Что после него лопата сама собой все корни режет, стоит махнуть рукой — и пожалуйста, перерубит любую ветку, а Ясь всегда любил что-нибудь рубить и резать. Ядзя даже испугалась, что у Яся на пару со специалистом тараканы в голове завелись на этой почве, и они лопатами или все деревья перепортят, или головы себе снесут.
Но Яся именно тогда и накрыл склероз, он уже один никуда не ездил и не ходил, а на участке кто-то все еще работал. Из любопытства она поехала посмотреть, и действительно: окна для парничка стояли у орешника, место для компоста было готово, но никого она там не встретила и даже не знает, как этот кто-то мог выглядеть. А когда поехала во второй раз, то рассердилась, потому что больше никто ничего тут не делал. Это что же получается, нет Яся — и специалиста нет? Ясю и заболеть нельзя? Короче, она рассердилась и потом поехала, только когда Ясю чуть получше стало. Поэтому она ничего не знает.
Прямо от Ядзи комиссар вернулся на участок, потому что ему позвонил эксперт, а Ядзя воспользовалась этим и поехала с комиссаром. Эксперт с фотографом наконец докопались до дна кучи садового инвентаря, накопившегося лет за сорок, и среди множества самых странных предметов обнаружили один, которому, по их мнению, стоило уделить немного внимания.
В углу беседки, совсем даже не спрятанная, просто заваленная множеством подпорок для помидоров, шестов для турецкого боба, который вырастает, как известно, на четыре метра, а то и больше, сеткой для душистого горошка, матрасом из конского волоса и комплектом удочек, в том числе даже двумя спиннингами, стояла себе спокойно исключительно огромная лопата. Нестандартная.
У комиссара мелькнула мысль, что на этой делянке ему попадается чертовски много нестандартных инструментов, но эту мысль он отогнал. В конце концов, у людей бывают самые странные идеи. Но лопата все-таки его впечатлила.
Как и слова эксперта:
— В жизни такого не видел! Вы только посмотрите, как отточено, куда угодно войдет, как в масло. А края… осторожно! Этим же бриться можно без мыла, сталь хирургического качества. Видно, что лопатой пользовались, а она мне даже перчатку прорезала, во как! Этим можно сухое дерево рубить, ветки срезать…
Комиссар подумал, что склероз у покойного Яся был вовсе не таким, как ему расписала родня.
— Вы, наверное, редко ею копали, смотрю, она в самом углу стоит, словно спрятанная?
— А кому таким чудовищем копать? — возмутилась Паулина. — Такая здоровенная, неподъемная для нормального человека!
— Для своих размеров не такая уж она и тяжелая…
— Моя сестра хотела сказать, что для нормальной женщины лопата тяжеловатая, — вежливо поправила Леокадия. — Для работы с ней и впрямь нужен здоровенный мужик, вы же сами видите, что человек среднего роста может ею себе зубы выбить. В нашей семье на здоровенных мужиков неурожай.
Тот факт, что иногда лопатой работала Марленка, как-то вылетел у обеих сестер из головы. Лопата отправилась в лабораторию.
Особых надежд комиссар на это не возлагал, но чем черт не шутит — на редко используемом предмете биологические следы могли сохраниться. Украдкой, когда никто не видел, он сам мощно ею замахнулся, примериваясь к голове воображаемого врага, и едва не снес столбик со световой сигнализацией перед задним входом в свое же служебное здание. Только лезвие свистнуло в воздухе.
При мысли о том, как легко он мог попасть под административную ответственность за порчу имущества, да еще и выставить себя идиотом, комиссара прошиб холодный пот.
В конце концов, какое-то орудие должно в этом преступлении участвовать. Он почти поверил в лопату, хотя три соблазнительно отточенных топора просто умоляли принять их во внимание.
В лаборатории ни на чем человеческих следов не обнаружили, что неудивительно: пять лет свое сделали.
Реже или чаще, но всем на участке, однако же, пользовались, все было облеплено землей, опилками и остатками зелени, что-то чистили, мыли, что-то ржавело под дождем, а на изумительно отполированных древках застыла вековая паутина переплетенных папиллярных линий. Если пять лет назад там и были отпечатки, никаких шансов снять их не оставалось.
Невзирая на то, что у каждого в отделении своя работа и свои расследования, люди не рыбы, им случается и побеседовать. Сотрудники комиссара тоже высказывались по теме.
— Ну, отрезал голову, хорошо, а что он с ней дальше сделал?
— Улетела куда-то?
— Куда? В космос, что ли?
— А за каким чертом ей вообще куда-то лететь? Хватило и того, что голова свалилась под ноги, убийца ее поднял и забрал с собой, чтобы затруднить идентификацию личности.
— Или из большой любви. Была в истории какая-то тетка, я подробностей не помню, но она у палача выпросила голову хахаля на память и везла ее в карете на коленях…
Исторические примеры всех впечатлили, голову решили считать добычей злодея.
Идентификация личности жертвы радикально застопорилась: отпечатков пальцев нет, зубов нет, коль скоро и головы нет. Скелет в идеальном состоянии не отличался никакими особыми приметами: никаких искривлений, никаких тебе переломов. Что за кошмарный тип, чтобы даже в детстве никакой косточки себе не надломить, а?!
Поиски по «висякам» об исчезнувших людях за последние пять лет дали нулевой результат. Ни одного мужчины среднего возраста — или старички, или молодежь, или вообще женщины. Если бы не то, что всякий мог пойти и поглядеть, даже пощупать идеальный скелет без головы, никто бы в его существование не поверил.
Дело зашло, в тупик и на время отправилось в архив, к окончательному отчаянию комиссара Анджея Возняка.
После чего минуло еще пять лет.
* * *
— Слушай, у меня жуткая проблема, — сказала мне расстроенная Баська, моя подруга, выпутывая из-под ног многоопорную трость с колесиками для инвалидов, которая, на мой взгляд, была ей нужна как собаке пятая нога. — И вообще я не знаю, что с этим подарком судьбы делать. На свете нет ничего хуже наследств. Я надеюсь, что ты мне поможешь.
— В жизни не получала никаких наследств, поэтому не уверена, — задумчиво ответила я. — У меня опыта нет. А в чем проблема?
— Но я знаю, что у тебя был дачный участок. Обыкновенный такой, их на работе давали. Ну, был или нет?
Я задумалась.
— Ну, вообще-то да. Только у моей родни, а не у меня. У дальней родни, но иногда и я там копалась. Они мне портили все, что я там сажала, поэтому мне быстро надоело, зато я все мстительно помню.
— А что тебе портили? — полюбопытствовала Баська и наконец отцепилась от трости, устраиваясь поудобнее на стуле у меня на террасе. Трость она осторожно поставила у раскладного столика.
— Например, лимониум, — ответила я, скептически глядя на ее усилия. — На кой черт ты ее носишь с собой? Нога у тебя давно срослась.
— Ну, не так уж давно, но все же. Факт. И в машине мне ее приходится прятать, чтобы дорожная полиция не приняла меня за инвалида, потому что сразу же начнут докапываться. Зато в каждой толчее мне уступают место, речи не идет, чтобы я в очередях стояла… разве что в поликлиниках.
— В поликлинике, да еще платной, даже инвалида на коляске не пропустят…
— Ну, в таких притонах разврата я бываю редко, она мне помогает в совсем других областях. И что этот лимониум?
— Ну, ты это растеньице знаешь. После высаживания ему нужно прорастать в темноте, под прикрытием, и пересаживают его только после того, как он немножко подрастет. Я его плотно так посадила в обувной коробке, крышкой накрыла и даже камни сверху положила. И первым делом кто-то примчался и старательно открыл коробку, только ростки проклюнулись. Конечно, все пошло псу под хвост, потому что у меня не было времени туда наведываться. Когда я приехала, всю мою рассаду уже черти побрали.
— Какого рожна они открывали коробку?
— А по доброте сердечной. Чтобы цветочек грелся на солнышке.
— И что?
— Ну, я этого доброхота не убила хотя бы потому, что ведать не ведаю, кто это был. Была, вернее. Наверняка какая-то из баб. А потом они проредили мне кущи бессмертников, а я хотела именно заросли. Как я могу такое забыть!
— Вот именно что заросли, — вздохнула Баська. — Нет, забыть не получится… Я вот как раз получила в наследство заросли и не знаю, что с ними делать.
Мы с ней пили чай на терраске, только ни на какой не на даче, а просто в моем собственном доме, на обычном маленьком жилом участке. Маленьком, потому что на больший у меня не хватило денег.
Баська была моложе меня на десять лет; она являла собой весьма оригинальную и красочную личность. Фамилия у нее была аристократическая, семья, некогда огромная, ныне резко уменьшилась, а сама Баська много раз убегала из дому довольно нетипичным образом: не тайком, а совершенно явно, заявляя, что убегает из дому и вернется когда захочет. Возвращалась она, конечно, в разном состоянии: то голодная и грязная, то с наградой за спасение утопающих или ребенка на пожаре, то с целым состоянием, выигранным в покер у профессиональных «катал», но никогда не больная, зато всегда страшно довольная. Каким чудом при таком образе жизни она умудрилась сдать экзамены на аттестат зрелости, никто не понимал, тем более — закончить автомобильный техникум.
Разве что в техникуме она никуда не убегала, потому что убегать было неоткуда: никто ее не стерег — она уже была совершеннолетняя.
Ногу она недавно сломала на катке. На коньках она каталась отлично, но никогда не лезла ни на какие конкурсы-соревнования, тем более на тренировки. Она просто ненавидела спорт, принуждение и систематичность. Иногда она работала шофером, иногда — автомехаником, временами — даже моделью, представляя вечернюю и бальную обувь, поскольку ноги у нее были потрясающие. А иногда вообще ничего не делала.
Баська твердо решила, что замуж она никогда не выйдет, и свято придерживалась этого решения, невзирая на то, что каждый ее обожатель осатанело рвался в брак, словно внезапно ослеп. Невозможно понять, зачем им нужна была жена, которая не умела готовить, не терпела никаких уборок в доме, не хотела иметь детей, за всю жизнь в руках не держала ни утюга, ни иглы и вообще была безумно расточительна, а приданого за ней не давали.
К тому же водила машину лучше, чем все они, вместе взятые.
Я знала ее много лет, и мне все больше казалось, что ее беззаботность — одна лишь видимость, и Баська словно ходит по тонкому льду. Что-то ее снедало изнутри, но она старательно скрывала, что именно, а я не пыталась лезть ей в душу. Иногда мы с ней виделись ежедневно, иногда — раз в год, обычно без всякого повода, исключительно для удовольствия. На сей раз повод был: Баська примчалась за советом.
— Мне совершенно ясно, что эти заросли отравляют тебе жизнь, — констатировала я. — Собственно говоря, почему? Чащоба как чащоба, дело житейское. Где он вообще находится, этот твой участок?
— Возле Секерек. Примерно в направлении на Завады.
— Шутишь! А где именно? Погоди, принесу карту города.
Мы с ней уточнили место, и оказалось, что унаследованный участок и мой фамильный сад располагались практически друг напротив друга, по обе стороны узкой аллейки. Я напрягла память.
— Погоди, да я же с этими твоими зарослями лично знакома! Вообще-то я там была всего-то раз десять, но наслушалась я про эту чащобу по горлышко, потому что там разные поборники порядка беспрерывно скандалили. Мне-то эта чаща нравилась, и я была на стороне владелицы, как понимаю, твоей бабушки…
— Двоюродной бабушки.
— Все равно. Последний раз этот вопрос поднимали как минимум двенадцать лет назад, так что чащоба могла и еще разрастись. И что? Ты хочешь ее оставить или изничтожить?
Баська тяжело вздохнула.
— Я ничего не хочу. К чащобе я никак не отношусь, вообще-то я ничего против нее не имею. Но вместе с наследством бабушка оставила мне письмо, и я его вскрыла только сейчас. И бабуля трогательно меня просит все-таки ликвидировать оставшуюся после нее помойку, но не жестоко, а с чувством, с толком, с расстановкой, и только мне она может в этом вопросе доверять. Сама понимаешь…
— Вот же холера с чумой…
— Эта ее чащоба совсем от рук отбилась, и тетка даже примеривалась, чтобы ее извести, но сил не было — и все тут. А я молодая, здоровая, как ломовая лошадь… нет, она, конечно, такого не писала… она как-то поизящней выразилась. Опять же, какого-нибудь мужика приглашу под это дело, стало быть, справлюсь. Если я скажу нет — значит, нет, она из могилы за мной не придет. Но если я с душой подойду к этому вопросу, то доставлю ей на том свете двойную радость. Аминь. Не знаю, почему двойную.
Я покачала головой, хлебнула чаю и задумалась.
— Проблема. Я так понимаю, ты готова выполнить бабулин завет?
— А ты бы выполнила?
— Обязательно. Хочу только тебе заметить, что я постарше тебя. Но твой Патрик — парень крепкий, справится?
— Без проблем. И характер у него замечательный. По-твоему, как все это лучше сделать? Потому что в садоводстве мы ничего не смыслим, ни он, ни я. Я только в готовых цветочках разбираюсь.
Мысль о Патрике мгновенно добавила мне оптимизма, потому что, по сути, для такой работы требуется только побольше сил и терпения. Я успокаивающе махнула рукой.
— Сейчас сентябрь, чудесное время, чтобы привести цветочки-кустики в порядок. Инструмент какой-никакой от бабушки остался?
— Остался. Я сама видела. Много всяческих штук. А сверху были испорченный самовар и казан в изумительном состоянии. И чайник.
Я похвалила инвентарь и дала соответствующие инструкции. Одно — просто вырезать, другое — выкопать и сжечь, сорняки тоже, такая зола потом пойдет на компост, наверняка они там выделят кусочек земли под костер…
— И пустим красного петуха на полгорода… — скорбно сказала Баська и закурила сигарету.
— Выбери безветренный день. И не спеша, по кусочку, потому что что-нибудь тебе там наверняка пригодится, присмотришься поближе — сама поймешь. А большая часть вырезанного и выкопанного, так пить дать, весной снова вырастет, но тогда легче будет проредить и доистребить. Погоди, тут у меня есть разные справочники и тому подобное, мы сейчас все это посмотрим. Пошли в дом, не буду же я бегать с ворохом книг туда-сюда.
Уже через час Баська испытала огромное облегчение, и наследство от двоюродной бабушки уже не казалось таким страшным грузом. В ней зародилась какая-то таинственная надежда, словно она вдруг сама заинтересовалась садоводством. Я же пообещала, что в свободную минутку загляну к ним на участок.
* * *
Свободных минуток мне так отчаянно не хватало, что Баська первая связалась со мной.
Сначала она позвонила, запыхавшись и сопя, и сообщила, что садовые работы ей начинают нравиться, что такое толстое и одеревеневшее отлично режется у самой земли секатором на длинных рукоятках, а разные сорняки — даже серпом. Оказалось, что серпом она орудовать умеет, не отсекла себе пока что ни ноги, ни даже пальца, зато нашла золотые часики, неизвестно чьи: может, бабушки, может, кого другого, но хозяина искать не будет, потому что в качестве часов этот предмет давно забыл свою роль. А значит, срок давности такой потери наверняка прошел. Золото, однако, свою исходную суть сохранило и может пригодиться.
На следующий же день она приехала ко мне без предупреждения, даже не проверив, дома ли я, слегка смущенная и задумчивая. Никаких сенсаций я не предвидела, потому что ни страха, ни волнения в ней не наблюдалось.
— Я у тебя отниму немножко этого… как его зовут… времени, ладно? Ты обрадуешься.
— Насчет радости — всегда согласна. Тебе кофе или чаю?
Баська задумалась.
— Того, что легче приготовить, — решила она и села у стола. Трости с колесиками у нее с собой на сей раз не было. — Только никакой еды! — вдруг вскинулась Баська.
Чай я заварила на автомате, продуктов питания вокруг что-то не наблюдалось, поэтому я тоже села. Дул ветер, по небу носились тучи, и терраска как-то не привлекала. Я почувствовала неладное.
— Что это ты нынче без палочки?
— Не принесла она мне счастья, пусть себе скучает дома в углу. А я так на нее рассчитывала! Представляешь, когда я туда приехала в первый раз и на меня напустились насчет этих зарослей, я как раз оставила трость в машине. Мне так хотелось от всего отвертеться: мол, я ничего не могу, я хромая, и что? Фига с маком. А сразу потом — это письмо от бабушки, ну и завязалось продолжение.