Уход его оставил Долли наедине с противоречивыми ощущениями. Джордж ей нравился, он был занятным собеседником, но она не могла забыть, что при всей своей обходительности и непринужденной манере речи он служил этому жуткому Закону. Прознай он о подробностях ее пребывания в доме Проссеров, он, ни секунды не колеблясь, сцапал бы ее за шкирку и призвал бы своих не менее неумолимых коллег, чтобы те заковали ее в кандалы. А значит, к лучшему, что они расстались. Да, говорить он лих, поистине — язык без костей; но вместе с тем она избавилась от гадкого чувства, будто по ее позвоночнику вверх и вниз шастает полчище сороконожек, которое всегда набрасывалось на нее, стоило ей перекинуться парой слов с представителями правопорядка.
Долго не мешкая, она сбросила мокрое платье, окунулась в нечто бесформенное, служившее Фредди пижамой, и пребывала в достаточно сносном расположении духа, когда спустилась в кухню сварить себе оговоренную чашку кофе. Конечно, она трепетала, коль скоро была так близка к предмету своих чаяний и лишилась его по прихоти сверхъестественных сил, но философская ее натура чуралась уныния и в любом положении умела разглядеть светлую сторону. Да, как ни крути, она осталась без драгоценностей — а ведь это, говорить нечего, гадость, каких мало; зато она могла утешать себя тем, что не засветилась, хотя в какой-то момент все к тому шло.
Однако она отнюдь не мечтала рассказать Мыльному о крахе третьей экспедиции. Он ее пожалеет, он сделает все, что должен любящий супруг, но не сможет притвориться спокойным. «За что нам теперь хвататься?» — спросит он, а в ответ наверняка услышит, что будь она трижды проклята, если она это знает. У нее возникало то самое ощущение, которое возникнет и у него: задействованы все лазейки, испробованы любые средства. Она не в состоянии до бесконечности рождать великие идеи, а за Мыльным, когда он не занимался продажей нефтяных акций, этого вообще не водилось.
Пока она таким образом бередила душу, потягивая кофе и смакуя нелегкие думы насчет Миртл Проссер, которую бы с превеликим наслаждением заставила опустить ноги в чан с расплавленным свинцом, Фредди, выйдя из вагона пригородного поезда 6.03, прибывающего в Вэлли Филдс 6.24, направился в сторону «Мирной гавани».
Дождь перестал, чему нельзя было не порадоваться, поскольку утром он не захватил с собой зонтика, и даже соображение о том, что благодаря сегодняшнему отсутствию Джорджа обед ему придется готовить самому, не способно было вывести из bien etre.[41] Салли его любит, боковые карманы вскоре будет топорщить славная сумма в десять тысяч фунтов, а что до обеда, то всегда оставались сардины. Сказать, что при повороте замочного ключа из уст его лилась песня, было бы, в сущности, не слишком большой натяжкой.
Более того, песня лилась, как обнаружил он, едва переступив порог, из чьих-то уст в самой «Гавани», а уста эти, видимо, находились на кухне, поскольку, вешая шляпу, он услыхал размеренное исполнение одной из популярных баллад, доносившееся из соответствующей части дома. Это было достаточно странно. По его расчетам, кузен Джордж, гонимый в направлении Лондона ветром любви, должен был давным-давно сняться с якоря. Другой же смущавший его аспект пения заключался в том, что Джордж сменил свой приятный баритон на высоченное сопрано.
Пение прекратилось. Долли прибегла к нему лишь затем, чтобы немного прийти в себя, и цели своей достигла. Покончив с мытьем кофейной чашечки и ножа, которым она отрезала кусочек кекса с тминной начинкой, она вошла в гостиную, где побудила Фредди пережить то самое ощущение, какое испытал Макбет, увидев дух Банко,[42] или человек, ступивший на дымящийся динамит. В те дни, когда Салли не стала еще средоточием его мятущихся страстей, Фредди частенько приходилось сталкиваться с девушками, которые выныривали в самые непредвиденные мгновения в самых неожиданных местах, но он ни разу не видывал, чтобы они были одеты в его домашние пижамы. Это же касалось и вовсе незнакомых дам, что лишь усугубляло печальное удивление.
Но когда Долли почувствовала, что лучше начать беседу самой, и произнесла: «Привет, Виджен! Ну, как дела?», он узнал в ней жену своего благодетеля. Испытав мимолетную досаду на то, что эта женщина раз за разом вторгается в его жизнь, словно семейное привидение, он напомнил себе, что она состоит в браке с человеком, который направил его по стезе, устремленной к изобилию, а потому ей нельзя и намекнуть, что ее присутствию не рады. Водворив на место сердце, бившееся о стенку желудка, он промолвил:
— Здравствуйте. Вот вы где!
— Приятно снова увидеться.
— Спасибо, что забрели. Убийственная погодка, а?
— Не говорите.
— Хотя сейчас вроде бы немного получше.
— Это хорошо.
— Дождик перестал.
— Наверное просто силы копит.
— Скорее всего. Чайку не хотите?
— Я уже кофе попила.
— Выпейте еще чашечку.
— Нет, спасибо. Знаете, я чувствую, что должна объяснить вам, как меня сюда занесло.
— Ни в коем случае! Окажетесь рядом — заходите в любое время.
— Вот именно, я как раз оказалась… рядом. А потом налетел этот ливень, я вся насквозь промокла, ну и кинулась сюда.
— Ясно. Как бы в поисках убежища?
— Точно. Что же мне, ума не хватит от дождя спрятаться, ха-ха!
— Ха-ха! — вторил ей Фредди, но как-то не жизнерадостно. Он в очередной раз представил себе, что может начаться, стоит только Салли краешком глаза взглянуть на происходящее.
— Я надела на время вашу пижамку. Если бы стала разгуливать в мокром платье, могла бы схватить простуду.
— Да-да. Или пневмонию.
— Вы не расстроились?
— Нет-нет!
— Хотела бы я сказать то же самое! Мчалась сюда, сломя голову, упала и расшибла колено. Оно теперь что-то пошаливает.
— Ай-я-я-яй!
— Отодрала кусочек кожи. Вот, поглядите.
— На ваше колено?
— А куда еще?
По равнине его лба пробежали ложбинки и рытвинки. Он был верен Салли самое скромное на сто процентов, а потому поглядывать на иные коленки, тем паче — такие премиленькие, как у миссис Томас Дж. Моллой, никак не собирался. Год назад он бы взялся за дело с превеликим усердием, но нынче это был уже другой, более глубокий человек, который сумел покончить со своим прошлым. И все-таки он — хозяин, а хозяину не пристало потакать собственным чувствам.
— Все ясно. Давайте сделаем снимок. Ей-богу, — продолжал он, осмотрев ушиб, — мне не нравится, как оно выглядит. С такой раной вам надо идти к знахарке. Пакостная царапина! Может и столбняк начаться… Вам он ни к чему.
Долли подтвердила, что столбняк ее не прельщает.
— Единственная загвоздка в том, что вам не с руки разгуливать по Вэлли Филдс в полосатой пижаме… Вот что мы сделаем, — сказал Фредди. — У кузена Джорджа где-то был йод. Пойду, поищу его
— Ужасно, что я вам причиняю беспокойство.
— Никакого беспокойства! Ни малейшего. Да и Джордж не стал бы возражать. Вы, наверное, с ним не знакомы?
— Да нет, почему, мы тут на секундочку пересеклись.
— Замечательный парень.
— Нн-ну… Не похож на тех легавых, которых я знала.
— А вы много легавых знали?
— Как вам сказать. Не лично, но вообще-то встречалась. У нас в Штатах они не очень приятные.
— Конечно. Такие… грубоватые.
— Калеки косолапые. Понятия не имеют, как обращаться с женщинами.
— Это уж точно, не имеют. Ну хорошо, я — за йодом. Джордж его держит в комнате.
Окна из комнаты Джорджа выходили в задний палисадник, и если Фредди успел бы мимоходом туда взглянуть, то заметил бы тоненькую фигурку, продвигавшуюся к заднему крыльцу «Приусадебного мирка». Салли (ибо, как выразилась бы в своем романе Лейла Йорк,
— Простите, что не смогла приехать раньше, — сказала она. — Навалилась куча дел. Как прошло интервью?
— Лучше, чем я ожидала, — ответила Лейла. — Исходя из моего опыта, журналистов набирают из сумасшедших домов, но на этот раз пришла славная, шустренькая девица. Мы с ней полюбили друг друга с первой секунды. Но случилась забавная вещь. Она ни с того, ни с сего исчезла.
— Растворилась в воздухе, как Чеширский кот?[43]
— Насколько я себе представляю, она могла уйти через сад вон туда.
— Под таким дождем? Как-то странно.
— Мне тоже так показалось, но некогда было ломать над этим голову, поскольку я воевала с миссис Проссер.
— Ой, неужели она приходила? Жена этого Пуфика? Чтобы урезонить вас насчет книги?
— Битый час трещала без умолку. В конце концов пришлось потеснить ее к двери и указать дорожку… Да что я, право? Сколько можно воду в ступе толочь! Расскажите-ка лучше, как удалось свидание с Джонни Шусмитом.
— Ну, сначала я вошла в его кабинет.
— Да что вы?
— И он состроил злобную мину.
— Это все?
— Нет, пока мы разговаривали, он состроил ее еще несколько раз… По-вашему, он — отзывчивый человек?
— Джонни, если ему захочется, способен вести себя, как самая пропащая гнида, а хочется ему этого, по-видимому, всегда. Что поделаешь, адвокат! Они всё мельчают. Ну, сыщика-то он порекомендовал?
— Да, пожалуй, можно сказать и так… Схватил телефонный справочник, разыскал там соответствующий раздел и ткнул пальцем в первую попавшуюся фамилию. Какой-то Эдер. Дж. Шерингем Эдер.
— Ну, чепуха. Таких фамилий не бывает.
— Вот видите, а он считает, что бывает. Я к нему ходила, и это имя там красуется во всю дверь аршинными буквами. Это маленький плюгавенький офис в маленьком плюгавеньком тупичке под названием Хэлси Корт. Причем это — в Мэйфэр,[44] так что он, наверное, считает себя мэйферским консультантом.
— Какой он?
— Страшненький. Лицо как у макаки, усища вощеные.
— Прок от него будет, как вы считаете?
— Он говорит, что будет. Всячески себя расхваливал.
— Сдается мне, все эти детективы — одного поля ягоды. Ну что же, давайте надеяться на лучшее.
— Давайте. Он собирается сюда приехать. Хочет поговорить с вами и получить фотографию вашего мужа. Дадим ему одну штучку?
— Да хоть целую дюжину!
— Тогда, как вы говорите, будем надеяться на лучшее. Вы сможете побыть без меня еще полчасика?
— Конечно. А что так? Надумали сходить в «Мирную гавань» к своему Фредди?
— Честно говоря, да, — сказала Салли. — Хочу устроить ему сюрприз.
16
Опасения Долли, что история ее поражения загонит Мыльного во мрак безысходности и разуверит в необходимости вести борьбу до победы, подтвердились с избытком. Тень меланхолии сгустилась на его челе не только во время предобеденных возлияний, но и в течение последовавшей за ними трапезы, и даже утром, за завтраком. Увидев, как он поедает яичницу с беконом, специалист по античности представил бы Сократа, выпивающего чашу с цикутой; и, несмотря на ожидавшее ее одинокое утро, Долли испытала облегчение, когда он сменил разношенные домашние тапочки на крепкие башмаки и возвестил, что хотел бы прогуляться и все основательно обдумать.
Прошло немало времени, прежде чем он вернулся, а когда это наконец случилось, она с изумлением обнаружила, что его лицо, которое трудно назвать неправильным, расслоилось на две равные части столь ослепительной улыбкой, что она при виде ее несколько раз сморгнула. Его вступительная речь, сводившаяся к тому, что все теперь будет, как в аптеке, и дела уже на мази, усугубила ее оторопь. Она любила его всей душой, она готова была преклоняться перед ним из-за способности продать фальшивую акцию самому маловероятному из потенциальных вкладчиков, но, не считая этого редчайшего дара, она не пихала иллюзий относительно прочих возможностей его интеллекта. Долли сознавала, что, к худу или к добру, выбрала себе мужа, начиная с шеи и выше состоящего из сплошного бетона, но ей это было в радость. Она придерживалась мнения, что лишний ум только отвлекает мужчину, и с удовольствием отмечала, что у нее самой ума хватает на двоих.
— На мази?! — подивилась она, отказываясь верить, что самая вдохновенная прогулка способна одарить ее благоверного чем-то, даже отдаленно похожим на дельную мысль. — С чего это вдруг?
Мыльный присел в кресло и стянул с левой ноги ботинок.
— Натер себе волдырь, — пояснил он.
Для проявления супружеского участия момент был неподходящий. Когда волдырь превращает левую ногу в очаг страдания, жена, разумеется, должна воплотиться в ангела-хранителя, но нетерпение на время сделало Долли непригодной для этой роли.
— Что это значит — дела у нас на мази?
— Сообрази-ка мне капушку, и я тебе расскажу. Все, что нужно — в этом мешке.
Долли сообразила ему капушку, при виде которой он расцвел пуще прежнего.
— Ух ты! — промолвил он, умильно воззрившись на жену во время краткой передышки. — Выглядишь ты сейчас, солнышко, прямо как новенький красный тарантас!
— Забудь о том, как я выгляжу, — отрезала Долли, хотя комплимент ей польстил. — Что произошло?
— Ты о волдыре? Вскочил вот после того, как я походил где-то полчаса, — ответил Мыльный, массируя ступню. — Вдруг чувствую, мне как будто горячих углей из камина подсыпали. У тебя когда-нибудь бывал волдырь?
На лице у Долли наметились угрожающие изменения.
— Давай начинай, — проговорила она. — Расскажи мне просто, быстро и ясно, из чего ты сделал вывод, что дела у нас на мази.
Говорила она очень спокойно, но Мыльный женат был уже не первый год и понимал, что спокойные интонации всегда требуют повышенного внимания. Без дальнейших предисловий он приступил к изложению фактов:
— Ну-с, начальничек, только натер я себе волдырь, и кого, думаешь, я встречаю? Макаку!
Долли фыркнула. Как уже отмечалось, Мак Твист не был ее любимчиком. Когда-то, в силу разного рода обстоятельств, им приходилось объединять усилия в интересах дела, но в сердце ее он занимал место даже более скромное, чем миссис Александр Проссер.
— Да, подфартило тебе, барсука этого встретить! — желчно произнесла она, но Мыльный широко расплылся в улыбке.
— Это точно, — сказал он. — Знаешь, что он мне сообщил?
— Если ты спросил, сколько время, он наверняка соврал.
— Он сообщил мне, что его наняла Лейла Йорк, чтобы найти ее мужа.
— У нее есть муж?
— По всему выходит, что да. И она наняла Макаку, чтобы он его отловил.
— Он что, пропал?
— Пропал, пропал, и Макака теперь должен его разыскивать.
— Ну а дальше?
Мыльный недоуменно вытаращил на нее глаза. Он-то всю жизнь считал, что она умеет соображать и побыстрее.