Найти ножницы оказалось не так просто, и она долго шарила лучом фонарика по зарослям, то и дело натыкаясь на колючки декоративного кустарника; потом сзади послышался хруст веток под торопливыми шагами, и чей-то незнакомый голос грубо окликнул:
— Эй, кто там шляется?
Джоанна уронила фонарик в траву — больше от изумления, чем от испуга. Стоя на коленях, она подняла голову и обернулась, тотчас зажмурившись от ослепительного луча, ударившего ей в лицо.
— Ты что здесь делаешь? — еще грубее крикнул незнакомец, подойдя ближе и осветив ее в упор.
— Я? Ищу ножницы, я здесь стригла, — растерянно отозвалась она.
— Садовница? Какого черта ты здесь таскаешься в это время, а?
Джоанна вдруг осознала всю нелепость сцены: кто-то допрашивает ее в ее же собственном саду. Что за бред?
— Идите вы к дьяволу! — крикнула она, вскочив на ноги и стряхивая с колен сухие листья. — Еще не хватало, чтобы я давала отчет любому бродяге! Вы-то сами что здесь делаете?
— А ну, тише! — прикрикнул невидимый бродяга. — Жить надоело? Иди со мной, быстро!
Джоанна повиновалась: человек с фонарем мог в любую минуту ее пристрелить, прирезать, наконец, просто придушить, как котенка.
— Куда идти? — спросила она, выйдя из кустов.
— Налево и прямо, пока я не скажу. И не вздумай бежать — пожалеешь. Иди!
Она шла, продираясь через кусты, пока луч фонаря, все время освещавший ее сзади, не выхватил из темноты кусок облупившейся стены и стоящий перед закрытой дверью маленький грузовичок-пикап с плотно зашнурованным брезентовым верхом. Джоанна узнала место — это был находившийся в самом углу сада старый сарай, в котором хранились поломанные мотыги, лопаты и прочий хлам. Но этот пикап? Ей стало по-настоящему страшно; и тут, к ее изумлению, невидимый конвоир крикнул:
— Эй, Монсон, подите-ка сюда!
Она не поверила своим ушам: отец здесь, в этом сарае? Разве он не уехал? Но сомневаться не приходилось: из двери, быстро прикрыв ее за собою, действительно показалась знакомая грузная фигура в сапогах и белых бриджах.
— Глядите, Монсон, тут какая-то девка шлялась. Не у вас работает?
С этими словами конвоир осветил ее лицо. Джоанна зажмурилась.
— Джоанна? — изумленно спросил отец. — Ты? Погасите фонарь, Оливейра. Что случилось, Джоанна?
Та облегченно засмеялась.
— Я должна спросить это у. тебя, папа! С каких пор у нас в парке завелись киднапперы? Я потеряла тут садовые ножницы, сейчас пошла искать — и вдруг такая штука! Знаешь, как я перепугалась! Это просто феноменально — благополучно прожить пять лет в США — и вдруг оказаться похищенной у себя в…
Она не окончила фразу: дверь сарая опять открылась, из него вышел еще один человек. Остановившись на освещенном изнутри пороге, он вгляделся в темноту и удивленно спросил:
— Что тут происходит? С кем ты это, Индалесио?
— Закрой дверь, черт тебя побери! — бешено крикнул Монсон.
Человек поспешно скрылся, но Джоанна уже ус «пела увидеть внутренность сарая, ярко освещенную керосино-калильной лампой: сломанный культиватор у стены, штабель бумажных мешков с минеральными удобрениями и прямо посередине на цементном полу — два больших продолговатых тюка из зеленовато-серого брезента, снабженных какими-то лямками, пряжками и кольцами. На крайнем тюке четко выделялось отпечатанное крупными белыми буквами — по трафарету — знакомое слово «warning».[48] Ниже шел короткий текст помельче. У нее мгновенно пересохло во рту.
— Ты слышишь, Джоанна? — нетерпеливо крикнул отец.
— Что, папа? — переспросила она, делая усилие, чтобы говорить спокойно.
— Почему ты не спишь в это время?
— Я ведь тебе уже сказала, я пошла искать ножницы, потому что обещала садовнику положить их на место… А вообще я читала у себя в комнате. Я всегда ложусь поздно…
— Хорошо, ступай к себе. И немедленно ложись в постель. Проводите мою дочь, Оливейра.
Тот же конвоир с фонарем проводил ее до самого дома, бормоча извинения: он просто не мог предположить, что сеньорита Монсон может ходить в таком виде…
У себя в комнате Джоанна опустилась на стул, зажав пальцы между колен, и долго сидела, зябко сгорбившись, глядя прямо перед собой остановившимися глазами. Что-то похожее на инстинкт самосохранения— или последние остатки любви и уважения к отцу, сгоревшие в ней за один короткий миг, — что-то еще удерживало ее от того, чтобы до конца признать страшный факт; но в то же время разум неопровержимо убеждал ее в обратном. Ошибиться было невозможно: точно такие штуки она видела прошлым летом на маневрах в штате Аризона, где присутствовала с несколькими студентами факультета в составе группы представителей прессы. Им, будущим журналистам, подробно разъяснили назначение этих коротких брезентовых колбас: это были тюки-контейнеры мягкого типа (есть еще жесткого, сигарообразные, сделанные из какой-то особой пластмассы), применяющиеся для парашютирования боеприпасов в зоне боевых действий.
Зона боевых действий… Джоанна видела это в европейских фильмах: черный дым, пламя, закопченные обломки стен, клубящиеся смерчи взрывов, бегущие и падающие люди. Ее родина Гватемала — зона боевых действий? Значит, не только лиценциат Гарсиа, не только его «друзья из лимитрофов», но и отец… ее отец — папа, который когда-то носил ее на руках!..
Джоанна долго плакала, кусая губы и не утирая слез, судорожно сцепив сжатые между колен пальцы. Тупая ломота в висках вернула ее к страшной действительности, к необходимости что-то делать. Двигаясь машинально, как автомат, она прошлась по комнате, остановилась перед письменным столом, аккуратно сложила разбросанные листы почтовой бумаги — тонкой, хрустящей, с крошечным грифом «Джоанна Аларика Монсон» в верхнем левом углу. Потом умылась холодной водой, зачем-то причесалась с особой тщательностью; вернувшись из туалетной, она услышала в коридоре тяжелые шаги отца.
Дон Индалесио задержался перед комнатой дочери и, заметив свет в дверной щели, вошел не постучавшись. Джоанна стояла спиной к столу, обеими руками держась за его край, словно боясь упасть.
— Ты все еще не спишь? — зевнув, удивился отец. — Я, как видишь, вернулся несколько раньше… Думал задержаться до утра. Мы там смотрели старый инвентарь… Лопес из «Магдалены» хочет кое-что купить…
Небо праведное, и это ее отец, человек, который когда-то. был для нее образцом настоящего мужчины — умного, смелого, справедливого, — этот человек стоит сейчас перед нею, отводя глаза, и лжет, даже не заботясь о правдоподобии!
— Не нужно, отец, — сказала Джоанна усталым голосом. — Не нужно, я все равно уже все видела.
Лицо Монсона пошло красными пятнами.
— Не понимаю… Что ты видела?
— Все, отец. Если хочешь своими именами — контейнеры с оружием. С тем самым оружием, — неожиданно для самой себя выкрикнула Джоанна, делая шаг вперед, — о котором ты только сегодня — только сегодня утром! — сказал мне, что ничего…
— Замолчи немедленно!
— …что ничего о нем не знаешь! Зачем ты лгал? Если ты уверен, что поступаешь правильно, говори об этом прямо! А ты лжешь, как… Потому что ты отлично сознаешь, что это преступление — то, что вы здесь делаете…
Джоанна, задыхаясь, поднесла руку к горлу.
— Я тебе приказываю замолчать! — крикнул отец, подступая к ней.
— …что это самое подлое преда…
— Получай, дрянь!
Джоанна пошатнулась, но устояла на ногах. Ее левая щека вспыхнула, правая стала белее лежавшей на столе бумаги.
— Довольна теперь или хочешь еще? Я тебя научу разговаривать с отцом! Я тебя предупреждал, чтобы ты не смела соваться в эти дела! Предупреждал я тебя или нет? Посмей мне еще сказать хоть одно слово — я с тебя спущу шкуру, дрянь ты этакая! Ты считаешь, что твой диплом уже дал тебе право судить старших, да? Завтра ты отсюда уедешь — отправишься с теткой в горы и будешь сидеть под замком! Теперь я знаю, как с тобой нужно обращаться! Я тебя еще выдрессирую, патриотка!
Дон Индалесио повернулся и вышел из комнаты, едва не обрушив за собою дверь. Джоанна вздрогнула от грохота. Концами пальцев она провела по горящей щеке и потом посмотрела на них расширенными глазами, словно ожидая увидеть кровь. Крови не было. Странно… А ощущение такое, будто разбито все лицо. Ее стало трясти, как в ознобе. Она выключила свет и прилегла на диван, свернувшись в клубок и не отводя глаз от циферблата настольных часов, ярко светящихся в темноте зелеными цифрами.
Когда обе стрелки сошлись на цифре 2, Джоанна встала, на ощупь, не зажигая света, вынула из ящика стола свои документы и на цыпочках вышла из комнаты.
Теперь она чувствовала себя поразительно спокойной, каждое действие было четким и продуманным. Прежде чем включить в гараже свет, она осторожно задвинула тяжелую складную дверь, прислушалась и только тогда нажала кнопку выключателя. Проверила уровень масла, сменила воду в радиаторе, долила бак из запасной канистры. Рядом стоял «виллис» отца — тот не признавал других машин и даже на ежегодный съезд кофепромышленников приезжал в этом старом и ободранном вездеходе. Приведя в готовность малолитражку, Джоанна еще раз прислушалась, откинула тяжелый капот «виллиса» и оглянулась, подыскивая подходящий инструмент. В углу лежала большая двадцатидюймовая монтировка; Джоанна с размаху вогнала ее в радиатор между лопастями крыльчатки и несколько раз пошатала взад-вперед, ломая мягкие латунные трубки. Из пробоины ударила струя воды, радужная лужица выползла из-под переднего колеса и стала разливаться на цементном полу.
Закусив губы, Джоанна той же монтировкой сорвала с карбюратора воздушный фильтр, вставила ее во всасывающее отверстие и изо всех сил потянула на себя. Что-то хрустнуло, корпус карбюратора перекосился, из-под крышки поплавковой камеры потек бензин. Теперь погони можно было не опасаться.
Джоанна тщательно обтерла руки тряпкой, выключила свет и отодвинула дверь гаража. От дома не доносилось ни звука, все окна были темны. Она вывела «миджет» на малых оборотах мотора, без света прокралась перед крыльцом и только на выездной аллее включила фары и дала полный газ.
Тридцать пять километров до Коатльтсчганго Джоанна сделала за двадцать минут, едва не врезавшись в пилоны ограждения на повороте перед мостом Арройо-Секо. Миновав заправочную станцию, она сбавила ход. Городок спал, уличные фонари были погашены, на поворотах лучи фар выхватывали из темноты то поросший травою высокий тротуар, то белую стену, то узкое зарешеченное окно. Школьная калитка оказалась запертой. Джоанна вскарабкалась на ограду, спрыгнула и упала на бок, вскрикнув от боли в подвернувшейся ноге.
Спросонья залился лаем Чучо. В окне тотчас же вспыхнул свет.
— Кто там? — крикнул Мигель, появляясь в окне в накинутой на плечи пижаме. — Чучо, молчать! Ола, кто там, я спрашиваю?
— Мигель, Мигель! — задыхаясь, позвала Джоанна, с трудом поднявшись на ноги. — Ты слышишь, это я, Мигелито…
— Джоанна? — Мигель оторопел, потом силуэт его исчез из окна, и через секунду хлопнула дверь. — Где ты, малыш? Что случилось, ради всего святого?..
— Ничего, я оступилась. Только помоги мне, я не могу идти…
— Но что случилось? — тревожно спросил Мигель, приведя ее в комнату и усадив. — В такой час, Джоанна, что с тобой?
— Сейчас… дай напиться скорее. Я сейчас расскажу… Мигель, мы должны немедленно ехать, слышишь? Куда хочешь — в ближайшую командансию, или в Эскинтлу, или прямо в столицу… Ты помнишь, я говорила относительно этого оружия, что сбрасывают на парашютах? Так вот, я только что узнала, что… Мигелито, что мне теперь делать? Господи, что мне теперь делать?
С нею началась истерика. Мигель, все еще ничего не понимая и окончательно потеряв голову, сбегал за водой, уложил Джоанну на постель и заставил глотать какие-то таблетки. Прошло не менее получаса, пока девушка успокоилась настолько, что смогла рассказать о случившемся.
— М-да, — промычал Мигель, когда она, наконец, окончила свой бессвязный рассказ. — Что ж теперь делать?.. Оружие они немедленно перепрячут, как только узнают утром о твоем побеге. Уже четвертый час — времени у нас почти что и не осталось…
— Но пойми, это же не играет никакой роли, — задыхаясь, говорила Джоанна, — найдут там оружие или нет! Моего показания не могут не принять, ведь я же видела своими глазами и могу подтвердить это под присягой! Ты пойми, сейчас важно произвести обыски на всех соседних финках, привлечь к этому внимание общественности! Если они что-то готовят, нужно их опередить, внести расстройство в их планы, пойми это, Мигель! Едем в ближайшую командансию, ради всего святого — ты хорошо водишь машину ночью? — едем скорее, мы сейчас ни минуты не имеем права терять, если только хотим что-то сделать…
— …Поймите и вы меня, сеньорита, — опять начал комендант, устало прикрывая красные от бессонницы глаза, — я не имею права произвести такой обыск без ордера. Нам стоит остановить на улице одного подозрительного и попросить у него документы, как на другой же день газеты всего полушария подымают крик о «красном терроре в Гватемале». А если мы станем по ночам врываться в дома плантаторов, не имея подписанного прокурором ордера? Поймите это, сеньорита, поймите и вы, дон Мигель, я просто не имею полномочий и не хочу рисковать делом, которое может вылиться в черт знает какой скандал. А если бы даже я и имел эти полномочия, — вдруг закричал он, выскакивая из-за стола, — то где у меня люди, черт побери! Где у меня оружие? Вы думаете, я не знаю, что делается на этих проклятых финках вокруг меня — ив «Грано-де-Оро», и в «Магдалене», и в «Лос-Кафеталес», и в «Эль-Параисо-Верде»? Вы думаете, я идиот или слепой? Нет, сеньорита, я все вижу и все понимаю! Но что я могу поделать, если у меня под командой только десяток полуобученных рекрутов и вот это старье… — он подскочил к фанерному шкафу, стоящему у стены, и со злостью рванул настежь некрашеные покоробившиеся дверцы. В шкафу, тускло отсвечивая смазкой, стояло в гнездах несколько автоматов. — Половина из них вообще не стреляет, уважаемая сеньорита Монсон! А у одного вашего папеньки, да будет вам известно, кормится под видом конторщиков и капатасов не меньше полусотни головорезов, которые днем и ночью шляются с кольтом в каждом кармане! Ступайте сами, обыскивать свое «аболенго», берите это и ступайте, если вы такая храбрая!
Выхватив из стойки автомат, он сунул его Джоанне. Та растерянно отшатнулась. Комендант убрал оружие в шкаф и захлопнул дверцы.
— То-то же, — проворчал он, усаживаясь за стол. — Как это просто, по-вашему! Пошел, обыскал, конфисковал — раз-два, готово! Не у вас одной болит голова из-за этих парашютов… У меня она уже вот такая! Да вы курите, дон Мигель.
Мигель присел рядом с Джоанной на узкий деревянный диванчик и взял сигарету из пачки, брошенной комендантом на стол.
— М-да… — вздохнул он, следя за сизой струйкой, стекающей с конца его сигареты. — В этом вы правы, сублейтенант. Однако делать что-то нужно?
— Поезжайте вот по этому адресу, — ответил тот и, морщась от дыма, написал несколько слов на вырванном из блокнота листке. — Объясните им все, как объяснили мне… Передайте наш разговор… Они смогут дать вам более дельный совет. Во всяком случае, у них больше полномочий. И передайте им все, что я вам сказал относительно моего положения! Скажите, что, когда здесь начнется свалка, единственное, что я смогу сделать, это расстрелять из этих вот. окон все патроны и последний пустить себе в висок. Пусть мне прикажут, дадут людей и оружие, и я разворочу все эти термитники до самого дна. А пока… — он развел руками. — Вы сами видите, какие у меня возможности.
— Я вижу, — тихо сказала Джоанна. — Ну что ж, поедем, Мигель?
Сублейтенант встал из-за стола и оправил портупею.
— Поезжайте, друзья, и желаю успеха. Вы знаете эту дорогу, дон Мигель?
— Приблизительно…
— Имейте в виду, что мост через Рио-Саладо сейчас ремонтируется, так что вам придется свернуть на восемьдесят шестом километре и ехать кругом. Крюк там небольшой, но дорога ни к черту не годится. У вас какая машина?