Когда Турецкого попросили поучаствовать, он долго смеялся. Ведь ответ лежал на поверхности! Для порядка он поговорил с работниками наружного наблюдения, с опозорившимися детективами, осмотрел квартиру и укрепился в своих выводах. Работники милиции упустили из вида кожаный коричневый кейс, который был при Шаровском. А ведь оперативник, следивший за ним, хорошо его рассмотрел. Кейс пропал вместе с фигурантом. Турецкий мягко попросил Козлова во всем признаться, не усугублять свою вину…
Дело было проще, чем воровство кошелька из сумки пенсионерки. Детектив Козлов сдался без сопротивления, ссылаясь на минутное помешательство, на сложное семейное положение, на кризис, на безупречный послужной список, который непременно должен ему зачесться, и в конце пустил скупую мужскую слезу.
В этой квартире действительно отсиживался после «банковской работы» мошенник Шаровский. Он имел хороший слух. И когда в двери заскреблась отмычка, он сообразил, что это не дворник, испугался, заметался по квартире, и уж совершенно непонятно, какой психологией объяснить, почему, он оказался в ванной. Словно чувствовал, что спасение не за горами.
Итак, детектив Козлов, заперев входную дверь на отмычку, первым делом сунулся в ванную, увидел испуганного взъерошенного человечка, прижимающего к груди кожаный кейс.
«Пожалуйста, — прошептал человечек, — не говорите своим коллегам, что я здесь. В этом кейсе почти миллион долларов. Он ваш. Только помогите мне отсюда убраться».
У детектива помутился разум. На семейном фронте зрела катастрофа, предстоял развод с дележом квартиры и прочего совместно нажитого имущества. Чугунным грузом висели два кредита. В общем, разум помутился. Он сумел сохранить внешнюю невозмутимость. Прикрыл дверь в ванную, махнул коллегам — никого там нет, они пошли дальше… А когда коллеги рассосались по квартире, Козлов открыл ванную и выпустил взъерошенного человечка. Посмотрел в глазок — на площадке не было никого, работник «наружки» спустился пролетом ниже, и закурил, отвернувшись к окну. Для порядка Козлов заглянул в кейс. Да уж, доллары… Миллиона, как потом выяснилось, там не было, Шаровский успел рассовать по карманам несколько пачек, но и те шестьсот с гаком, что потом насчитал Козлов, его устроило.
Отобрав кейс, он выпустил Шаровского, и тот на цыпочках прошел площадку, побежал куда-то вверх. Позднее выяснили, что он отсиделся в квартире на пятом этаже, предложив хозяйке за «беспокойство» пачку валюты, а когда опасность миновала, покинул тревожный район.
Козлов запер дверь на задвижку, побежал в ванную комнату, сунул добычу под ванну, где царил сантехнический ужас, и, спустя мгновение примкнул к коллегам, лихорадочно обшаривающим квартиру. Позднее, когда уехало возмущенное начальство, забрал «дипломат» из квартиры, и спрятал в груде строительного мусора этажом ниже. Там делали ремонт, и хлам выбрасывали из квартиры. А поздно вечером вынес из дома и спрятал в камере хранения Белорусского вокзала…
Гонорара за проделанную работу Турецкий не получил, но позабавился вволю, доказав себе и окружающим, что «тайны запертой комнаты» не существует. Когда его попросили принять дальнейшее участие в поисках сбежавшего Шаровского, он решительно отказался, заявив, что уже и так достаточно посмеялся. Пусть ловят специалисты, а он простой частный сыщик.
Беглого мошенника так и не поймали, так что остается загадкой, кого и в какой стране он в данный момент дурачит…
Дверь распахнулась, и в проеме образовался хмурый Голованов — номинальный глава детективного агентства «Глория». Угрюмо посмотрел на отдыхающих работников, покачал головой, вздохнул.
— Александр Борисович, тебя ждут в моем кабинете. Зайди туда, пожалуйста. А я уйду на часок-другой.
— Ждут? — уточнил Турецкий. — Или поджидают?
— Смешно, — пробормотал Голованов, — Это потенциальная клиентка. Я включил ей телевизор. По ней не скажешь, что она опаздывает на поезд. Поэтому еще часок можете тут посидеть, потом сходить пообедать…
Мягко закрылась дверь. Турецкий и Плетнев недоуменно уставились друг на друга.
— Это то, о чем я невзначай подумал? — Плетнев сглотнул.
А как же Мальта с конспирологами? Они воскликнули почти в унисон:
— Голованов, ты не в отпуске?
Дверь приоткрылась, явив печальный глаз директора.
— Завтра уезжаю, завтра. Сколько можно вам об этом говорить?
Дверь закрылась.
— Странно, — Турецкий почесал за ухом, — я, видимо, где-то ошибся.
— Я тоже включу телевизор, — пробормотал Плетнев, вооружаясь пультом. Осветился канал, круглосуточно освещающий жизнь моделей и показы нижнего белья. Несколько минут сыщик пристально всматривался в фотосессию какой-то странной особы, возможно, и обладающей шармом, но имеющей достаточно «альтернативную» внешность. Расстроено качал головой, бормоча, куда же катится этот мир. Потом воскликнул, что этой даме надо срочно посетить пластического хирурга.
— Хвост пришить, правильно, — пробормотал Турецкий, выходя из кабинета.
Потенциальная клиентка выглядела гораздо интереснее. Она была сравнительно молода, худощава, черноволоса, в одежде предпочитала зеленые цвета и того же цвета кепку, увенчанную трогательным помпоном. Волосы под кепку она не заправляла, они свободно струились по узким плачам, придавая облику посетительницы дополнительную загадочность. Окончательно же ее (загадочность) укреплял меланхоличный, с поволокой взгляд зеленых глаз, больше подходящий изнеженной светской даме, а не девушке-унисекс в кепке. Она смотрела на Турецкого печально, внимательно, с затаенной надеждой. На включенный директором телевизор она не обращала внимания, там не на что было смотреть.
— Вы так меня пожираете, словно хотите замуж, — не совсем удачно пошутил Турецкий, садясь в кресло Голованова.
— Можете взять, — посетительница пожала плечами, — кто бы возражал? Молчу, готовлю, голова не болит.
— До чего довели людей, — улыбнулся Турецкий, — Во времена глобальных катаклизмов люди готовы на все. Что еще? Дом в кредит, дерево в подарок, сына родить от соседа? К сожалению, леди, я уже женат, иначе внимательно рассмотрел бы ваше предложение. Итак? Вы терзаетесь проблемой выбора? Вам некуда пойти? Ваша жизнь дала трещину?
— Проблема выбора… как смешно вы сказали, — прошептала посетительница, опуская глаза. — Очень часто, уважаемый сыщик, нам приходится выбирать не из того, что мы хотим иметь, а из того, что боимся потерять. Понимаете?
— Не совсем. Трудности перевода, знаете ли.
— А, ладно, — отмахнулась она. — Что умерло, то умерло, как говорится…
Странная беседа подходила к сути того, зачем девушка Женя пришла в детективное агентство. Полное имя посетительницы Евгения Геннадьевна Мещерякова, 29 лет. Филолог по образованию, произошла из хорошей московской семьи — мама доцент, папа декан (или наоборот, Турецкий плохо уловил), прописана с родителями в одной квартире на проспекте Мира. Работает не всегда и не часто, поскольку крайней нужды в деньгах не испытывает, но в прошлом месяце брала пару частных заказов, чтобы совсем уж не забыть, чему ее обучали в университете.
Но дело в другом. Посетительница рассказала свою печальную историю любви. У нее был роман — крепкий, с долгоиграющими последствиями — с модным художником по имени Роман Кошкин. Действительно модный художник, его пол-Москвы знает.
Турецкий, видимо, относился к другой половине, виновато улыбнулся.
Хороший скромный парень, чурающийся богемы (ну, или почти чурающийся…). Писал картины в лучших традициях Клода Моне, Сезанна, Гогена, имел оригинальный, но без глупостей, взгляд на окружающую действительность. Обладал прекрасным воображением, его картины лучились светом, нежностью к женщине, особенно, к той единственной (не будем показывать пальцем)… Его любили, он пользовался бешеным успехом.
Она расписывала, почти захлебываясь, достоинства художника, Турецкий делал вид, что ему страшно интересно, кивал, но мысленно витал в других измерениях. Когда пошла конкретика, он очнулся.
Евгения познакомилась с Романом, как водится, случайно — пришла на его выставку в Ипатьевском переулке и буквально зависла перед картиной, лучащейся радужными красками, в которой переплелись мотивы наслаждения — море, яркое солнце, дивной красоты русалки. Она погрузилась в разумный мир надежных и слаженных форм, ее потрясли импульсивные контрасты форм и цвета…
«Видимо, я не много потерял, не зная этого творца», — лениво подумал Турецкий.
К ней подошел парень, они разговорились. Поначалу она не «врубилась», что это и есть автор представленных в галерее шедевров. Он просто ей понравился. Они провели незабываемую ночь в его мастерской. А квартира-мастерская Кошкина, кстати, тоже на проспекте Мира, но подальше от «Алексеевской», а ближе к «Рижской». Как ни странно, наутро он ее не выгнал. Предложил подождать его до вечера. Вечером пришел, признался, что не прочь провести в ее объятиях еще одну ночь. Затем еще. Начался трогательный роман, и продолжался он без малого год. Уже подумывали о свадьбе. Но в прошлый вторник 26 мая все закончилось, когда пуля неустановленного злодея оборвала жизнь молодого перспективного художника.
— Мне очень жаль, поверьте, — вежливо сказал Турецкий. — Как это случилось?
Дело было вечером. До семи часов Роман работал в студии на Солянке — это его собственное детище, там талантливые ребята под его руководством выполняют работы на заказ, занимаются оформлением объектов «соцкультбыта», там же он занимается с учениками… и ученицами. Так уж сложилось, четыре раза в неделю он проводит время в упомянутой студии. В роковой день он вышел из здания, по свидетельству очевидцев, в семь с небольшим, поговорил на пороге со знакомым пареньком, тот побежал по тротуару, а Роман направился к припаркованному у здания автомобилю. Паренек, отбежав шагов на двадцать, услышал за спиной подозрительный хлопок. Выстрел прозвучал из проезжающей мимо серой «девятки». Открылось окно, грянул выстрел, машина поехала дальше, влилась в поток и даже немного постояла у светофора. Парень видел, как художника швырнуло на тротуар, взвизгнула проходящая мимо девушка, которую обрызгало кровью и мозговой жидкостью. Паренек помчался обратно, бросился к художнику. Когда опомнились, убийцы и след простыл. Других очевидцев не было. Пуля попала художнику в гениальную голову, смерть наступила мгновенно. Поиски серой «девятки» успехом не увенчались. В четверг художника похоронили. Чем с тех пор занимается милиция, знает только Бог…
— Соболезную, Евгения Геннадьевна. От меня-то вы что хотите?
— Не поверите, — печально усмехнулась посетительница, — но меня тоже подозревали в совершении преступления. С чего бы это? Разве что от большой любви?..
— Вы так сильно его любили?
Губы девушки задрожали.
— Его невозможно было не любить… Мы собирались пожениться осенью. Фактически я уже переехала в его квартиру. Мои родители не возражали, а у Романа не было родителей. Мы никогда не ссорились, не выясняли отношения. Нет, у него были недостатки, не бывает людей без недостатков. Иногда он был вспыльчив, иногда сочился желчью, был нетерпим к чужому мнению. Несколько раз выпивал свыше меры, но… в пределах допустимого. Все мы живые люди… А рассуждать о каких-то имущественных спорах невыносимо глупо. Я никогда ни на что не претендовала, как я могу претендовать? Мы даже не успели подать заявление. Ума не приложу, что я могла приобрести с этой смерти, кроме долгой незаживающей раны…
— И кому теперь достанется его имущество?
— А какое там имущество? — она улыбнулась сквозь слезы. — Мебель в студии была не очень новая, разве что сама квартира… Я думаю, нотариальные органы разберутся. Имеется у Романа дальняя родня, ей и достанется. А творческое наследие?.. Часть отойдет той самой галерее в Ипатьевском переулке, часть родне, часть студии на Солянке, я не знаю…
— От меня-то вы что хотите, Евгения Геннадьевна? — повторил вопрос Турецкий.
— Я хочу, чтобы убийца понес заслуженное наказание, — пожала плечами «просительница». — Такое вот скромное желание. Милиция не проявляет усердия, я уверена, — Земля сойдет с орбиты, если они вдруг поймают преступника. Нет, для вида они, конечно, открыли уголовное дело, извели кучу бумаги…
— Вы несправедливы, Евгения Геннадьевна. Погибший, как вы сами говорите, известный человек, для милиции — дело чести раскрыть это преступление.
— Возможно, они кого-нибудь найдут, — вздохнула девушка, — но я сомневаюсь, что это будет по-настоящему виновный. Найдут крайнего, с помпой закроют дело. Лично меня они допрашивали несколько раз. Параллельно изводили того самого паренька… его зовут, кажется, Венедикт, — хотя он всего лишь очевидец, нужно обладать бездной воображения, чтобы заподозрить в нем убийцу. Я хочу вас нанять, Александр Борисович, — произнесла посетительница прямым текстом и не пряча глаз. Сдула волосы с козырька кепки и выжидающе уставилась на сыщика. — Прошу учесть, что я не бедствую, наша семья состоятельная, может позволить себе небольшие расходы.
«Деньги, видимо, родительские, — подумал Турецкий. — Неужели просто так отдадут?»
— Я готова заплатить десять тысяч долларов, — она произнесла это так, словно предлагала миллион бессовестно подорожавших американских «рублей». Впрочем, сумма была приемлемая. Или, лучше сказать, могла бы ей быть…
— Пожалуйста, — попросила девушка, чувствуя, что сыщик не испытывает энтузиазма. — У меня на самом деле есть деньги. Я внесу аванс уже завтра.
Он не был бы сыщиком, если бы кожей не чувствовал последствия того или иного «деяния». «Эта женщина способна принести тебе массу неприятностей, — услужливо поведал внутренний голос. — Просто внешность у нее такая, а на самом деле она не та, кем хочет показаться. Ты можешь, конечно, рискнуть, но уже на собственную ответственность. Лично я умываю руки».
— Простите, Евгения Геннадьевна, — мучительно выдавил из себя Турецкий, — я действительно очень сочувствую вашему горю. Нет ничего страшнее, чем потерять близкого человека. Неприятно сообщать, но вы обратились не по адресу. Мы можем навести справки об обстоятельствах трагедии, можем выйти на контакт с правоохранительными органами, занимающимися этим делом, но вмешиваться в ход уголовного расследования…
— То есть вы отказываетесь… — женщина побелела, тонкие пальчики стиснули подлокотник кресла, личико перекосилось в предчувствии страдания.
«На кой черт мне эта театральность?» — с нахлынувшим раздражением подумал Турецкий.
— Еще раз простите, Евгения Геннадьевна, но мы не вправе вмешиваться в ход милицейского расследования. Если хотите, я свяжусь с органами и выясню, как продвигается дело. Оставьте свой телефон, я вам обязательно позвоню. И не расстраивайтесь, все будет хорошо, вот увидите…
Фраза в корне была неверна, он заметил, как она задрожала. Не будет у нее ничего хорошего. Но интуиция подвести не могла: не стоит браться за это гиблое дело…
Ирина, облаченная в махровый халат, сидела за компьютером и пристально всматривалась в мерцающую виртуальную бездну. Она недавно приняла душ — волосы еще не высохли, приятно пахли лавандой и «минералами Мертвого моря». Она работала с текстовым документом — вносила поправки в один из своих отчетов по «психоанализу». Отзывчиво склонила головку, когда Турецкий положил ей руки на плечи, потерлась щекой.
— Ты уже поел?
— В принципе, да, — кивнул он.
— Как-то быстро…
— Нормально, — он улыбнулся. — Из-за стола нужно вставать чуть-чуть голодным, а не чуть-чуть живым. Как продвигается работа?
— Ужасно, — она ударила по «самой длинной клавише» и подняла на него жалобные глаза. — Я ничего не понимаю в компьютерах, Саша. Я — известный специалист в своей области, а мне какая-то скрепка пальцем у виска крутит.
Турецкий засмеялся, всмотрелся в ломаный столбик текста.
— Ты просто устала, Ириша. Нет таких слов — «придти» и «посвещенный». Ты же эрудит, Ириша.
А эрудит всегда найдет синоним, если не знает, как пишется слово. Пойдем лучше спать.