на этот вопрос. Но ведь отец все равно тебе уже не доверяет, он все равно ничего не скажет. Все равно ты должна его спросить!
Закусив губы, Джоанна сняла трубку внутреннего телефона и нажала одну из кнопок. Из кабинета не отвечали. Она переключила коммутатор и спросила у тети, не знает ли она, где папа.
— Уехал вместе с падре Фелипе, — ответила донья Констансия, — и сказал, что до утра не вернется. Будешь ужинать?
— А-а-а… — с облегчением протянула Джоанна. Только сейчас она почувствовала, как боялась разговора с отцом и как желала его оттяжки. — Так он уехал… Ну что ж. Что вы сказали, тетя? Ужинать? Нет, не хочется… Впрочем, пусть мне принесут что-нибудь сюда, я поем позже. Что-нибудь легкое, вы знаете… Спокойной ночи, тетя.
Хорошо, что уехал. Хорошо, что не вернется до утра. Утром она поедет к Мигелю и обо всем с ним поговорит. Мигель всегда посоветует самое разумное. Мигель, Мигель, Мигелито…
Потянувшись, Джоанна соскочила с дивана, прошлась по комнате, потом включила радио. Пошарив по диапазонам, она нашла какую-то приятную музыку, прикрутила регулятор громкости и, вернувшись на диван, села с поджатыми ногами, прикрыв глаза и с улыбкой покачиваясь всем телом в такт подмывающей мелодии. Мигель, Мигелито… Удивительно, как одна мысль о любимом сразу стирает с души все неприятное! Без следа, словно ничего не было. Ни этого дурака-лиценциата, ни мыслей об отце, ни пулеметов на парашютах…
Позвонить бы сейчас тете Констансии и сказать небрежным тоном: «А знаете, тетя, я забыла вам сказать: я помолвлена с учителем из Коатльтенанго Мигелем Асеведо…» Ха-ха-ха, бедная тетя, что с ней стало бы!
В дверь постучали: горничная принесла покрытый салфеткой поднос.
— Спасибо, Хосефа, — кивнула Джоанна. — Ты уверена, что цветы на моем столе сегодня менялись?
— Будто уж, нинья, вы и сами не видите!
— Хорошо, хорошо, я ведь только спросила…
— Кушать будете сейчас?
— Нет, оставьте так, я поем позже. И, пожалуйста, не беспокойся, я все унесу на кухню сама. Хосефа, ты знаешь учителя из Коатльтенанго?
— Это дона Мигеля? Ну, слыхала про него.
— Какого ты о нем мнения?
Хосефа, держа руки под передником, пожала плечами.
— А кто ж его знает! Там его хвалят, у кого дети ходят в школу. А что?
— Нет, я просто так. Будь добра, выключи свет, когда будешь выходить. И спокойной ночи!
— Покойной ночи, нинья…
Горничная вышла, бесшумно притворив дверь. Джоанна обхватила руками колени и откинулась на спинку дивана, глядя на мерцающие в проеме окна яркие звезды.
Она просидела так очень долго, слушая музыку и думая о своей будущей жизни: о жизни некой сеньоры Монсон де Асеведо, уважаемой дамы, имеющей мужа, дом и, конечно, детей. Представлять себе все это было интересно, но трудно. Кое-чего в будущем она даже побаивалась, например ответственности за воспитание ребенка. Но ведь Мигель — учитель, вдвоем они справятся. Ведь это было бы просто ужасно, если бы они не справились и их ребенок вырос недостойным человеком. Нет-нет, он, безусловно, будет замечательным, великолепным человеком! Государственным деятелем, или писателем, или ученым. И вообще у него будет замечательная жизнь: ему ведь придется жить в мире, где не будет ни таких иезуитов, ни таких лиценциатов. Когда-нибудь она расскажет ему, как его маме в молодости предложили вступить в подпольную организацию…
Музыка умолкла. Бойкий женский голос с мексиканским акцентом объявил, что передатчик такой-то заканчивает на этом свою работу, желая всем слушателям спокойной ночи. Джоанна удивилась и взглянула на светящиеся в темноте стрелки настольных часов: была полночь.
— Спать, спать, спать… — весело пропела она, соскакивая с дивана. — Завтра с самого утра — к Мигелю! Мигель, Мигелито…
Включив свет, она остановилась посреди комнаты и потянулась, закинув руки за голову. Два предмета на письменном столе привлекли ее внимание — накрытый салфеткой поднос и пара старых перчаток. Первый вызвал чувство голода, второй — чувство вины: ножницы-то ведь она потеряла…
В ванной Джоанна вымыла руки, потом включила трубки дневного света, укрепленные по сторонам большого — во весь простенок — зеркала. Оттуда на нее глянуло странное существо, мальчишески стройное и большеглазое, в ярких цветов ковбойке и коротковатых, выше щиколотки, узких синих штанах.
— А это вам понравилось бы, дон Мигель Асеведо? — вслух спросила Джоанна, сделав гримаску. — Впрочем, я не сказала бы, что костюм мне не к лицу…
Вернувшись в свою комнату, она боком примостилась на край стола и принялась с аппетитом уничтожать давно остывший ужин, искоса поглядывая на перчатки. Теперь Тонио никогда в жизни не доверит ей ножницы. Но где их сейчас искать, в такой глуши? Придется извиняться. Впрочем, так нельзя — обещание есть обещание. Мигель страшно возмутился бы.
Поев, Джоанна бросила на поднос скомканную салфетку и понесла его на кухню. Там уже никого не было — вся прислуга спала. Она сняла с гвоздя электрический фонарь, еще раз обругала себя за рассеянность и вышла в сад, призрачно освещенный крупными мохнатыми звездами.