Саймон Уэстуорд одновременно сказал то же самое.
Ева весело помахала девочке, огорченной ее уходом, и пошла по дорожке, гордо расправив плечи, так как знала, что за ней наблюдают из дома, в котором когда-то жила ее мать. Из кухни, из сада, где играли собаки, из гостиной и из инвалидного кресла.
И не прибавила шагу, пока не вышла за ограду.
Мать Фрэнсис и Кит Хегарти обедали у окна трапезной. На столе лежал третий прибор, предназначенный для Евы.
— Мы не ждали тебя так рано, — сказала мать Фрэнсис, с тревогой разглядывая лицо Евы.
Ева дважды кивнула. Лицо монахини просияло.
— Я пойду. У меня куча дел. Ева, твоя еда на кухне. Сходи за ней и посиди с миссис Хегарти, будь хорошей девочкой.
Кит заколебалась.
— Может быть, мне уйти и дать вам поговорить?
— Нет, нет, вы еще не закончили. К тому же мы с Евой у себя дома. У нас впереди еще годы, а вы скоро уезжаете.
Ева принесла себе тарелку бекона и картошки со сливочным соусом, поставила ее на стол и только тут увидела грустное и усталое лицо наблюдавшей за ней женщины.
— Сестра Имельда всегда пытается меня откормить, но при моем образе жизни это бесполезно. Как говорится, не в коня корм.
Миссис Хегарти кивнула.
— По-моему, вы такая же, — сказала Ева. У нее кружилась голова от облегчения. Пока не кончится этот ленч, она будет говорить о всяких пустяках. Потом побежит на улицу, сообщит новость Бенни, а когда эта грустная женщина уйдет, бросится к матери Фрэнсис и все ей расскажет.
— Да, я такая же, — сказала Кит Хегарти. — Я никогда не отдыхаю и почти не сплю. Слишком много думаю обо всем.
— У вас было о чем подумать, — с сочувствием сказала Ева.
— Не всегда. Фрэнк говорил, что я не могу усидеть на месте и что мои глаза не знают покоя.
— Обо мне говорят то же самое, — с удивлением сказала Ева.
Две женщины, боровшиеся друг с другом за время и внимание матери Фрэнсис, посмотрели друг на друга с любопытством. Им не показалось странным, что монахиня не вернулась. Они не обратили внимания на то, что сестра Имельда не пришла за пустыми тарелками.
Серые облака, бежавшие по небу над верхушками монастырских деревьев, стали темными тучами, короткий зимний день перешел в вечер, а они все говорили и говорили.
Их рассказы легли на свои места, как кусочки головоломки. Еве Мэлоун требовалось жилье и место, где она могла бы заработать себе на жизнь. Кит Хегарти требовался человек, который помог бы ей содержать пансион. Теперь, когда Фрэнк, ради которого Кит тащила на себе такую тяжесть, умер, у нее не было ни сил, ни желания трудиться в доме с утра до вечера. Обе видели решение, но боялись заговорить о нем.
Первой заговорила Ева. В монастыре, который был ее домом, она позволила себе опуститься до просьбы. Ева, которая никого не просила об услуге, которая не смогла сказать человеку спасибо за четыреста фунтов, лежавшие в кармане ее кардигана, сумела спросить Кит Хегарти, сможет ли она приехать и пожить с ней.
А Кит Хегарти перегнулась через стол и взяла в ладони ее руки.
— Как-нибудь проживем, — пообещала она.
— Еще как проживем! — заверила ее Ева.
Потом они пошли к матери Фрэнсис и все рассказали ей. Монахиня очень удивилась и сказала, что тут не обошлось без прямого вмешательства Господа.
Глава седьмая
Брайан Махон пил уже несколько дней. Это не было запоем, он не устраивал ссор и драк, как бывало иногда, но пил крепко. Эмили знала, что дело добром не кончится. На этот раз предлогом станет спальня Нэн.
Нэн решила, что теперь она будет по вечерам заниматься у себя. Сказала, что готовить домашние задания внизу, где гремит радио и все время ходят родные, невозможно. Нейси поставил ей простой письменный стол, а Пол сделал розетку для электрокамина. Именно там она и собиралась заниматься. Эмили вздыхала. Она знала, что как только Брайан очухается, то непременно поднимет шум. Почему с ним не посоветовались? Кто будет платить за электричество? Да что Нэн о себе возомнила?
Ответить на последний вопрос было легко. Нэн считала, что она слишком хороша для Брайана Махона и Мейпл-Гарденс. Мать заверяла ее в этом годами. Расчесывая золотые волосы дочери, Эмили говорила, что ее ждет совсем другая, лучшая жизнь. Нэн никогда в этом не сомневалась. Она ни в грош не ставила уклад дома, в котором верховодил пьяный отец.
Нэн Махон не боялась отца, так как с подачи матери знала, что ее будущее зависит не от него. И не сомневалась, что залогом этого будущего является ее красота.
Эмили мечтала найти способ отвести Брайана в сторону и поговорить с ним так, чтобы он ее выслушал. Выслушал и понял. Она могла бы сказать ему, что жизнь коротка, а потому не стоит ругать Нэн. Пусть дочь делает в спальне все, что ей хочется. Нужно быть с ней поласковее. После этого она сама спустится к родным и посидит с ними.
Но в последнее время Брайан не слушал Эмили. Впрочем, он никогда ее не слушал. Она вздохнула, открывая только что доставленную посылку с фарфором из Беллика и аккуратно опуская упаковку в ведро под прилавком. Расставила на полке кувшинчики и тарелки, чтобы они привлекали к себе взгляд, и начала каллиграфическим почерком заполнять ярлычки с ценой. Эмили Махон вздохнула снова. Руководить магазином в отеле было легко, а руководить домашним хозяйством — трудно. Люди не понимали, как часто ей хотелось лечь спать в углу своего маленького магазина, посреди красивых ковриков для автомобилей и подушек с кельтскими узорами. Это было бы куда проще, чем возвращаться на Мейпл-Гарденс.
Конечно, она оказалась права. Когда Эмили Махон вошла в свой дом, ссора уже началась.
— Ты знаешь, что здесь происходит? — прорычал Брайан.
Эмили решила попробовать спустить пары.
— Хорошо же здесь встречают трудящегося человека, — сказала она, переводя взгляд с красного и сердитого лица мужа на холодное и равнодушное лицо Нэн.
— Ради бога, замолчи! Трудящегося человека? Все знают, что у тебя не было никакой причины идти на работу. Кроме того, что тебе требовались деньги на всякие финтифлюшки. Если бы ты сидела дома и занималась своим делом, ничего этого не случилось бы!
— А что такого случилось? — устало спросила Эмили.
— Наконец-то соизволила поинтересоваться! Ты понятия не имеешь о том, что творится в собственном доме.
— Почему ты кричишь на Эм? — спросила Нэн. — Человек только вошел, даже пальто не снял и не поставил сумки.
Лицо отца помрачнело.
— Девчонка! Не смей называть мать по имени!
— Я и не называю, — скучающим тоном ответила Нэн. — «Эм» — это буква. Сокращение от слов «мама», «мать» или «матер».
— Ты немедленно снимешь у себя проводку и спустишься вниз. Туда, где тепло. Будешь заниматься там, где занимаются все нормальные люди.
— Прошу прощения, — ответила Нэн. — Прошу прощения, что высказываю свое мнение, но заниматься там, где люди все время кричат и ругаются, нельзя.
— Замолчи, дерзкая девчонка! Если скажешь еще слово, так взгрею, что своих не узнаешь!
— Папа, не бей ее… — поднявшись с места, сказал Нейси.
— Прочь с дороги!
Нэн не пошевелилась. Ни на дюйм не сдвинулась с места, на котором стояла, молодая, уверенная, в чистой белозеленой блузке и темно-зеленой юбке. Она держала под мышкой учебники и напоминала фотографию идеальной студентки.
— Ради чего я горбачусь на тебя? Ради того, чтобы выслушивать такие речи на глазах у всей семьи? Ради того, чтобы ты превратилась в наглую цыганку?
— Папа, я ничего плохого не сказала. Только то, что хочу заниматься наверху, где меня ничто не будет отвлекать. Когда я в конце концов получу диплом, ты же сам станешь мной гордиться.
В ее словах не было ничего обидного, но вынести высокомерный тон дочери Брайан Махон не смог.
— Раз так, убирайся с глаз моих долой! Чтобы сегодня вечером духу твоего внизу не было!
Нэн только улыбнулась.
— Эм, если захочешь, чтобы я тебе помогла, позовешь, — сказала она и легко взбежала по лестнице.
Три студента, жившие у миссис Хегарти, обрадовались, когда услышали о приезде Евы. Им было не по себе в доме, где у хозяйки трагически погиб сын. Теперь можно было хотя бы попытаться вернуться к прежней жизни.
Когда Ева прибыла, молодые люди обрадовались еще больше. Маленькая, проворная и симпатичная, она с самого начала взялась за дело.
— Теперь я буду подавать вам завтрак. Миссис Хегарти кормит вас как на убой. Каждый день вы будете есть яичницу с беконом и сосиски, а по пятницам — яйца всмятку. Но три раза в неделю мои лекции начинаются в девять утра, поэтому в эти дни вы будете помогать мне убирать со стола и мыть посуду. Зато в остальные дни я буду трудиться на вас как черная рабыня. Наливать вам чай и мазать маслом тосты.
Ребята охотно согласились на это условие и делали даже больше, чем она просила. Лоботрясы, не знавшие, где у них дома стоит пылесос, по четвергам приносили его наверх, а уже потом бежали на электричку. Тщательно вытирали ноги о резиновый коврик у дверей. Говорили, что по горло сыты нахлобучкой, которую им устроила Ева, когда они случайно запачкали вычищенный ею ковер. Мыли за собой ванну гораздо лучше, чем делали до появления Евы. Кит Хегарти с глазу на глаз говорила Еве, что если бы она знала, как присутствие девушки действует на молодых людей, то взяла бы на постой студентку еще несколько лет назад.
— Действительно, почему вы этого не сделали? Ведь с девушками легче.
— Ага, как же… Они вечно моют голову, требуют, чтобы крышка унитаза была постоянно опущена, сушат чулки на стульях, влюбляются в самых никчемных парней… — Кит не выдержала и засмеялась.
— Вы не боитесь, что то же самое случится со мной? — спросила Ева. Они сошлись так, что могли непринужденно говорить обо всем на свете.
— Ничуть. Ты никогда не влюбишься в никчемного парня. Ты у нас кислотоупорная.
— Я думала, что нравлюсь вам. — Ева разговаривала и одновременно пекла содовый хлеб. Этому искусству она научилась у сестры Имельды еще в шесть лет. О рецептах она не имела понятия и все делала на глазок.
— Ты мне действительно нравишься. Потому что я сама никогда не влюблялась в никчемных парней. Джозеф Хегарти подавал большие надежды. Просто со временем эти надежды перестали иметь ко мне отношение, — горько закончила она.
— Вы не пытались найти его? Чтобы сообщить о Фрэнке?
— Джозеф не хотел знать, когда Фрэнк научился плавать, когда у него выпал первый зуб, когда он сдал первый экзамен. Какой смысл теперь сообщать ему о смерти сына?
Ева понимала ее резоны, но считала, что время и место для упреков неподходящее.
— А что было бы, если бы Джо вернулся? Если бы однажды он вошел в эту дверь?
— Забавно… Я никогда не называла его Джо, только Джозеф. Наверное, это что-то говорит о наших отношениях. Что было бы, если бы он вернулся? Для меня он ничем не отличался бы от человека, пришедшего снимать показания счетчика. Я перестала смотреть на дверь много лет назад.
— Вы любили его? Или только думали, что любили?
— Любила. Нет смысла отрицать это только потому, что любовь нельзя вернуть и надолго ее не хватило.
— Вы говорите об этом так спокойно…
— Знала бы ты меня лет этак… Дай подумать. Если бы ты знала меня, когда тебе было год-два, то не сказала бы, что я говорю об этом спокойно!
— Я никогда никого не любила, — неожиданно сказала Ева.
— Потому что боялась.
— Нет. Монахини относятся к любви куда либеральнее, чем думают. Они не пугали меня мужчинами.
— Я не о монахинях. Ты сама боялась дать себе волю…
— Наверное, вы правы. Я очень вспыльчивая и обидчивая. Я ненавижу этих проклятых Уэстуордов. Мне ужасно не хотелось просить у них деньги. Не могу сказать, чего мне стоил тот воскресный день, когда я пошла в Уэстлендс. А если бы кто-нибудь сказал плохое слово о матери Фрэнсис или сестре Имельде, я бы его убила!
— Ради бога, положи нож. Ты меня пугаешь.
— Ох… — Ева засмеялась, поняв, что размахивает ножом, которым она делала насечки на хлебе. — Я и не заметила. Но этот нож никому не причинил бы вреда. Он тупой. Им даже масло не разрежешь. Давайте попросим одного из наших будущих инженеров взять его в лабораторию и заточить как следует.
— В один прекрасный день ты кого-то полюбишь, — сказала Кит Хегарти.
— Не могу представить себе такого человека, — задумчиво ответила Ева. — Во-первых, вынести мой характер может только святой. Во-вторых, я не вижу примеров счастливой любви.
— У тебя есть какие-нибудь планы на воскресенье? — спросил старшего сына доктор Фоли.
— А если да, что мне за это будет? — засмеялся Джек.
— Ничего. Если ты занят, я не буду тебя отрывать.
— Но тогда я могу пропустить что-то важное.
— Такова жизнь. Приходится рисковать.
— Говори, папа.
— Значит, ты свободен?
— Говори, не тяни за душу.
— Помнишь моего приятеля Джо Кеннеди, провинциального аптекаря? Он зовет меня в гости. Похоже, неважно себя чувствует. Мы давно не видались. Джо хочет, чтобы я осмотрел его.
— Где он живет?
— В Нокглене.
— Господи, какая даль… Там что, врачей нет?
— Есть. Но друг ему нужен больше, чем врач.
— И ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?
— Джек, я хочу, чтобы ты отвез меня. После случившегося у меня не хватает духу сесть за руль.
— По-другому и быть не может.
— Может. Но долгая поездка по мокрой и скользкой дороге меня пугает. Я был бы тебе очень благодарен.
— Ладно, — сказал Джек. — А чем я займусь, пока ты будешь с ним разговаривать?
— В том-то и проблема. Не думаю, что там есть чем заняться. Может быть, ты съездишь в ближайший город или посидишь в машине и почитаешь воскресные газеты.
И тут Джека осенило.
— Там живет одна моя знакомая девушка. Я могу пригласить ее прокатиться.
— Узнаю свою кровь. Всего два месяца в университете, а уже девушка в каждом городе.
— Я не в том смысле. Просто славная девчонка с соседнего факультета, и все, — объяснил Джек. — Где у нас телефонная книга? Вряд ли в этом Нокглене много Хоганов.
Когда Бенни сказала, что ей звонил Джек Фоли, это произвело на Нэн сильное впечатление.
— Послушай, половина студенток университета отдала бы все на свете за то, чтобы он приехал к ним в гости. Что ты наденешь?
— Не думаю, что он приедет в гости в полном смысле этого слова. Вряд ли из-за этого стоит наряжаться. Ничего особенного я надевать не стану. — Бенни даже покраснела.
— Когда ты откроешь дверь, это должно стать для него приятным сюрпризом, — сказала Нэн.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— И все же я думаю, что приодеться стоит. Надень ту красивую розовую блузку и черную юбку. Когда к тебе в гости приезжает такой парень, как Джек Фоли, это настоящий праздник. Если бы он приехал ко мне на Мейпл-Гарденс, я бы разоделась в пух и прах. Я дам тебе розовую и черную ленты, и ты сможешь заплести их в волосы. Это будет великолепно. Тем более что волосы у тебя роскошные.
— Великолепно? В дождливое воскресенье? Нэн, в Нокглене не может быть ничего великолепного. Это будет выглядеть смешно.
Нэн смерила ее задумчивым взглядом.
— Тогда возьми толстый бурый пакет, в которых продают сахар, надень его на голову и прорежь дырки для глаз. Может быть, сойдет.
Аннабел Хоган и Патси решили испечь ячменные лепешки, шоколадный торт и пирог с яблоками. И приготовить две тарелки бутербродов с рублеными яйцами и сардинами.
— По-моему, это уже чересчур, — возразила Бенни.
— Ничего не чересчур! Надо же чем-то угостить твоего друга. — Мать Бенни возмутил намек на то, что им предстоит не самое обычное воскресное чаепитие.
Родители собирались каждый день топить в гостиной камин, чтобы как следует нагреть ее, а после чая убрать со стола, удалиться в комнату для завтраков и оставить молодых людей наедине.