Алексей Феликсович Кирпичников
Алексей Кирпичников.
Повесть
Памяти отца, бабушки и деда
1
Юноша лет пятнадцати и девушка, выглядевшая постарше, неторопливо шли по безлюдному Каменному мосту в сторону Якиманки. Прохладный ветер гулял над рекой, заглушая шум изредка проносившихся мимо автомобилей. Молодой человек оживлённо жестикулировал на ходу, что?то доказывая спутнице. На середине моста он остановился, положив руку на перила. Увидев преграду, девушка подалась назад и прислонилась спиной к ограждению. Подуло, и окрашенное размытыми цветами креп?жоржетовое платье солнце?клёшем прилипло к телу, обозначив ноги. Всё в ней радовало глаз. Правильный овал лица красиво обрамляли слегка вьющиеся каштановые волосы, кокетливо выбивавшиеся из?под белой беретки. Лицо оживляли выразительные карие глаза с длинными ресницами и довольно полные губы с уголками, чуть направленными вниз. Румянец на щеках перекликался цветом с красным приталенным пиджачком с накладными плечами и алыми лакированными босоножками на высокой танкетке.
Было около четырёх часов пополудни 3 июня 1943 года. Заканчивался второй год изнурительной, страшной войны, и девушка настолько выделялась на сером фоне унылого города, что со стороны казалась ярким цветком, неведомо как взошедшим на пустыре среди чертополоха и бурьяна.
– …Володя, убери руку.
Юноша протестующе покачал головой, встряхнув волнистой шевелюрой.
– Нина! Я устал тебя убеждать. Ты хочешь, чтобы я начал действовать?
– Да как ты не поймешь – спор с родителями бессмыслен! Они и слышать ничего не хотят. Только нудят без конца: «В США могла учиться и в Мексике сумеешь». Володька… бес?по?лез?но!
– …Они обязаны считаться с твоим желанием!
– Опять двадцать пять! Ему – про Фому, а он – про Ерёму. Мне ведь только пятнадцать, и никто не позволит самой решать, где жить.
– Ну и что?! В Мексику всё равно не пущу… Если члены организации увидят, что кто?то не подчинился моему решению, то станут плевать на меня с высокой колокольни. Поэтому твоё место в Москве!… Пойми – я лучше знаю, что делать. Думаешь, тебе нужны пальмы с океаном? Чушь! И не раскатывай губы, что будешь на приёмах вокруг кинодив вертеться. На съёмки всё равно не попадёшь – ноги для этого недостаточно прямые.
– Зачем говоришь гадости?
– Я не гадости говорю, а правду… Не забывай – в СССР ты – дочь посла Уманского и моя девушка! А кем там будешь?!
– Да я вовсе не думаю об этом!
– А надо подумать, ради чего ты предаёшь Владимира Шахурина! Неужели не ясно – за нашей спиной огромная страна. И мы – её завтрашние хозяева! По праву наследников!… Поэтому давай прекратим бессмысленные споры. Пора уже тебе зарубить на носу – в Мексику не поедешь, ни при каких обстоятельствах!
– Убьёшь что ли?
– Думаешь, слабо?
– Володя!… Не на Луну я улетаю! А после школы здесь же в университет поступлю. Тогда уж нам никто не помешает быть вместе.
– Причём здесь университет?
– …Ну, просто сумасшедший! Как я могу идти против взрослых?
– Захочешь – пойдёшь!
– Какой же ты всё?таки ещё маленький.
Девушка несильно оттолкнула парня в сторону, освободив себе дорогу. Увидев, что она уходит, он догнал её в несколько быстрых шагов и схватил за руку.
– Что? Не поверила?! Может, тебе всё равно?
– Вовсе не всё равно! Но я ничего не могу поделать! – Нина мягко высвободила руку.
– Зато я могу. Последний раз предупреждаю – ты обязана подчиниться. Это очень серьёзно!
За этим непростым разговором пара подошла к гранитной лестнице, выходящей к мертвенно?серой жилой громаде, прозванной в народе «Домом правительства»[1] ученика 6?го класса той же школы, арестованного 23 июля т.г., –
выслать из гор. Москвы в разные города Сибири, Урала и Средней Азии сроком на один год под поручительство родителей, отобрав от последних, а также от самих высылаемых, соответствующую подписку.
2. Срок высылки считать со дня освобождения арестованных из?под стражи.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СОЮЗА ССР (МЕРКУЛОВ)
ПРОКУРОР СОЮЗА ССР (ГОРШЕНИН)
Закончив чтение, Меркулов, чуть не сорвавший голос, ещё раз грозно обвёл взглядом друзей, затерявшихся среди конвоиров, и поставил жирную точку:
– Вам всё понятно?
Ответом была тишина.
– Скажите спасибо товарищу Сталину.
После этих слов нарком и, последовавший за ним Горшенин, покинули «зал заседаний».
Влодзимирский, всё это время ненавидяще смотревший на своих подопечных, сказал:
– Осужденные… возьмите личные вещи и слева по одному, начиная с Бакулева, подходите к столу и расписывайтесь в получении приговора.
В этот момент произошло непредвиденное – самый младший, Серго Микоян, из?за заикания обычно стеснявшийся брать на себя инициативу, вдруг запротестовал:
– А мы ничего антисоветского не делали и не хотели делать!… Я не подпишу такую бумагу.
Это послужило сигналом – все загалдели в его поддержку, однако их остановил громовый окрик начследа:
– Всем заткнуться и оставаться на местах! Так вот, щенки, запомните: кто из вас сейчас откажется подписывать это «Заключение», будет немедленно отправлен в карцер. С завтрашнего дня против него начнется дополнительное расследование, и я даю слово, что из тюрьмы такой бунтарь выйдет нескоро!
Друзья сразу же стихли, остановленные нешуточной угрозой, и вновь сели на скамьи. Ни у одного не возникло сомнений в серьёзности намерений госбезопасности. Надо было принимать какое?то решение и выходить из патовой ситуации. Теперь уже роль лидера взял на себя самый старший – Ваня Микоян.
– …Лев Емельянович, вы должны нас понять – ведь не было никакого суда. Нам даже не дали сказать в своё оправдание последнее слово.
– Вы достаточно оправдывались и изворачивались на следствии!… Слушайте теперь моё последнее слово!… За ним уже начнутся действия! Вас всех про?сти?ли! Быстро подходите по одному и расписывайтесь в получении документов на руки!
Догадаться, что Влодзимирский сам находится в цугцванге с составленным текстом «Заключения», ребята, конечно, не могли. Пример показал тот же Ваня – он встал и, не поднимая головы, подошёл к столу, где расписался в получении приговора. За ним потянулись остальные.
Каждый получил на руки экземпляр текста из?под копирки, где под местом подписей наркома госбезопасности и прокурора Союза было впечатано уже первой копией:
«ВЕРНО: НАЧ. СЛЕДЧАСТИ ПО ОСОБО ВАЖНЫМ ДЕЛАМ НКГБ СССР
Комиссар государственной безопасности
(Влодзимирский)
18 декабря 1943 года».
Рядом с фамилией инквизитора красовалась его подпись: «Л. Влодзимирский», выполненная интеллигентным почерком.
* * *
Ещё минут через пятнадцать, выдав справки об освобождении, их выпустили на морозную улицу через выход с тыльной стороны здания Наркомата госбезопасности на Фуркасовский. Всем им было идти в сторону Кремля. Не отставая друг от друга, они выскочили на Большую Лубянскую и быстрыми шагами устремились вниз к Манежу. Пуржило, и навстречу им резкими посвистами и порывами дул леденящий и пронизывающий декабрьский ветер, то и дело забрасывавший жесткие, морозные крупинки за воротники, за завязанные под подбородки шапки?ушанки и за запахи их зимних пальто. Чтобы не быть сбитыми с ног ветром, они шли навстречу его порывам, пригнувшись вперёд. За полгода разлуки друзья немного отвыкли друг от друга.
Вечерняя зимняя Москва военной поры оказалась совершенно безлюдна. С Пушечной, наперерез ребятам, устремился патруль, заинтересовавшийся странной группой. Возглавлял его армейский капитан, а сзади маячили двое красноармейцев с винтовками за плечами.
– Почему нарушаете комендантский час? Ваши документы!
Сняв варежки, они послушно достали из внутренних карманов пальто узкие полоски бумаги, где значилось, что сего числа, в 22.00, они освобождены из заключения во внутренней тюрьме НКГБ, и протянули их офицеру.
Взяв Ванин листок в неснятую на морозе рукавицу, капитан изучил документ, внимательно вчитываясь в каждое слово. Вернув справку, он брал такую же у следующего, пока не прочёл все.
– Не пойму, – спросил начальник патруля, попеременно глядя то на Ваню, то на Серёжу. – Вы что же, сыновья товарища Микояна?…
Микоянчики, молча отогревавшие дыханием заледеневшие ладони и перетаптывавшиеся с ноги на ногу, с ответом не спешили.
– Ну а кто же ещё могут быть Вано Анастасович и Серго Анастасович Микояны?! – Воскликнул уже осмелевший и самый наглый из парней, Артём, испугавшись, что сейчас всех потащат в комендатуру «до выяснения обстоятельств».
Это, и вправду, спасло положение: капитан отдал честь и пожелал счастливого пути. Солдаты посторонились, и замерзшие мальчишки, убрав в карманы справки и надев варежки на уже закоченевшие руки, припустили вниз, в сторону улицы Горького, оставив оторопевшего офицера в одиночку додумывать загадку с детьми члена Политбюро.
Казалось, друзьям только и надо было – снова пережить плечом к плечу какой?то крошечный волнительный отрезок жизни – чтобы исчезло отчуждение.
– Неужели все закончилось?! – прорвался сквозь ветер голос Арманда.
– Вроде бы да, – почти набегу, откликнулся Реденс.
Все, наперебой, стали вклиниваться в разговор, стараясь перекричать пургу.
– А я уж думал: никогда не выйдем. Это счастье, что товарищ Сталин узнал обо всём, разобрался и выпустил нас.
– Ты что?! Нас же в ссылку!
– Да это не он! Это следователи все подстроили!
– Гады! Им дай волю – мы вообще бы оттуда не вышли!
– А ведь заставляли придумать, кто Шахом руководил!
– Я уж решил, что придётся говорить против родителей…
– А я знал, что товарищ Сталин нас защитит!
– Правда! И я тоже!
– И я!
– Точно!
– Мы на воле! Ура!
– Да здравствует свобода! Ура товарищу Сталину!
– Ура?а?а!!!
Нестройное, восьмиголосое «ура» утонуло в завываниях ветра на Театральной площади.
Эпилог
Крошечный эпизод с детьми сталинских сановников, оставшийся почти незамеченным на фоне катаклизмов XX века, думается, тем не менее не знал аналогов и в мировой истории. Но это спустя 60 лет «СТАЛИНЪЮГЕНД» покажется жителю XXI века явлением или, может, сценой из спектакля театра абсурда. Сегодня трудно поверить, что тогда, в 1943?м, всё так и происходило на самом что ни на есть яву. Больше того, печать преступления ещё долго лежала на каждом из осуждённых – по крайней мере до начала шестидесятых. И кое?кому из героев в тот период не раз аукнулись мальчишеские проделки. При этом в конце 1947 года, через четыре года после бессудного суда, дело «Четвёртой Империи» чуть не вспенилось рецидивом. И лишь в 1955?1956 годах, на волне хрущёвской слякоти, членам «тайной организации», наконец, почтой прислали из прокуратуры жёлтые клочки бумаги, официально именовавшиеся «Справками о реабилитации».
Послесловие автора
Дорогой читатель! Книга, которую ты прочёл, не документальное исследование, а историческая повесть. И, как всякое произведение такого жанра, «СТАЛИНЪЮГЕНД», по большей части, вымысел. Это касается и описания хода следствия, и размышлений всех героев, и некоторых их поступков.
Однако книга базируется на конкретных фактах:
1. Владимир Шахурин действительно застрелил 3 июня 1943 года любимую девушку Нину Уманскую, после чего тяжело ранил себя.
2. Он сделал это из пистолета, принадлежавшего Ване Микояну.
3. Выстрелы прогремели в центре Москвы, на Большом Каменном мосту.
4. Шахурин скончался примерно сутки спустя попытки самоубийства.
5. И Володя, и Нина кремированы и похоронены на Ново?Девичьем кладбище.
6. И Шахурин, и Уманская, и все остальные восемь мальчишек, а также их родители и абсолютное большинство других героев книги, названы своими настоящими именами.
7. Володя Шахурин оставил после себя дневники, явившиеся основанием для открытия уголовного дела об измене Родине против его одноклассников по 58?й статье УК РСФСР.
8. Госбезопасность арестовала всех восьмерых ребят в период с 23 июля по 3 августа 1943 года и поместила их во внутреннюю тюрьму НКГБ.
9. Арест длился почти пять месяцев.
10. Следователями были печально знаменитые Влодзимирский, Сазыкин и Румянцев.
11. Прокурорский важняк Шейнин оказался единственным, проявившим лояльность к малолеткам на начальной стадии расследования.
12. Каждый из арестованных сидел в двухместной камере с наседкой почти весь срок заключения.
13. 18 декабря 1943 года школьникам, без суда, зачитали спешно заготовленное обвинительное «Заключение», подписанное наркомом ГБ Меркуловым и прокурором СССР Горшениным, а потом выслали в разные города Урала, Сибири и Средней Азии сроком на год.
14. Текст «Заключения», написанный с большим количеством ошибок и фактических неточностей, подлинный.
15. Текст записки Петра Ивановича, с которой он обратился к Берии, – тоже истинный.
16. Вождь проявил к этой истории большой интерес и, судя по приговору, не меньшее участие. И ещё один любопытный факт, сообщённый мне Серго Анастасовичем Микояном: Сталин действительно как бы забыл о юных узниках почти на весь срок их заключения в тюрьме, а госбезопасность, естественно, не решилась побеспокоить его по этому вопросу, пока он сам не вернулся к судьбе школьников в декабре 1943 года.
Я пытался, как можно «ближе к тексту», описать жизнь мальчишек и их семей в те годы, не приукрашивая, но и не скрывая того, что стало особенно хорошо видно с высоты Истории.
Говорить прямой речью за покинувших этот мир вправе любой автор исторического литературного произведения, не допускающий передёргивания основополагающих фактов. Но в этой книге я взял на себя смелость говорить ещё и от имени живых, понимая, что не всё в повести будет им по душе.
Поэтому я счастлив, что участники описываемых событий: Серго Анастасович Микоян, Леонид Станиславович Аллилуев (Реденс), Артём Рафаилович Хмельниций, Пётр Александрович Бакулев, Любовь Ефимовна Липкина и Ирина Алексеевна Бусалова, передавшие в моё распоряжение бесценный свидетельский материал, проявили великодушие к читателям, согласившись сохранить в книге свои подлинные фамилии. Я безмерно признателен каждому из моих любимых, ныне здравствующих героев (дай Бог им здоровья на многие годы!) за то, что мне было позволено фантазировать, прикрываясь их именами.
С остальными «мальчишками» и «девчонками» я не встречался во время работы над книгой.
Вано Анастасович Микоян был недостаточно здоров после тяжёлой болезни, и автор взял грех на душу додумывать за него, пользуясь лишь информацией, полученной от вышеназванных героев книги.
Арманд Викторович Хаммер живёт в США. Разыскать его с помощью общедоступных средств информации мне не удалось. Может быть, повесть попадёт к нему в руки, и он выйдет на связь, дополнив книгу воспоминаниями, отразящимися в последующих изданиях.
Следов Леонида Александровича Барабанова я тоже найти пока не сумел.
Феликса Петровича Кирпичникова не стало в мае 2000 года. Вместо него автору оказала неоценимую помощь мама – Инна Михайловна Кирпичникова. Она же – за него – благословила книгу в путь к читателю.
Жизнь героев после тюрьмы, штрихами отражённая в эпилоге, описана с их собственных слов.
Хочу также выразить признание за помощь в работе над повестью Галине Ивановне Аллилуевой, Борису Марковичу Морозову, Виктору Самойловичу и Виктору Викторовичу Гордеевым, Надежде Михайловне Орловой и моей любимой жене Томочке.
Невозможно переоценить и участие к автору моего первого профессионального читателя – Юрия Владиславовича Ковальского, главного редактора киевского журнала «Радуга».
И, наконец, но далеко не в последнюю очередь, автор говорит огромное спасибо городу?герою Киеву и лично киевлянину Виктору Михайловичу Стратиенко, принявшему там тяжёлые «роды» рукописи этой книги.
Оберхаузен – Москва – Киев
сентябрь 2000 – май 2001 года