В те времена путешествовать по этой дороге можно было тремя способами: на мулах, в паланкине или на своих собственных лошадях. Графиня, собиравшаяся в Мессину к князю де Карини, решала, как поскорее преодолеть это расстояние. Поездка на мулах была бы для нее слишком утомительна, в паланкине у нее быстро развивалась морская болезнь, да и сама дорога заняла бы чересчур много времени. Так что без особых раздумий Джемма остановила свой выбор на лошадях, с которыми, однако, тоже были связаны некоторые неудобства. Через каждые пятнадцать верст им требовалась смена, и ее необходимо было высылать заранее в условленное место. Графиня планировала остановиться в четырех пунктах: в Термини, Чефалу, Сант-Агате и Мелаццо. Прежде чем отправиться в путь, она отдала курьеру соответствующие распоряжения относительно лошадей, а также приказала позаботиться о провизии. Последнее, кстати, являлось немаловажным условием для благоприятной поездки по Сицилии. В гостиницах зачастую бывает совсем нечего есть; случается даже, что не хозяева кормят своих постояльцев, а наоборот. Первый совет, который слышит путешественник, приезжая в Мессину, и последний, когда он покидает город, один и тот же: запастись провизией, купить кухонной утвари и нанять повара. Все это, вместе взятое, при одном слуге и двух мулах, увеличивает расходы на три дуката в день. Некоторые дальновидные англичане берут с собой еще третьего мула и нагружают его палаткой, что, конечно, не является первой необходимостью, но и не мешает, надо в том сознаться, несмотря на всю нашу любовь к этой дивной стране. Обусловлено это тем, что гостиницы в Сицилии чрезвычайно плохо обустроены и – должно быть, в качестве компенсации за то, что там весьма мало животных, служащих для пропитания человека, – густо населены всякими паразитами, которые отравляют жизнь постояльцев. Паразитов этих так много, что некоторые путешественники заболевают от постоянной бессонницы, а пищи в гостиницах так мало, что англичане как-то подумывали, не съесть ли им своего повара, за полной его ненадобностью. Вот что к благословенному 1804 году представляла собой некогда плодородная и цветущая Сицилия – страна, которая во времена Августа была способна прокормить Рим и двенадцать миллионов своих жителей.
Неизвестно, был ли знатоком античной Сицилии путешественник, которому готовили ужин в гостинице «Делла Кроче» (той самой, что стоит на дороге из Палермо в Мессину, между Фикаррой и Патти, что была вновь отстроена за триста унций князя де Бутера), но он, несомненно, прекрасно знал современную ему Сицилию. Под руководством этого иностранца хозяева гостиницы хлопотали над рыбой, дичью и птицей и не отходили от печей и вертелов. Очевидно, приезжий не привык себе ни в чем отказывать. Он ехал из Мессины в собственной карете и на своих лошадях. Путник этот остановился здесь, потому что ему понравилась местность, а с собой привез абсолютно все, к чему привык настоящий сибарит в путешествии, – от простынь до серебряных приборов, от хлеба до вина. Не успев приехать, он тут же велел показать ему лучшую комнату. Расположившись там в ожидании обеда, путешественник принялся жечь благовония в серебряной курильнице, лежа на богатом турецком ковре и покуривая лучший синайский табак.
Постоялец был увлечен тем, что следил за клубами благовонного дыма, поднимавшимся к потолку, по мере того как он выпускал его изо рта. Но тут вдруг дверь открылась, и вошел хозяин гостиницы вместе с лакеем графини. Они остановились на пороге комнаты.
– Ваше сиятельство! – обратился хозяин гостиницы к путешественнику, кланяясь до земли.
– В чем дело? – не оборачиваясь, спросил тот. Его речь отличал сильный мальтийский акцент.
– Ваше сиятельство, это графиня Джемма де Кастельнуово…
– Ну и что же?
– Ее карета остановилась у гостиницы, потому как одна из ее лошадей захромала так, что продолжать путь стало невозможно.
– Дальше что?
– Графиня не предвидела такой неприятности; она выехала сегодня утром из Сант-Агаты и, рассчитывая переночевать в Мелаццо, где ее ждет смена лошадей, не взяла с собой никакой провизии.
– Скажите графине, что мой повар и кухня к ее услугам.
– Благодарю вас тысячу раз, ваше сиятельство, от имени моей госпожи, – сказал лакей. – Графиня будет дожидаться смены лошадей из Мелаццо, и, вероятно, ей придется переночевать в этой гостинице. Она этого совсем не ожидала и потому просит ваше сиятельство, не будете ли вы столь добры…
– Я готов предложить графине самое лучшее, – перебил слугу путешественник. – Пусть она займет мою комнату и без стеснения пользуется всем, что тут есть. Что касается меня, то я не боюсь усталости и привык к лишениям, а потому переночую в любой другой комнате. Спустись же вниз и скажи графине, что моя комната к ее услугам, а вы, уважаемый хозяин, тем временем подумайте о том, где меня устроить.
С этими словами путешественник поднялся и последовал за хозяином. Лакей же отправился передать приглашение графине.
Джемма согласилась на это предложение не как женщина, которой посторонний человек оказывает любезность, а как королева, принимающая дань уважения своего подданного. Она так привыкла к тому, что все подчиняются ее воле, уступают ей, повинуются, что вежливость путешественника показалась ей обычным делом. Графиня и вправду была прелестна. Когда она шла, опираясь на руку своей камеристки, в комнату, весь мир мог бы пасть к ее ногам. Джемма походила на амазонку: она была одета в короткое элегантное дорожное пальто, обтягивающее руки и грудь и спереди перехваченное шелковой лентой. На шее графиня носила украшение, в то время еще малоизвестное и лишь впоследствии получившее широкое распространение, – боа из меха куницы. Эту чудную вещицу, защищавшую от холода, подарил Джемме князь де Карини. Он купил боа у мальтийского торговца, доставлявшего свой товар из Константинополя. На голове у графини была маленькая черная бархатная шапочка такого же покроя, как носили в Средние века. Из-под этой шапочки выбивались великолепные волосы, завитые на английский манер.
Направляясь в приготовленную для нее спальню, графиня ожидала увидеть достойную комнату, и все же, войдя в нее, она не могла не удивиться роскоши, которую придал этому помещению неизвестный путешественник. Туалетные принадлежности были из серебра, столовые скатерти – из необычайно тонкого полотна, а на камине курились восточные благовония. Все это создавало такое впечатление, будто находишься во дворце султана.
– Не правда ли, Джидза, – обратилась Джемма к своей камеристке, – судьба благоволит ко мне? Слуга плохо подковал моих лошадей, и вот мне пришлось остановиться в этом месте, но какой-то добрый ангел, словно узнав о моих затруднениях, возвел здесь, у дороги, замок, достойный разве что феи.
– Графиня не знает, кто этот добрый ангел?
– Откровенно говоря, нет.
– Мне кажется, графиня, вы могли бы догадаться.
– Даю тебе слово, Джидза, – проговорила Джемма, присаживаясь на стул, – я в совершенном неведении. А вот у тебя, кажется, есть какие-то предположения?
– Я думаю… Вы меня простите, графиня, хотя это и вполне естественно…
– Говори, в чем дело.
– Возможно, его светлость, вице-король, зная, что графиня в дороге, не дождался вас и…
– Это ты удивительно верно подметила… Вполне возможно… И в самом деле, кому пришло бы в голову так роскошно отделать комнату, а потом уступить ее мне? Однако больше ни слова об этом. Если Родольфо готовит мне сюрприз, то я хочу насладиться им сполна и не желаю лишаться той радости, которую вызовет его внезапное появление. Итак, будем считать, что этот неизвестный путешественник – не он, а какой-нибудь иностранец. Поэтому держи все свои соображения при себе, а пребывать в догадках буду я. Ведь если это он, то об этом должна первой догадаться я, а не ты… Как он добр ко мне, мой Родольфо! Как он заботится обо мне! Как он меня любит!..
– А этот изысканный обед, как вы его находите?..
– Тсс! Никак не нахожу. Я принимаю то, что посылает мне Господь, и благодарна за это только ему. Посмотри, какая чудесная серебряная посуда. Если бы я не встретила этого благородного путешественника, из чего бы мне пришлось есть? А эта чашка, покрытая тончайшей эмалью? Даже кажется, что это изящное творение мастера Бенвенуто. Принеси мне пить, Джидза.
Камеристка налила в чашку воды и добавила несколько капель липарской мальвазии. Графиня сделала несколько глотков, но не потому, что ее и впрямь мучила жажда, а только для того, чтобы прикоснуться губами к чашке. Джемма словно хотела проверить, действительно ли это ее возлюбленный устроил для нее все это великолепие, к которому она привыкла с детства.
Подали ужин. Графиня вкушала пищу очень элегантно, чуть касаясь яств, словно колибри, пчела или бабочка. Она была чрезвычайно рассеянна во время трапезы и беспрестанно поглядывала на дверь, вздрагивая каждый раз, когда та открывалась. Глаза ее увлажнились, волнение стеснило грудь. Мало-помалу, незаметно для себя самой, Джемма впала в какую-то сладостную истому. Внимательная Джидза, обеспокоенная состоянием хозяйки, обратилась к ней с вопросом:
– Вы плохо себя чувствуете, графиня?
– Нет, – ответила она слабым голосом. – Не правда ли, этот фимиам так кружит голову?
– Может быть, графиня желает, чтобы я открыла окно?
– Боже сохрани, правда, мне кажется, что я умру, но вместе с тем смерть мне представляется такой приятной и сладкой… Сними с меня шапочку, она ужасно давит…
Девушка распустила длинные волосы графини, и теперь они ниспадали до земли.
– А ты, Джидза, ничего такого не чувствуешь? Неведомое блаженство… Что-то божественное разливается по моим жилам, будто я выпила какой-то чудесный эликсир. Ну же, помоги мне подняться и подведи меня к зеркалу.
Джидза поддержала графиню и сопроводила ее до камина. Джемма облокотилась на его выступ, подперла голову руками и стала смотреться в зеркало.
– Теперь, – сказала она немного погодя, – распорядись убрать все это, раздень меня и оставь одну.
Камеристка повиновалась. Лакеи убрали со стола, и когда все удалились, девушка исполнила второе приказание графини и раздела ее. Джемма не отходила от зеркала, только лениво подняла сперва одну руку, потом другую. Служанка уже давно исполнила свою обязанность, но Джемма никак не могла очнуться от охватившего ее оцепенения. Наконец, графиня пожелала остаться одна, и камеристка вышла из комнаты.
Джемма почти машинально закончила свой ночной туалет и отправилась в постель. Некоторое время она лежала, облокотившись на руку, и пристально смотрела на дверь, но постепенно, вопреки всем ее стараниям не засыпать, веки ее отяжелели, глаза закрылись, и она упала на подушку, испустив глубокий вздох и пробормотав имя Родольфо.
На другое утро, просыпаясь, Джемма протянула руку, будто для того, чтобы коснуться кого-то. Но она была одна. Тогда графиня окинула глазами комнату и увидела на столике около самой кровати письмо. Она взяла его и прочитала:
«Графиня, я мог бы отомстить вам, как разбойник, но предпочел доставить себе княжеское удовольствие, а чтобы вы по пробуждении не подумали, что это был сон, я оставил вам вещественное доказательство: посмотрите в зеркало. Паскаль Бруно».
Джемма вздрогнула, холодный пот выступил у нее на лбу. Она уже протянула было руку, чтобы позвонить, но ее удержало предчувствие. Графиня собралась с силами, соскочила с кровати, подбежала к зеркалу и вскрикнула: ее волосы и брови были сбриты.
Она тотчас завернулась в вуаль, села в карету и вернулась обратно в Палермо. Оттуда графиня немедленно написала князю де Карини, что ее духовник для искупления грехов приказал ей сбрить волосы и брови и удалиться на год в монастырь.
IX
Первого мая 1805 года в крепости Кастельнуово был праздник. Паскаль Бруно, будучи в прекрасном расположении духа, угощал ужином одного из своих друзей по имени Плачидо Мели, честного контрабандиста из деревни Джессо, и двух девиц, которых Мели специально привез из Мессины для увеселения. Паскаль Бруно по достоинству оценил подарок приятеля и решил со своей стороны отплатить ему богатым угощением. Из погребов крепости были извлечены лучшие вина Сицилии и Калабрии, из Баузо пригласили лучшего повара, а вокруг царила вся та странная роскошь, которой любил иногда предаваться герой нашего рассказа. Веселье было в полном разгаре, хотя трапеза еще только началась, как вдруг Али подал Мели письмо от одного крестьянина из Джессо.
– Клянусь кровью Христа! – воскликнул тот. – Подходящий он выбрал момент!
– Кто это, приятель? – спросил Бруно.
– Кто же как не капитан Луиджи Кама из Вилла-Сан-Джованни!
– А! – сказал Бруно. – Наш поставщик рома.
– Да, – ответил Мели, – капитан сообщает мне, что он со своим грузом уже на берегу и не прочь от него избавиться, пока о его приезде не узнали таможенники.
– Дело прежде всего, приятель, – проговорил Бруно. – Я тебя здесь подожду. Слава богу, я останусь не один, и если ты не долго провозишься, то успеешь вернуться в нашу теплую компанию.
– С этим я управлюсь за час, – ответил Плачидо, – море всего в пятистах шагах отсюда.
– А впереди ведь вся ночь, – сказал Бруно.
– Приятного аппетита, приятель.
– Счастливого пути, друг.
Плачидо вышел, Бруно остался один с двумя девицами. Он был любезен за двоих, и разговор уже начал принимать оживленный характер, как вдруг дверь отворилась, и вошел новый человек.
Паскаль обернулся и узнал в нем мальтийского купца, о котором мы уже не раз говорили. Бруно был его лучшим заказчиком.
– А! – воскликнул он. – Приветствую вас, особенно если вы прихватили с собой восточную пастилу, литакийский табак и тунисские шарфы. Вот две одалиски, ожидающие, чтобы я бросил им платок, причем им безразлично, будет он из простого муслина или расшит золотом. Кстати, ваш опиум оказался превосходным и сотворил чудо!
– Я очень рад, – ответил мальтиец, – но я пришел к вам не как торговец, а совсем по другому делу.
– Вы пришли поужинать, не так ли? В таком случае еще раз приветствую вас! Садитесь, занимайте королевское место – напротив бутылки и между двух женщин.
– У вас хорошее вино, я в этом уверен, и эти две дамы тоже прелестны, – проговорил мальтиец, – но есть нечто важное, о чем вам необходимо знать.
– Мне?
– Да, вам.
– Говорите!
– Скажу только вам одному.
– Ну так оставим до завтра это сообщение, дорогой командор.
– Я должен немедленно вам обо всем рассказать.
– Ну так говорите при всех, здесь посторонних нет. И потом у меня есть принцип – не расстраиваться, когда мне хорошо, даже если дело и касается моей жизни.
– Как раз об этом-то и речь.
– Ничего! – воскликнул Бруно, наполняя стаканы. – Есть еще Бог для честных людей. За ваше здоровье, командор!
Мальтиец выпил залпом.
– Вот так! – похвалил Бруно. – Теперь садитесь и рассказывайте, мы слушаем.
Торговец, видя, что спорить бесполезно, подчинился капризу хозяина и сел.
– Так-то лучше, – кивнул Паскаль, – ну, в чем дело?
– Вам известно, – начал мальтиец, – что судьи из селений Кальварузо, Спадафора, Баузо, Сапонаро, Давьето и Ромита арестованы?
– Да, я что-то такое слышал, – беспечно ответил Паскаль Бруно, выпив полный стакан марсалы, заменявшей в Сицилии мадеру.
– Вы знаете причину ареста?
– Я догадываюсь о ней. Князь де Карини теперь сильно не в духе из-за того, что его любовница так внезапно ушла в монастырь. Вот он и велел арестовать их за то, что они все никак не поймают Паскаля Бруно, голова которого оценена в три тысячи дукатов… Верно?
– Совершенно верно.
– Вот видите, мне известно обо всем, что происходит.
– Однако есть вещи, которых вы не знаете.
– Один Бог вездесущ, как говорит Али! Продолжайте же, я не прочь сознаться в своем неведении и рад буду узнать что-то новое.
– Так вот, эти шестеро судей собрались и внесли по двадцать пять унций каждый, то есть всего сто пятьдесят унций.
– Другими словами, – подытожил Бруно все с той же беспечностью, – тысячу восемьсот девяносто ливров. Видите, если я и не веду записей о своих счетах, то это не потому, что я не умею считать… Дальше что?