На другой день, в пять часов утра, как и было условлено, Бруно снова вошел в комнату своего гостя. Тот был уже на ногах и готов к отъезду. Паскаль спустился вместе с ним во двор и проводил до ворот. Повозку уже запрягли. Тут же стояла чудная верховая лошадь, на которую была надета вся сбруя с того коня, чьи ноги Али подрезал своим ятаганом. Бруно попросил бригадира принять этот подарок на память о нем. Бригадир не заставил себя долго упрашивать: он сел на лошадь, стегнул лошадей, запряженных в повозку, и поехал, пребывая в восторге от своего нового знакомого. Бруно смотрел ему вслед и, когда тот отъехал шагов на двадцать, прокричал ему:
– А главное, не забудьте отдать прекрасной графине Джемме письма князя де Карини!
Томмази кивнул головой и скрылся за поворотом.
Читателю, конечно, небезынтересно, как случилось так, что Паскаль Бруно не был убит выстрелом из карабина Паоло Томмази. На этот счет нам известно только то, что рассказал нам синьор Чезаре Алетто, нотариус из Кальварузо. Возможно, что по дороге от места, где была устроена засада, до крепости бандит из предосторожности вынул пулю из заряда карабина. Что касается Паоло Томмази, то он всегда держался того мнения, что тут не обошлось без колдовства. Что ж, предоставим читателю возможность самому разобраться в этих двух взглядах и остановиться на том из них, который покажется ему наиболее правдивым.
VII
Слухи об этих происшествиях не задержались в одних только окрестностях Баузо. По всей Сицилии только и говорили что об отважном разбойнике, забравшем в свое владение крепость Кастельнуово, который подобно орлу нападал на свою равнину, но только для того, чтобы наказывать сильных и защитить слабых. Так что не стоит удивляться тому, что о герое нашего рассказа говорили даже в салонах князя де Бутера во время праздника, который он давал в своем дворце на Морской площади.
На этот раз князь де Бутера превзошел себя. Он устроил такой праздник, который был способен покорить даже самое капризное воображение. Это было нечто вроде арабской сказки, так что даже в таком городе чудес, как Палермо, память о нем сохранилась до сих пор.
Представьте себе роскошные залы, стены которых от потолка до паркета увешаны зеркалами. Одни залы выходили к беседкам с паркетными полами и со свешивающимися сверху кистями лучшего винограда из Сиракуз и из Липари, другие вели на площадки, украшенные апельсинами в цвету и плодами граната. В первых танцевали английскую джигу, во вторых – французские кадрили. Что касается вальса, то его танцевали вокруг двух больших мраморных бассейнов, из которых били великолепные фонтаны. От этих танцевальных зал расходились дорожки, посыпанные золотым порошком вместо песка. Они вели к маленькому холмику, окруженному серебряными фонтанами. Там были все прохладительные напитки и лакомства, какие только можно пожелать, а на деревьях вместо настоящих плодов висели засахаренные фрукты. На самой вершине этого холма, где сходились все дорожки, стоял четырехсторонний буфет, беспрестанно пополняемый новыми яствами при помощи хитрого внутреннего механизма. Музыкантов не было видно, гости слышали только их чудесную игру, и казалось, что празднику аккомпанируют воздушные гении.
Теперь надо еще представить себе оживлявших эту волшебную композицию прелестнейших дам и богатейших кавалеров Палермо. На них были блистающие и причудливые одежды, лица их скрывались за масками, и все они наслаждались свежим воздухом, упивались музыкой невидимого оркестра и предавались мечтам и разговорам о любви. Праздник был такого небывалого размаха, что даже через тридцать два года, когда я был проездом в Палермо, гости, присутствовавшие там, все еще не могли его забыть.
Из всех групп, гулявших по этим залам, одна в особенности привлекала внимание толпы: это была группа, образованная вокруг прекрасной графини Джеммы. Она только что приехала вместе с пятью сопровождавшими ее особами, одетыми, как и она, в костюмы молодых женщин и юношей, которые на великолепном рисунке кисти Орканья на стенах Кампо-Санто в Пизе поют и веселятся, в то время как смерть стучится в их двери. Этот костюм XIII века, одновременно и простой, и изящный, был как нарочно избран для того, чтобы показать грациозную пропорциональность форм графини, и она шла среди всеобщего шепота восхищения. Князь де Бутера, одетый мандарином[14], встретил ее у самой двери и вел теперь, чтобы представить, как он говорил, дочери китайского императора. Так как все догадывались, что это будет какой-нибудь новый сюрприз, устроенный амфитрионом[15], то все присоединялись к князю, и кортеж увеличивался с каждым шагом. Он остановился у входа в пагоду, охраняемую китайскими солдатами, которые по знаку князя отворили двери. Взглядам открылась небольшая зала, сплошь декорированная экзотическими предметами. В центре, на возвышении, сидела в роскошном, стоившем три тысячи франков, костюме китаянки княгиня де Бутера. Увидев графиню Джемму, она тотчас же вышла ей навстречу с целой свитой китайских офицеров, мандаринов и божков, блестящих, смешных и даже уродливых. Это появление было настолько тонко выдержано в восточном стиле, что все собравшееся палермское общество, привыкшее к роскоши и великолепию, пришло в восторг. Княгиню тут же окружили, принялись дотрагиваться до ее вышитого драгоценными камнями платья, звенеть золотыми колокольчиками, пришитыми к ее остроконечной шапке. Всеобщее внимание оставило прекрасную Джемму и перекинулось на хозяйку дома. Все говорили ей комплименты и любовались ею. Среди расточавших самые напыщенные похвалы был капитан Альтавилла, которого князь продолжал принимать, к великому огорчению своего мажордома. Капитан в этот день оделся в парадную форму, очевидно считая, что одет соответственно случаю.
– Что вы скажете о дочери китайского императора? – спросил князь де Бутера, обращаясь к графине де Кастельнуово.
– Я могу сказать, – ответила Джемма, – что, к счастью для его величества короля Фердинанда IV, князь де Карини сейчас в Мессине, а не то он, при всей его чувствительности, пожалуй, ради одного взгляда этой дочери отдал бы Сицилию ее отцу, и тогда нам пришлось бы устраивать новую вечерню.
В этот момент подошел князь де Монкада-Патерно в костюме калабрийского разбойника.
– Ваше высочество позволит мне, как знатоку, осмотреть ваш великолепный костюм?
– Светлейшая дочь Солнца, – сказал капитан Альтавилла, показывая на князя, – берегите свои золотые колокольчики, вы имеете дело с Паскалем Бруно.
– Княгиня была бы в большей безопасности с Паскалем Бруно, чем с неким известным мне сантафеде, – раздался чей-то голос. – Бруно – убийца, но не жулик, он бандит, но кошельков не отрезает.
– Хорошо сказано! – произнес князь де Бутера.
Капитан закусил губу.
– Кстати, – сказал князь де Каттолика, – вы слышали о его новом подвиге?
– О чьем подвиге?
– Паскаля Бруно.
– А что он сделал?
– Он захватил повозку с деньгами, которая была отправлена князем де Карини в Палермо.
– Мой выкуп! – сказал князь де Патерно. – Черт возьми, как бы король не потребовал с меня денег вторично.
– Успокойтесь, ваше сиятельство, – сказал тот же голос, что уже раз отвечал капитану Альтавилла, – Паскаль Бруно взял лишь три тысячи унций.
– А откуда об этом знаете вы, синьор албанец? – обратился князь де Каттолика к произнесшему последние слова молодому человеку лет двадцати шести – двадцати восьми в костюме Вины[16].
– Я слышал об этом, – небрежно ответил албанец, поигрывая своим ятаганом. – Впрочем, если ваше сиятельство желает знать подробности, то вот этот человек охотно вам о них расскажет.
Тот, на кого показывал албанец, был не кто иной, как наш старый знакомый Паоло Томмази. Верный своему долгу, он, как только приехал, сейчас же явился к графине де Кастельнуово, но не застал ее дома. Когда ему стало известно, что графиня на балу, он сразу же отправился туда и проник в сады князя де Бутера в качестве посланника от вице-короля. В один миг его окружила кольцом громадная толпа и закидала вопросами. Но Паоло Томмази был, как мы уже говорили, человеком храбрым, и запугать его было нелегко. Он начал с того, что отдал письмо князя графине.
– Князь, – сказала Джемма, прочитав полученное послание, – вы и не подозревали, что этот праздник окажется для меня прощальным: вице-король велит мне ехать в Мессину, и я, как послушная верноподданная, отправлюсь в дорогу завтра же. Спасибо, мой друг, – сказала она бригадиру, отдавая ему свой кошелек, – теперь вы можете идти.
Томмази попробовал воспользоваться разрешением графини и удалиться, но это оказалось совершенно невозможно, так как он был окружен со всех сторон. Ему пришлось отступить и остаться. Он подробно описал свою встречу с Паскалем Бруно.
Паоло, справедливости ради стоит отметить, рассказал обо всем с наивной простотой истинно храброго человека, ничего не утаив и не прибавив: как он был взят в плен, как его привезли в крепость Кастельнуово, как он безуспешно стрелял в Бруно и, наконец, как тот его отпустил, подарив лошадь вместо той, что была ранена. Все выслушали этот правдивый рассказ молча, со вниманием и доверием. Один только капитан Альтавилла усомнился в правдивости бригадира, но, к счастью, за Томмази заступился сам князь де Бутера.
– Я готов держать пари, – сказал он, – что все только что рассказанное этим человеком – сущая правда и все эти подробности, как мне представляется, совершенно соответствуют характеру Бруно.
– А разве вы его знаете? – спросил князь де Монкада-Патерно.
– Я однажды виделся с ним, – ответил князь де Бутера.
– Где?
– На вашей земле.
Тут пришел черед князя. Он рассказал, как встретился с Паскалем под Каштаном ста лошадей, как предлагал Бруно поступить на военную службу и как тот отказался, взяв в долг триста унций. Альтавилла не мог удержаться от смеха.
– И вы думаете, что он отдаст вам эти деньги, ваше сиятельство? – спросил он.
– Я в этом уверен, – ответил князь.
– Нет ли среди нас еще кого-нибудь, кто видел Паскаля Бруно и говорил с ним? Я страшно люблю рассказы о разбойниках и дрожу от страха, когда слушаю их.
– Есть, – сказал албанец. – Это графиня Джемма де Кастельнуово.
Джемма вздрогнула. Все вопросительно посмотрели на нее.
– Неужели это правда? – воскликнул князь.
– Да, правда, только я об этом забыла, – снова вздрагивая, сказала Джемма.
– А он помнит, – пробормотал молодой человек.
Все тотчас окружили графиню. Она хотела отказаться, но ей пришлось, в свою очередь, рассказать о том, с чего началось наше повествование: как Бруно проник в ее комнату, как князь в него стрелял и как тот, желая отомстить за это, пробрался в день свадьбы на виллу и убил мужа Терезы. Эта история была самой ужасной из всех рассказанных в этот вечер и сильно взволновала присутствовавших.
– Клянусь честью! – первым прервал молчание капитан Альтавилла. – Этот бандит совершил сейчас самое большое из своих преступлений, нагнав на нас уныние во время праздника у нашего любезного хозяина! Его прежние проделки я еще могу простить, но за эту, клянусь моими эполетами, я отомщу и с этого момента начну его преследовать.
– Вы серьезно говорите, капитан Альтавилла? – поинтересовался албанец.
– Да, клянусь в том честью и ничего так не желаю, как встретиться с ним лицом к лицу.
– Это вполне возможно, – холодно ответил албанец.
– Тому, кто окажет мне такую услугу и сведет с ним, – продолжал капитан Альтавилла, – я дал бы…
– Незачем назначать награду, капитан, я знаю человека, который окажет вам эту услугу даром.
– А где я могу встретить этого человека? – спросил Альтавилла, недоверчиво улыбаясь.
– Пойдемте со мной, и я берусь вам его указать.
Произнеся эти слова, албанец удалился, как бы приглашая капитана следовать за собой.
Капитан задумался на мгновение, но он зашел уже слишком далеко, чтобы отступать. Все взгляды были обращены на него, и он понял, что малейшее колебание сразу испортит его репутацию. К тому же предложение албанца он посчитал не более чем шуткой.
– Для прекрасных дам я готов на все! – воскликнул он и последовал за албанцем.
– Знаете ли вы, кто был этот молодой синьор, наряженный албанцем? – спросила дрожащим голосом графиня у князя де Бутера.
– Нет, клянусь честью, не знаю, – ответил князь. – Знает ли его кто-нибудь?
Все переглянулись, но никто ничего не ответил.
– С вашего позволения, – сказал вдруг Паоло Томмази, прикладывая руку к шляпе, – я знаю.
– Кто же это, мой бравый бригадир?
– Паскаль Бруно, ваше сиятельство.
Графиня вскрикнула и упала в обморок. Праздник этим происшествием и закончился. Через час после этого князь де Бутера, удалившись в свою комнату, сел за письменный стол и занялся кое-какими делами. Внезапно с торжествующим видом появился мажордом.
– В чем дело, Джакомо? – спросил князь.
– Я вам говорил, ваше сиятельство.
– А что ты мне говорил?
– Что вы его только поощряли своей добротой.
– Кого его?
– Капитана Альтавилла.
– А что он сделал?
– Что он сделал?.. Ваше сиятельство помнит, как я вам докладывал, что он каждый раз кладет себе в карман серебряный прибор.
– Ну помню, дальше что?
– Виноват, ваше сиятельство приказали оставить его в покое, пока он берет только один свой прибор.
– Да, я припоминаю.
– Так вот сегодня, ваше сиятельство, он взял не только свой прибор, но и приборы своих соседей. Не хватает сразу восьми приборов.
– Это другое дело, – сказал князь и, взяв листок бумаги, написал следующее: «Князь Геркулес де Бутера имеет честь сообщить капитану Альтавилла, что, не обедая больше дома, он лишен удовольствия на будущее время видеть его у себя за столом, почему и просит капитана принять прилагаемый маленький подарок в возмещение того ущерба, что наносит его привычкам».
– Вот, – сказал князь, отдавая мажордому вместе с письмом пятьдесят унций, – завтра ты отнесешь это письмо и деньги капитану Альтавилла.
Джакомо знал, что нельзя противоречить, раз князь что-либо сказал, а потому поклонился и вышел. Бутера спокойно продолжил свое занятие. Так прошло минут десять. Но тут вдруг Бутера услышал, что кто-то шевелится у двери его кабинета, поднял голову и увидел какого-то калабрийского крестьянина. Он стоял на пороге его комнаты со шляпой в одной руке и каким-то пакетом в другой.
– Кто там? – спросил князь.
– Я, ваше сиятельство, – послышалось в ответ.
– Кто ты?
– Паскаль Бруно.
– Зачем ты сюда пришел?
– Затем, ваше сиятельство, – сказал Паскаль Бруно, подходя к столу и высыпая на него полную шляпу золотых монет, – чтобы отдать вам те триста унций, что вы мне любезно одолжили. Я их употребил на то дело, о котором вам говорил. Сгоревшая гостиница вновь отстроена.
– Так-так, ты держишь свое слово. Ну что ж, я очень рад.
Паскаль поклонился.
– И еще, – добавил он, немного помолчав, – вот восемь столовых приборов с вашим гербом и инициалами. Я нашел их в кармане у капитана, который, вероятно, украл их у вас.
– Черт возьми! – сказал князь. – Интересно, что эти приборы приносишь именно ты. А что там у тебя в пакете?
– В этом пакете, – сказал Бруно, – находится голова мерзавца, который злоупотреблял вашим гостеприимством. Я принес ее вам в доказательство своей преданности, в которой я поклялся.
Бруно развернул пакет и, взяв окровавленную голову капитана Альтавилла за волосы, положил ее на письменный стол князя.
– Какого же черта мне делать с таким подарком? – спросил Бутера.
– Все что будет угодно вашему сиятельству, – сказал Бруно, поклонился и ушел.
Князь де Бутера, оставшись один, некоторое время смотрел на эту голову, качаясь в своем кресле и насвистывая любимый мотив. Потом он позвонил; вошел мажордом.
– Джакомо, – сказал ему князь, – не надо завтра относить письмо капитану Альтавилла. Разорви это письмо, деньги возьми себе, а эту падаль выброси в помойную яму.
VIII
В 1804 году Сицилия была полудикой страной отчасти из-за пребывания в ней короля Фердинанда, отчасти из-за присутствия англичан. Той дороги, что сегодня проходит через Таормину и Катанию и соединяет Палермо и Мессину, тогда еще не было и в помине. Единственный более-менее сносный путь от одной столицы к другой пролегал через морское побережье, Термини и Чефалу. После строительства новой дороги прежняя оказалась заброшенной, и теперь лишь художники черпают вдохновение в прекрасных здешних видах.